«Атлантико»: Накануне будущего саммита НАТО, который пройдет в Брюсселе 11 и 12 июля, Дональд Трамп разослал европейским партнерам письма, призвав их в частности соблюдать обязательство по увеличению оборонных расходов до 2% ВВП. Как понимать такой шаг президента США? Он стремится ослабить организацию как таковую или же на самом деле хочет спасти ее, добившись большего финансирования от государств-членов?
Жан-Сильвестр Монгренье: Если НАТО и нуждается в спасении, это объясняется некомпетентностью ряда руководителей входящих в нее государств, как тех, кто не прилагают достаточных оборонных усилий, так и того, кто занимает позицию лидера.
На самом деле, правило 2% тоже является достаточно ограничительным, хотя и представляет интерес в том плане, что указывает на внимание к обороне со стороны союзников. На встрече в Брюсселе НАТО и его члены смогут заявить о ряде достижений: новые штабы для усиления оперативности вооруженных сил, расширение поддержки антитеррористической подготовки иракской армии, существенный рост оборонных расходов в ряде стран. Как бы то ни было, слишком многие государства выделяют недостаточно ресурсов на военный аппарат, что обостряет вопрос разделения бремени между двумя берегами Атлантики.
Отметим также, что финансирование НАТО как таковой (то есть «техноструктуры») осуществляется на основании предельно четкого распределения (вклад каждого члена пропорционален национальному богатству). Проблема вклада в коллективную оборону встает именно на уровне вооруженных сил и техники, которая является собственностью государств-членов. Здесь в первую очередь бросается в глаза Германия, первая экономическая держава Европы, которая не хочет увеличивать военный бюджет. Однако не стоит делать из нее козла отпущения: после 1945 года демилитаризация шла там не только в армии, но и в умах, что не могло не оставить свой след. Кроме того, не исключено, что если Берлин существенно нарастит свои военные возможности, некоторые во Франции, Великобритании и США начнут кричать о новом немецком империализме. Оборонный бюджет в 2% ВВП означал бы, что Германия будет тратить на военные нужды вдвое больше Франции. Действительно ли мы этого хотим? Нет ли двуличия в адресованных Берлину упреках?
Наконец, продажи американского оружия в Европе определенно не могут скомпенсировать расходы на содержание баз, довольствие военных и стоимость техники. С одной стороны, расходы на развертывание сил ложатся на федеральный бюджет, в который поступают не такие уж большие деньги от налогообложения ВПК. С другой стороны, главные покупатели оружия находятся не в Европе, а на Ближнем Востоке и в Азии. На одни только меры безопасности после украинского кризиса США тратят порядка 5 миллиардов долларов в год. Продажам американского оружия в Европе далеко до этого уровня.
В некотором плане жесткое давление Дональда Трампа на союзников можно рассматривать как переговорную стратегию. Если это действительно так, она не кажется полностью адекватной, и его выходки могут поставить под угрозу трансатлантические отношения. Стоит напомнить, что их конечная цель — не раздел рынка или комиссионных, а высокая политика (единство и сила Запада в мире, где равновесие сил смещается в сторону Азии). Целый ряд заявлений и утечек говорят о том, что Дональд Трамп в принципе против НАТО как постоянного альянса и проявления многостороннего подхода (он озвучивал схожие позиции касательно альянсов США с Японией и Южной Кореей).
Хотя часть его критики оправдана, основа вовсе не касается текущей конъюнктуры трансатлантических отношений: президент США говорит об этом с 1987 года, когда он расписал все свои претензии на целой странице в прессе. В те времена США проходили через период активной критики Японии. Некоторые эксперты предрекали даже войну двух стран. За год до того ЕЭС принял соглашение о формировании «большого рынка», что в США критически обозвали планом по созданию «Крепости «Европа». Кроме того, в 1987 году начались споры насчет упадка США, толчком для которых стала работа историка Пола Кеннеди (Paul Kennedy) «Взлеты и падения великих держав». Стоит также отметить, что именно в 1987 году вышел знаменитый фильм «Уолл-стрит» Оливера Стоуна (Oliver Stone).
