Может ли изучение генома вновь сделать актуальным понятие «раса», которое собираются убрать из конституции? Специалист по ДНК Дэвид Райх (David Reich) вновь поднимает этот вопрос, начиная полемику.
Может ли биология очертить границы людских групп, которые легли в основу существования рас в рамках человеческого вида? В 1970-х годах генетики дали четкий ответ: раса — это социальный конструкт, не имеющий никакой биологической базы. Тем самым они отмежевались от этого острого вопроса, породившего в XIX веке теории, описанные на самых тревожных страницах истории их дисциплины.
Как бы то ни было, выдающийся генетик из Гарварда Дэвид Райх разжег, казалось бы, угасшие угли публикацией книги «Кто мы и как до этого дошли?»
В чем его кредо? В критике «ортодоксальной» риторики генетического разнообразия, которая прочно утвердилась за последние десятилетия и сделала расу запретной темой. «Как нам готовиться к вероятности того, что в ближайшие годы генетические исследования покажут, что многие характеристики связаны с генетическими вариациями и что эти черты отличаются в зависимости от группы?— писал он в апрельской статье в „Нью-Йорк таймс“ (The New York Times). — Аргументация в пользу невозможности существенных различий между группами людей будет только способствовать расистскому использованию генетики, которого мы как раз хотим избежать».
Смешение
Сейчас, когда Франция намеревается убрать из конституции понятие «раса» после голосования парламентариев 27 июня, начатая Райхом полемика напоминает, что генетика долгое время заигрывала с евгеникой, пусть затем и отмежевалась от нее. И что притязание генетики на способность проанализировать все или почти все может заставить ее не замечать собственные ограничения (этот момент повлек за собой критику со стороны многих антропологов в ответ на публикацию Райха).
Но как генетики убрали понятие «раса» из своей дисциплины? И почему оно сегодня вновь упоминается одним из тех, чьи работы, кстати, говорят, что людские группы сформированы в результате смешения? В этом одна из тонкостей нынешних споров.
Чтобы понять ситуацию, стоит рассмотреть изменение роли самой концепции расы в биологии после трагических событий Второй мировой войны. На самом деле раса — скорее не биологическое явление, а социальный миф, который принес огромные беды в общественном и нравственном плане, говорится в Декларации о расе ЮНЕСКО 1950 года.
Тем не менее в те времена большинство генетиков, в том числе Феодосий Добржанский и Рональд Фишер (Ronald Fisher), все еще считали, что человеческие расы существуют в биологическом смысле. В 1930-х годах они попытались заново очертить их границы, опираясь на свойства, которые они считали более надежными, чем морфологические характеристики. В частности это касалось группы крови. Так, например, они отметили, что первая группа крови наблюдается у 90% американских индейцев, и это могло, по их мнению, служить основанием для выделения однородных и стабильных групп.
Тем не менее они заметили, что эта особенность индейцев связана вовсе не с чистотой расы, а с историей, поскольку те были угнетаемым и изолированным народом.
Ортодоксальность
Ни цвет кожи, ни группа крови не могут быть выражением всех вариаций, свойственных одной человеческой группе. Отличия между людьми — результат их адаптации к среде (например, к климату или к высоте), а также разнообразия географического происхождения.
Отталкиваясь от этого вывода, некоторые генетики, такие как американец Ричард Левонтин (Richard Lewontin) и француз Альбер Жакар (¬Albert Jacquard), говорят о том, что любая попытка классификации людей по биологическим категориям подразумевает субъективный выбор, поскольку каждая из этих категорий будет опираться лишь на бесконечно малую часть всех вариаций.
Число вариаций, которое различает двух индивидов, случайно взятых в рамках одной группы, больше, чем то, которое различает две группы между собой. С этим связана перемена взглядов касательно выделения последовательности ДНК в 1990-х годах. Оно показало, что на вариации человеческого генома приходится лишь крошечная его часть, порядка 0,1%. После этого антирасистская риторика о генетическом разнообразии прочно закрепилась в дисциплине, «ортодоксальность» которой сегодня критикует Дэвид Райх.
Сектанты и липовые эксперты
«Раса» — это социальный конструкт. Мы, генетики, практически не используем это понятие в научных статьях, поскольку оно слишком политизировано, а его определение постоянно меняется», — отмечает Дэвид Райх.
Он поставил это понятие в кавычки, чтобы привлечь внимание к тому факту, что современная научная риторика сегодня может открыть широкое поле для сектантов и липовых экспертов, которые уже активно устремились туда.
