Все взгляды сегодня устремлены на Россию, и происходит это в тот момент, когда президент Трамп готовится к встрече на следующей неделе с Владимиром Путиным в Хельсинки. Однако реальный геополитический фокус встречи может также находиться за тысячи километров от финской столицы — в Сирии. На прошлой неделе советник по национальной безопасности Джон Болтон сказал, что эта встреча позволит «расширить переговоры, направленные на то, чтобы добиться вывода иранских сил из Сирии». Он также подчеркнул, что подобное соглашение может стать «значительным шагом вперед» в том, что касается интересов Соединенных Штатов на Ближнем Востоке.
Джон Болтон пытается выдать желаемое за действительное, возможно, даже предается иллюзиям. И это происходит не только потому, что Соединенные Штаты и Россия, несмотря на общую цель установления стабильности в Сирии, фундаментально расходятся по вопросу о том, как этого можно достигнуть. Кроме того, администрация Соединенных Штатов сильно переоценивает то влияние, которое Россия на самом деле имеет в Сирии.
Хотя Дамаск и является ближайшим союзником Москвы в арабском мире — а также крупнейшим получателем ее экономической и военной помощи, — с 1972 года влияние России на сирийскую политику оставалось ограниченным. Начавшееся в 2015 году военное присутствие России в Сирии позволило существенно увеличить влияние Москвы на будущее Сирии, тем не менее, исторические прецеденты свидетельствуют о том, что эти отношения продолжат быть постоянным источником разочарований и недовольства.
Сирия — естественный союзник России с 1950-х годов, когда обе страны разделяли одну цель — блокировать усилия Соединенных Штатов, направленные на заключение сепаратных мирных договоров между Израилем и арабскими государствами. Москва рассматривала Дамаск как свой потенциальный плацдарм в Восточном Средиземноморье с его тепловодными портами в Тартусе и Латакии. В обмен сирийцы получали российское военное оборудование, которое позволяло им стремиться к стратегическому паритету с Израилем.
Москва традиционно воспринимает Сирию и Ближний восток как часть своего расширенного соседства — подобно тому, как Вашингтон воспринимает Латинскую Америку и страны Карибского бассейна. Но если русские думают, что они действительно могут влиять на Сирию, то они глубоко ошибаются. В сообщениях американской разведки отмечается, что Москва, несмотря на тесные отношения с Дамаском и предоставляемую значительную финансовую и военную помощь, может рассчитывать лишь на ограниченные двусторонние рабочее отношения. Русские в частном порядке это признают, но при этом говорят, что ограниченные отношения более предпочтительны, чем вообще никаких отношений.
Так, например, Москва не смогла помешать правящей партии Баас подвергнуть преследованиям сирийских коммунистов. Несмотря на поддержку на словах социализма, руководство партии Баас не имело никаких намерений в отношении марксизма. Как сказано в одном меморандуме разведки Соединенных Штатов, составленном 27 июня 1969 года, «фактическая неспособность России сделать более умеренной жесткую политику Дамаска, по сути, является единственным постоянным фактором в меняющихся советско-сирийских отношениях».
Сирийцы часто ничего не сообщали своим российским союзникам о предпринимаемых ими дипломатических усилиях и проводимых военных операциях, что вызывало явное недовольство Москвы. Вот один поразительный пример: госсекретарь Генри Киссинджер в своих мемуарах рассказывает о том, как Сирия в 1974 году намеренно вывела Советы из переговоров о разъединении вооруженных сил между Сирией и Израилем. По словам Киссинджера, президент Сирии Хафез Асад хотел, чтобы только Вашингтон способствовал успешному проведению переговоров, что свидетельствовало, как считает Киссинджер, о «слабости советской позиции». «Сирийский президент, что характерно, предпочел вести переговоры без своего главного союзника», — подчеркнул в своих воспоминаниях Киссинджер.
Кроме того, Сирия не проинформировала своего главного благодетеля о своем намерении вторгнуться в Ливан в 1976 году для поддержки христианского ополчения, что вызвало сильное недовольство премьера Алексея Косыгина. Как подчеркивается в еще одном меморандуме американской разведки, именно во время гражданской войны в Ливане российское руководство пришло к выводу о том, что Сирия уходит с советской орбиты. «СССР все больше был недоволен тем, что его значительная экономическая и военная помощь не приносит дивидендов в виде увеличения советского влияния на политику Сирии», — подчеркивалось в этом документе.
Нежелание Сирии двигаться в указанном Москвой направлении вызвало обеспокоенность по поводу того, что Дамаск хочет снизить свою зависимость от Москвы и улучшить свои отношения с Египтом, с другими прозападными арабскими государствами, а также ориентироваться в своей политике на Вашингтон. В аналитическом докладе ЦРУ, опубликованном в декабре 1986 года, еще раз говорилось о том, что, «несмотря на свое значительное присутствие в Сирии, Советы имеют незначительное влияние на важные решения, принимаемые режимом Асада».