Оставила ли эта эпоха неизгладимый след на будущем президенте США? Мне кажется, нужно приложить немало сил, чтобы изменить мнение 72-летнего магната, который долгое время руководил не представленным на бирже предприятием, то есть обходился без совета директоров и акционеров, с кем другим обычно приходится считаться. В любом случае, критика Трампа в отношении союзников нередко принимает гипертрофированные формы или даже превращается в систематическое поливание грязью. Ему не по душе обсуждение вопросов в многостороннем формате, хоть тот и ограничен силой американского лидерства. Именно поэтому президент США ставит на один уровень НАТО, ЕС и ВТО. Его окружение пытается как-то смягчить эти выходки, но «взрослых» среди его советников становится все меньше. Через полтора года после вступления в должность он приобрел уверенность. Генерал Джон Келли (John Kelly), который должен был навести порядок в Белом доме, и министр обороны Джеймс Мэттис (James Mattis) сдают позиции. Ситуация отражает значимость восприятия Дональда Трампа, которое не соответствует эмпирическим реалиям. «У идей есть последствия», — говорил теоретик консерватизма Ричард Уивер (Richard Weaver). К сожалению, ошибочные идеи могут возобладать над истиной.
Оптимистический вариант происходящих событий предполагает, что Дональд Трамп намеревается привести мировой порядок в соответствие с новыми реалиями. Об этом говорил его госсекретарь Майк Помпео (Mike Pompeo) в недавнем интервью «Уолл-стрит Джорнал». При этом он выглядел не слишком уверенным. Советник по национальной безопасности Джон Болтон (Jon Bolton) тоже чувствует себя не в своей тарелке. Все это можно было бы рассматривать с точки зрения политики балансировки, как ее видит американский эксперт Стивен Уолт (Stephen Walt): США перекладывают значительную часть бремени на европейских союзников, чтобы сосредоточиться на китайской угрозе. Но если цель действительно в этом, зачем тогда выражать сомнения насчет ЕС и его скромных усилий в сфере независимой обороны? Все это нелогично. Эта критика формирует чувство незащищенности и расшатывает американские позиции в мире.
— Как стоит воспринимать решение Дональда Трампа о встрече с Владимиром Путиным через несколько дней после саммита НАТО? Это политический жест в направлении его союзников? Как его интерпретировать?
— Советники Дональда Трампа, видимо, настаивали на том, что встречу с Владимиром Путиным следует проводить после саммита НАТО, подчеркивая, что президент США будет находиться в позиции силы как лидер свободного мира. Не факт, что он воспринял этот аргумент, однако можно только порадоваться тому, что выбрана была именно эта дата. Кстати говоря, удивительно, что Хельсинки называют столицей нейтрального государства, каким Финляндия действительно была в период холодной войны.
Причем, этот нейтралитет не имел отношения к нашумевшей «финляндизации»: страна отважно дала отпор СССР в период, когда Сталин был союзником Гитлера, а затем добилась от Москвы нейтралитета после Второй мировой войны, избежав тем самым превращения в сателлита подобно государствам к востоку от «железного занавеса» или даже аннексии, как было с прежними территориями Российской империи (Прибалтика, восток Польши, Молдавия).
Финляндия вот уже два десятка лет входит в Европейский союз, у которого имеются соглашения в сфере обеспечения безопасности (статья V Брюссельского договора 1948 года, который лег в основу западного союза, была внесена в Лиссабонский договор 2007 года). Строго говоря, Финляндия больше не является нейтральным государством и сблизилась с НАТО через Европейский союз (как и большинство стран-членов). Она активно участвует в «Партнерстве ради мира» НАТО, а в стране открыто обсуждается вопрос вступления. Были подписаны также двусторонние соглашения Хельсинки и Вашингтона. Наконец, в Финляндии расположен Центр противодействия гибридным угрозам, который был сформирован под эгидой Европейского союза и НАТО.
Как бы то ни было, с саммитом НАТО связано множество рисков. Встреча «семерки» месяц назад наглядно говорит о том, что может случиться, тем более что торговый конфликт принимает все более реальные очертания и уже отражается на рынках (такие вопросы бывает зачастую трудно разделить). Важно, чтобы страны-члены НАТО, то есть Канада и европейские союзники, в полной мере понимали личность Дональда Трампа и критический характер нынешнего периода, который может повлечь за собой крах трансатлантической системы и, следовательно, новую историческую трагедию. Президент США — вовсе не джентльмен, который предпочитает обтекаемые формулировки. Его показные грубость и напор вызывают в памяти фразу Тони, главного героя сериала «Клан Сопрано»: «Где Гэри Купер? Сильный и молчаливый тип?»