Спустя три месяца после начала полемики он не отступается от своего: «Я не согласен с идеей о том, что средние биологические отличия двух групп, например, жителей Тайваня и Сардинии, так малы, что могут считаться бессмысленными в биологическом плане и не заслуживают внимания. Как бы то ни было, именно таков посыл многих специалистов, который, по моему мнению, представляет опасность, поскольку вредит понимаю и изучению человеческого разнообразия».
«Открытия генетики за последние десятилетия подтвердили, что понятие расы лишено биологического основания, — возражает генетик Эвелин Айе (Evelyne Heyer) из Национального музея естественной истории. — Не существует каких-либо четких разграничений между группами людей, которые позволили бы очертить герметичные категории. Критерии вроде цвета кожи касаются лишь крошечной части генома. Наконец, различия не оправдывают существования иерархии людей в зависимости от их возможностей».
Выставка «Мы и они», которая была организована в 2017 году в Музее человека под руководством Эвелин Айе, опиралась именно на эту риторику, чтобы показать отрыв современной науки от расизма XIX века и подчеркнуть важность изучения биологического разнообразия. Тем не менее именно это изучение разнообразия вновь поднимает сегодня вопрос расы.
Почему? Потому что выявление последовательности генома положило начало колоссальным программам исследований по двум направлениям — популяционной генетике и медицинской генетике.
В первом случае генетики бросают вызов монополии историков, антропологов и лингвистов и пытаются воссоздать следы миграционных потоков, которые легли в основу заселения планеты, с помощью сигнатур географического происхождения в геноме. Новые технические и научные достижения позволяют сегодня переписать историю таких народов, как викинги (так в тексте — прим. ред.), евреи, сардинцы и индейцы.
Во втором случае они ищут генетические причины роста в определённых группах заболеваемости раком, диабетом, ожирением или депрессией. США, Великобритания, Франция, Исландия и Эстония финансируют национальные проекты в этой сфере с прицелом на персонализированную медицину, которая ориентировалась бы на генетический профиль и связанный с ним риск возникновения того или иного заболевания.
Отсюда возникает парадокс: как можно отрицать существование категорий людей и в то же время ограничивать исследования генетических вариаций в отдельных группах населения? Как существование этих подвижных групп соотносится с понятием расы, которое указывало на стабильные и герметичные группы, которые биологи называли «категориями» в прошлом? Нет ли у биологических суждений политической подоплеки?
Педагогика
«С 1970-х годов сформировалась неопределенность в том, что касается отрыва от понятия „раса“, поскольку мы на самом деле так и не отказались от него. Вы можете сколько угодно называть расу абстрактной категорией, которая не заслуживает того, чтобы служить классификацией. Это не отменяет тот факт, что даже минимальное различие двух групп может быть значимым по целому ряду причин», — говорит историк Клод-Оливье Дорон (Claude-Olivier Doron).
Существование выделенных генетиками групп связано также с социально-политической историей. Они являются плодом культуры, к которой принадлежат, хотят они того или нет. «Генетики считают, что их исследования в сфере популяционной генетики не имеют ничего общего с антропологическими исследованиями, на которых основывалось понятие „раса“. Только вот, хотя техники, дисциплины и задачи изменились, большие категории населения, на которые опираются эти исследования, например, евреи, африканцы и викинги, остались неизменными», — полагает израильский историк Амос Моррис-Райх (Amos Morris-Reich).
«Социально-политический контекст исследований генома нельзя назвать нейтральным. Быть черным в США — не то же самое, что в Бразилии, и результаты генетических анализов подпитывают локальную полемику и могут быть использованы в определенных целях», — добавляет политолог Сара Абель (Sarah Abel) из Рейкьявикского университета. Она один из авторов ответа на статью Райха, который также был опубликован в «Нью-Йорк таймс».
«Я согласен в Райхом в том, что отказ от обсуждения определенных вопросов создает возможность для развития расистской риторики, особенно в интернете. Поэтому нам нужно очень четкое понимание, что говорят и что не говорят генетические знания», — отмечает Клод-Оливье Дорон.
«Как бы то ни было, в статье в „Нью-Йорк таймс“ ему не удается очертить эти пределы, — с сожалением отмечает Дорон. — Он смешивает разные вещи в одном множестве: группы, которые основаны на самоопределении или американских категориях переписи, сформированные в связи с потребностями научных исследований категории, старые группы колониального периода и т.д. При этом он не задумывается об ограниченности, неточностях и предвзятости того, что может об этом сказать генетика».