В декабре 1991 года Советский Союз развалился. В результате осталась только одна сверхдержава, и казалось почти неизбежным то, что у Дамаска не будет другого выбора, кроме как сделать свою политику более умеренной и обратиться к Соединенным Штатам за поддержкой.
Но так раз в тот момент, когда Советы утратили возможность влиять на внутреннюю политику в Сирии, то же самое произошло с Соединенными Штатами. Сирия показала, что она может быть больше заинтересована в мирном процессе, чем собственно в мире. Поддержка Сирией таких террористических группировок, как ХАМАС, «Хезболла» и «Палестинский исламский джихад»,, помешали улучшению отношений в 1990-е годы.
Асад также не хотел отказываться от своих панарабских принципов, сторонники которых которые отвергали западное влияние и поддерживали освобождение Палестины — эвфемизм, означающий конец Израиля. Хотя сирийско-израильская мирная сделка была приоритетом во время правления администрации Клинтона, Сирия отказалась пойти на компромисс.
После того как Башар Асад стал в 2000-м году преемником своего отца, он продолжил проводить политику, вдохновляемую арабским национализмом и направленную на установление тесных связей с Москвой. Даже когда Россия перестала быть сверхдержавой, она продолжала оставаться источником экономической и военной помощи для Дамаска.
Однако Башар попытался выяснить, на какие уступки может пойти Вашингтон после террористической атаки 11 сентября (2001 года). Сирия предоставила то, что было сочтено ценной разведывательной информацией об «Аль-Каиде» (запрещенная в России организация — прим. ред.) в обмен на относительный иммунитет в ходе войны против террора. Если бы не было этой сделки, то Сирия, вероятно, была бы включена в то, что Джордж Буш-младший назвал «Осью зла».
Но затем роль Сирии в убийстве ливанского премьер-министра Рафика Харири, а также расширяющиеся связи с Ираном и «Хезболлой», разрушили американскую добрую волю. Поддержка Дамаском иракских повстанцев, в боях с которыми погибли или были ранены тысячи американских солдат, а также ее тесный союз с Тегераном, с режимом, стремящимся получить ядерное оружие для регионального доминирования, еще больше ослабили реалистические шансы на восстановление американо-сирийских связей.
Неспособность Советского Союза и Соединенных Штатов оказывать воздействие на сирийскую политику должно послужить отрезвляющим предупреждением для Вашингтона, предупреждением о том, что у него очень ограниченный набор опций в Сирии. Эта истина должна быть в основе любой новой политики, которую эти две нации будут обсуждать в Хельсинки. Есть одна область, где американские и российские интересы совпадают, — речь идет о поддержании зон деэскалации на юге Сирии. В 2017 году Соединенные Штаты, Россия и Иордания заключили соглашение, в соответствии с которым были образованы зоны деэскалации на сирийско-израильской границе, а также на сирийско-иорданской границе. Эти буферные зоны призваны сохранить жизни людей и лишить поддерживаемых Ираном ополченцев возможности проводить операции в этом районе.
Вашингтон и Москва также имеют стратегический интерес, и состоит он в предотвращении проникновения новых беженцев на территорию Иордании, страны со скудными ресурсами, депрессивной экономикой и населением около 10 миллионов человек. По состоянию на апрель 2018 года, 744 865 человек находились в Иордании в качестве беженцев, и большую их часть составляли сирийцы. Эти данные приводит Агентство ООН по делам беженцев. Новый поток сирийских беженцев дестабилизирует Хашимитское королевство, и они станут дополнительным бременем для хрупкой экономики Иордании.
Кроме того, Россия и Соединенные Штаты хотят предотвратить новую войну между Израилем и «Хезболлой», которая может вызвать серьезную нестабильность в этом регионе. Сохранение буферных зон с ясными и узко определенными целями, не позволяющими иранцам создать свою базу на юге Сирии, соответствует американским и российским интересам.
Однако не должно быть никаких иллюзий относительно того, что имплементация соглашения о создании буферных зон может быть гарантирована. Сирийское руководство будет делать то, что устраивает его, а не то, что требуют Соединенные Штаты — или Россия.
Успех возможен в том случае, если у влиятельных американских политиков будет сохраняться четкое представление об ограниченности параметров, связанных с достижением этой цели. Любое расширение их ожиданий, вероятно, приведет к провалу политики Соединенных Штатов в этом регионе.
Майкл Шарнофф — доцент и специалист по Ближнему Востоку Высшей школы национальной безопасности имени Дэниела Моргана (Daniel Morgan Graduate School of National Security). Он — автор книги под названием «Мир Нассера: Ответ Египта на войну с Израилем в 1967 году» (Nasser's Peace: Egypt's Response to the 1967 War with Israel).