В любом случае, не будем зацикливаться на критике, которая говорит о европейском фарисействе. Трамп — такой, какой есть, и с этим нужно мириться. Хорошо, что наш президент спас нас мужественным рукопожатием, чуть не раздавив пальцы американского коллеги. Подобное поведение неуместно, даже если внутренние споры окажутся острыми, не стоит добавлять к ним неуместные комментарии по окончанию саммита. Я имею в виду ремарки Джастина Трюдо по окончанию встречи «семерки», которые похоронили с таким трудом подготовленное совместное заявление. Нужно не прогибаться, а проявить стойкость. Сила в первую очередь духовна и идет изнутри. Важно вынести для себя уроки из того, что произойдет, а не подливать масла в огонь провокаций.
Что касается предстоящего российско-американского саммита, с утверждениями о том, что встречаться и говорить всегда лучше, чем игнорировать друг друга, не все так просто. С определенной точки зрения встреча проходит в неудачный момент и не на том уровне. Что бы ни говорили сторонники «искусства сделки», саммит должен заранее подготавливаться неприметными на первый взгляд экспертами, которых некоторые любят презрительно осуждать. У Владимира Путина совершенно другой опыт международной политики, чем у Дональда Трампа. У него общее видение и глобальные цели, он стремится заручиться поддержкой на международной арене. Он может что-то выиграть, по крайней мере, в символическом плане, вынести выгоду из внутренних проблем Европейского союза и НАТО, играть на противоречиях внешней политики администрации Трампа. Особую тревогу вызывают двусмысленные заявления президента США по Крыму и неоднократные опровержения членов его администрации и сотрудников Белого дома по поводу возможного признания силового присоединения Крыма.
Стоит отметить, что ход его майской встречи с северокорейским тираном вызывает законные опасения. В обмен на туманные обещания отказаться от ядерного оружия (они уже неоднократно звучали с начала корейского ядерного кризиса в 1990-х годах) Ким Чен Ын сумел многого добиться от Дональда Трампа: признания и почести, личные поздравления, приостановка военных учений США с Южной Кореей и даже намек на возможный уход американцев с полуострова! Наивность, бесцеремонность и неподготовленность, господство «показухи» над дипломатией?
— Политику Дональда Трампа обычно представляют как некий отдельный период, который закончится вместе с его президентским сроком (или сроками). Не ошибочен ли такой взгляд, и нельзя ли рассматривать Трампа как более «громкое» продолжение изоляционизма, который пустил в стране куда более глубокие, чем кажется, корни?
— Можно многое сказать об американском изоляционизме, который в большей степени касается представлений о себе и мире, чем дипломатической практики. Считается, что изоляционизм был продуман Джорджем Вашингтоном, который прочертил основной курс американской дипломатии в XIX веке. Как бы то ни было, в обращении первого президента США к Конгрессу в 1796 году это понятие не используется. Он действительно советует избегать обременительных альянсов, но это легко понять с точки зрения геополитической обстановки тех времен.
Пока Англия и Франция вели между собой нескончаемый конфликт за власть в мире (историк Жан Мейер пишет о «второй столетней войне» с 1687 по 1815 год), США были державой второго ранга. Поэтому им нужно было не стать сателлитами той или иной страны. Кроме того, якобинский террор заставил американскую элиту отвернуться от Франции, первого в истории союзника США.
В любом случае, Джордж Вашингтон не устанавливал нерушимое правило на века. По правде говоря, доктрину Монро 1823 года можно рассматривать как проявление негласного альянса с Англией. Раз английский флот взял под контроль Атлантику и препятствовал гипотетическому вмешательству Священного союза в западном полушарии, США могли разворачивать деятельность не только на североамериканском континенте и его морских подступах (Карибы), но и в тихоокеанской зоне и в Восточной Азии. То есть, ни о какой международной изоляции речи здесь не идет. Если присмотреться внимательнее, станет ясно, что США участвовали в западном фронте, операциях в Японии и Китае (примером тому может служить открытие Японии в 1853-1854 годах, а также участие в международной экспедиции против «восстания боксеров» в 1900 году).
При всем этом геополитические представления и идеи тоже формируют действительность. Многие американцы, причем не только на среднем западе и на западе США, хотели бы, чтобы политика уделяла больше внимания Северной Америке и внутренним проблемам. Этому способствует сохраняющий образ США как большого геостратегического острова без непосредственных угроз у своих границ, практически неуязвимого благодаря защите Атлантического и Тихого океанов. Тем не менее, это фикция, и во время двух мировых войн американским геостратегам удавалось убедить руководство в том, что доминирование враждебной державы в Европе представляет большую опасность для США, чем угроза из Южной Америки (Атлантический океан пересечь быстрее и проще, чем Анды и Амазонию).