Необъективные результаты
Дэвид Райх опирается на работу команды, которая смогла выявить на основе генома афроамериканцев регионы, где сильнее всего прослеживается предрасположенность к раку простаты. Реакция специалистов была единогласной.
«Необходимо принимать во внимание все факторы при определении риска возникновения заболеваний. В случае рассмотренного Дэвидом Райхом риска рака простаты, необходимо уделить больше внимания совокупности химических факторов среды, а не сводить все к одной лишь генетике», — добавляет Катрин Бурген (Catherine Bourgain) из Национального центра научных исследований. Она критически относится к статистическим моделям Дэвида Райха и считает их ненадежными для оценки влияния экологических факторов, которые могут отразиться на их результатах.
Так, например, афроамериканцы, латиноамериканцы и индейцы, на которых направлены биомедицинские исследования в США, находятся в неблагоприятном социально-экономическом положении, что ведет их к способствующему возникновению искомых заболеваний образу жизни: загрязнение, стресс и алкоголизм.
В 2004 году американское Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов дало добро на препарат BiDil: он призван скорректировать мутацию, увеличивающую риск инфаркта миокарда среди афроамериканского населения. «Проблема с BiDil и другими подобными медикаментами — в том, что все это отвлекает внимание от других составляющих, например, экологии, которые могут иметь куда большее значение», — подчеркивает Клод-Оливье Дорон.
Стереотипы
Кроме того, эти исследования могут оживить прочно засевшие в коллективном бессознательном стереотипы. Так, например, в Мексике существует национальная программа по исследованию генома различных типов индейцев и метисов для изучения их генетической предрасположенности к диабету и ожирению.
«Особенность Мексики в том, что там существует смесь населения из европейцев, афроамериканцев, азиатов, а также индейцев, — подчеркивает историк Люк Берливе (Luc Berlivet). — В результате в обсуждении вновь всплывают расовые стереотипы об афроамериканцах и индейцах. Речь идет уже не о различиях между белыми и афроамериканцами или латиносами, а между разными типами индейцев. Это поднимает такие же вопросы, но более неординарным образом».
Другим источником опасений становится ограничительный взгляд на идентичность в результате генетического анализа географического происхождения. Это приобретает особое значение в условиях развития рынка, на котором такие компании как 23andMe, Ancestry.com и MyHeritage предлагают клиентам определить их географические корни с помощью генетического анализа.
Если подходить к этому без предосторожностей, результаты могут усилить напряженность вокруг вопросов идентичности или оживить расовые стереотипы, как было в Бразилии с ДНК-тестами африканских корней. Несмотря на направленную на смешение национальную политику, расистские предрассудки сильны в бразильской культуре из-за рабовладельческого прошлого страны и распространения теорий превосходства «белого» фенотипа в начале ХХ века.
Манипуляции
В 2000-х годах бразильские университеты решили ввести квоты для чернокожих студентов. «В таких условиях нужно было дать определение черной расы, а от генетических тестов отказались, после того как те выявили, что в геноме знаменитого черного танцора самбы — 60% европейских генов, — рассказывает Сара Абель. — Эти результаты стали аргументом в пользу несостоятельности квот, поскольку раса не имеет смысла в Бразилии, а 60% европейских генов не помешают полицейским остановить вас из-за цвета кожи».
В Европе и США некоторые ультраправые активисты стали экспертами по генетике и без колебаний пользуются данными и результатами исследований для продвижения идеологии с опорой на чистоту происхождения и существование некой глубинной европейской идентичности. Так, создатели сайта Humanbiologicaldiversity.com разработали целый аргументационный ряд по переосмыслению биологических реалий расы, в первую очередь на основе работ Луиджи Лука Кавалли-Сфорца (Luigi Luca Cavalli-Sforza), первопроходца в сфере генетических исследований географических корней.
Хотя реальные последствия этих инициатив с трудом поддаются оценке, беспокойство на их счет все же имеет под собой серьезные основания на фоне подъема популистских партий, которые угрожают западным демократиям.
«Очень важно не забывать историю научного расизма и задумываться о социальных, политических и образовательных последствиях исследований генома. Мир уже не тот, что во времена физической антропологии, а отношения науки и политики тоже претерпели изменения. В любом случае, вопрос последствий встает перед всеми нами вне зависимости от того, кто мы — журналисты, эксперты по биоэтике, генетики, историки или простые граждане», — считает Амос Моррис-Райх.
