Сначала у премьер-министра Великобритании Терезы Мэй был план: «Брексит значит Брексит». Идея заключалась в том, чтобы вывести Соединенное Королевство из Европейского Союза так быстро, чтобы избиратели не поняли, что их дезинформировали во время кампании по проведению референдума о членстве в ЕС и, следовательно, они не должны наказывать Консервативную партию за то, что она им солгала.
План заключался в том, чтобы сделать вид, что любая сделка, заключенная с ЕС, была бы «подогнанным» и «оптимальным» Брекситом, позволяющим Британии покинуть блок, сохраняя при этом беспрепятственный доступ на европейский рынок. В строго партийных политических терминах план имел смысл вплоть до внеочередных выборов в июне прошлого года, когда Мэй потеряла парламентское большинство.
Несомненно, Мэй недавно одержала победу, когда она столкнулась с Тори Еврофилсом в Палате общин. Но это не имеет большого значения. С июня прошлого года, британская политика вращается вокруг одной и той же головоломки: как избежать внезапного разрушения большей части британского производства — которое зависит от европейских производственно-сбытовых цепочек «точно в срок» — причем, без принятия «Норвежской модели» подчинения правилам ЕС, без права голоса в их разработке.
Чтобы помочь правительству Мэй предотвратить катастрофу для британского производства, Европейская комиссия любезно согласилась на 21-месячный «период реализации», который последует после официального выхода Великобритании 29 марта 2019 года. Идея заключалась в том, что этот период следует использовать для урегулирования большинства деталей будущих отношений. Тем не менее, Мэй уже упустила представившуюся возможность, продолжая настаивать на так называемых красных линиях, которые включают отказ от юрисдикции Европейского суда (ЕС).
Предвидя катастрофу, проевропейцы из правительства Мэй предложили «модель Джерси», согласно которой в таможенном союзе ЕС, едином рынке и общей зоне налога на добавленную стоимость, останется только британское производство, в то время как свободное перемещение рабочей силы и услуг будет ограничено. Но это неприемлемо для ЕС, который настаивает на неразрывности «четырех свобод» (свободного передвижения товаров, капитала, услуг и рабочей силы).
Невозможно решить и злободневный вопрос об ирландской границе в пределах красных линий Мэй. В декабре Мэй согласилась, что между Северной Ирландией и Ирландской Республикой, которая остается государством-членом ЕС, не будет никакой физической или экономической границы. Но она также уступила протестантам Ольстера в том, что границы между Северной Ирландией и континентальной Британией не будет. Эти два обещания несовместимы, учитывая, что на Ла-Манше должна быть жесткая граница. Таким образом, единственный выход для Мэй избежать жесткой границы с континентальной Европой, это принять четыре свободы (что также требует принятия юрисдикции Европейского Суда).
Независимо от того, осознает ли это Комиссия или правительство Мэй, противоречие между их целями является абсолютным. Британцы хотят, чтобы ЕС отказался от своих основополагающих принципов в обмен на 40 миллиардов евро (46 миллиардов долларов США), и никакой жесткой границы в Ирландии. Но, учитывая, что Великобритания уже согласилачь на эти уступки, у ЕС нет причин выслушивать ее особую просьбу. Если бы правительство Мэй отказалось от обязательств, взятых им в декабре, оно столкнулось бы с «со срывом соглашения по Брекситу». Великобритания покинет ЕС, и многие сектора британской экономики понесут крупные убытки.
Остаются три возможных исхода, два простых и один сложный. По первому сценарию, Великобритания откажется от своих «красных линий» и примет «модель Норвегия-плюс», оставаясь не только на одном рынке, но и в таможенном союзе. По второму сценарию, Великобритания примет экономическую границу в Ирландском море и сохранит свои красные линии для материковой Британии, заключив соглашение о свободной торговле с ЕС. Как это ни парадоксально, как Европейская комиссия, так и бескомпромиссные брекситеры могли бы договориться об этом исходе для континентальной Британии, за исключением того, что последняя отказывается дать согласие на границу между материком и Северной Ирландией.
Бóльшая проблема заключается в том, что ни одно из этих «простых» решений не будет согласовано Мэй до наступления предельного срока. А второй исход стал бы катастрофой для британского производства, если только переходный период не будет продлен на многие годы, чтобы дать предприятиям время для реструктуризации своей деятельности.
Тогда единственный выход — это политический кризис. Такой кризис вполне может произойти в Европе, как результат конфликтов между основными государствами-членами или попыток Президента США Дональда Трампа подорвать ЕС. Но европейский кризис не наступит в нужное для Мэй время, чтобы обеспечить «модель Джерси» для Великобритании в целом. Гораздо более вероятно, что до этого Британия сама столкнется с кризисом, поскольку общественность все больше осознает массовые экономические и социальные издержки надвигающегося срыва соглашения по Брексит.
Как только возникнет кризис и британские красные линии начнут растворяться, может появиться любое количество возможных исходов. Переходный период может быть продлен до, скажем, 2025 года, за которым последует соглашение о свободной торговле и экономическая граница в Ирландском море. Или сам Брексит можно было бы отложить на несколько лет, а модель «Норвегия плюс» послужит конечной целью. Опять же, любой сценарий может привести ко второму референдуму и вообще аннулированию Брексита. В любом случае ясно, что Брексит, как его рассматривает в настоящее время британская сторона, просто невозможен. Если это вообще произойдет, это не будет похоже на то, что до сих пор предлагала Мэй.
Яцек Ростовский — министр финансов Польши и вице-премьер страны с 2007-го по 2013 год.