Эти убеждения становятся еще менее реалистичными в эпоху баллистического оружия, а в скором времени и космического оружия. По правде говоря, всем странам, особенно государствам-континентам, свойственен определенный аутизм. В США, как и везде, простому человеку хотелось бы вынести внешний мир за скобки и сосредоточить все внимание на внутренних вопросах (одержимость Дональда Трампа мыслью о том, что европейцы стремятся обобрать Америку, просто отвратительна). Работа самих лидеров отягчается постоянной борьбой за власть в их странах, что тоже отвлекает их от международной арены. Как бы то ни было, именно здесь находится высокая политика в дипломатическом и стратегическом понимании этого слова. Мир и война, то есть жизнь и смерть, являются ее ключевыми вопросами.
Несмотря на позицию общественности, которой хотелось бы, чтобы ее никто не трогал, руководящие классы должны проявить педагогический подход и объяснить людям ключевые вопросы, которые поднимает международная политика. Ничто не говорит о том, что США должны обязательно уйти в себя, и что лидерам остается лишь принять эту необоримую тенденцию. Демократия — это диалектика власти и народа. Будь то противодействие усиливающимся угрозами или же контроль над миграционными потоками, Запад в целом не сможет обойтись без внешнего вмешательства и разнообразного присутствия за пределами границ.
В целом, глобализация не является чем-то опциональным. Она представляет собой длительный, многовековой процесс, начало которому положили великие открытия, а также развитие мореплавания и мировой торговли. Мы живем в мире, чье население в скором времени достигнет отметки в 10 или даже 12 миллиардов человек, где моря бороздят контейнеровозы, а на орбите висят все более многочисленные и точные спутники. Интернет и обеспечивающие его функционирование подводные кабели создают условия для движения информации, которая лежит в основе нашей безопасности и процветания. Самолеты ведут нескончаемый танец в небе, и число рейсов постоянно растет. Протекционистские пошлины ничего с этим не сделают. В период с 1870 по 1914 год протекционизм был в порядке вещей, но глобализация только набрала обороты.
Другими словами, мы не можем абстрагироваться от мира. Было бы неверно путать реалии глобализации с надеждами и утопиями, которые у нас связывают с этим понятием после падения берлинской стены и окончания холодной войны. Нужно видеть разницу между словами и реалиями. Если свободная торговля, западные альянсы и международные инстанции рухнут, это не будет означать конец такого устройства мира: на смену торговой глобализации может очень быстро прийти военная. Подобная «космополитика», как она была описана выше, требует политики мирового масштаба и прочных альянсов. В противном случае начнется большое соревнование и если все не зайдет слишком далеко, мировой скипетр перейдет в другие руки. Одинокой сверхдержаве будет не просто оставаться даже первой среди равных. В то же время сохранение и укрепление американских альянсов в Европе, а также Индийско-Тихоокеанском регионе создает возможности для нового западного века.
В качестве заключения
В такой ситуации люди с обоих берегов Северной Атлантики должны в первую очередь осознать масштабы стоящих перед ними задач. Безопасность европейских наций и в более широком смысле, гегемония Америки и Запада находятся под угрозой со стороны ревизионистских держав, которые стремятся покончить с этой пятивековой историей. Следует также осознать ограниченность доктрины равновесия, которая в лице сторонников догматической реальной политики предполагает, что договоренности позволят сохранить мир.
Генри Киссинджера (Henry Kissinger) называют главным поборником реальной политики, однако он первым говорит, что международную политику нельзя сводить к часовому механизму, нормальную работу которого обеспечивает некий часовщик. Если предположить, что Дональд Трамп в силу невежества и страстей решительно настроен на разрушение западного «клуба», главным европейским лидерам необходимо подготовить будущее, чтобы избежать трагедии. В любом случае (при преодолении трансатлантического кризиса или ослаблении связей) приоритет выглядит следующим образом: нужно сохранить и укрепить связи между европейскими государствами. Обстоятельства и время требуют формирования второго столпа западного мира. Фронтов сейчас существует целое множество, и эта задача становится не под силу одному.
