Каждую осень я с огромным удовольствием читаю курс, который мы у себя в Хилсдейлском колледже называем «Западное наследие». Это первый основной курс, который должен прослушать каждый поступивший к нам студент. В каждой учебной группе от 15 до 20 человек, и на занятиях мы читаем первоисточники от Книги Бытия до Платона, от Аристотеля до святителя Иоанна, от Цицерона до Аврелия Августина, от Фомы Аквинского до Жана Кальвина. Я веду этот курс с 1999 года, но он ни разу не показался мне скучным, неинтересным или занудным. Наоборот. Каковы бы ни были мои недостатки и изъяны, этот курс делает меня лучше и позволяет яснее и глубже мыслить. А судя по тому, как этот материал усваивают мои студенты, то же самое можно сказать и о них.
Тем не менее, каждую осень, когда я готовлюсь к занятиям, меня беспокоит один и тот же вопрос. Удовлетворяющий меня ответ на него я не смог дать ни разу. Что такое Запад? С тех пор как в 1980-х годах в США началось движение «политкорректности», критики Запада жалуются на него, называя его расистским, шовинистическим и империалистическим. Жалобы эти принимают разные формы, от тихого недовольства до откровенной жестокости и назойливых протестов. Эти критики сегодня в эмоциональном плане жестоки и свирепы, а в интеллектуальном скучны и невыразительны.
По крайней мере, в 1980-х годах даже критики Запада серьезно относились к канонам авторов и произведениям, требуя лишь того, чтобы этот канон был более всеохватывающим в расовом и гендерном плане. Откровенно говоря, я скучаю по тем дням. Сегодня для подавляющего большинства факультетов и колледжей Запад это нечто чудовищное и постыдное — до такой степени, что само это слово почти автоматически вызывает ненависть и отторжение.
Но давайте оставим критиков с одной оговоркой: признав, что они попросту неправы.
Даже само название «Запад» подразумевает, что в нем много хорошего. Для большей части древнего Средиземноморья Запад был землей богов, его называли благословенными островами, царством благодати и, конечно же, Атлантидой. Плутарх писал:
Их называют Островами блаженных. Там изредка выпадают слабые дожди, постоянно дуют мягкие и влажные ветры; на этих островах не только можно сеять и сажать на доброй и тучной земле — нет, народ там, не обременяя себя ни трудами, ни хлопотами, в изобилии собирает сладкие плоды, которые растут сами по себе.
Даже египтяне, которых часто считают людьми, полностью отличающимися от западных народов, считали, что Исида и Осирис, представляющие справедливость и бессмертие, правили в своем таинственном царстве на западе.
Идея о живущих на западе богах оказалась настолько живучей, что церкви поначалу было трудно объяснить, почему Иисус пришел с востока. Чтобы уговорить язычников перейти в христианство, церковь называла Христа «идеальным подношением востока западу», утверждая таким образом, что Христос обладает силой и властью повсюду, не отдавая предпочтения ни востоку, ни западу.
Каковы бы ни были успехи церкви с такими толкованиями, тайна Запада волновала всех, начиная с Колумба и Васкеса де Коронадо, и кончая Джоном Толкином.
Но никто до 16-го века не отождествлял Запад с Европой. Древние римляне использовали слово «Европа», но оно означало идею свободы, а не место. Это слово вошло в моду лишь в начале 16-го века, и использовалось для того, чтобы отличить христианскую Европу от Америки на западе и от мусульман на юге и востоке. Примерно с 893 года большинство образованных европейцев называли свою территорию христианским миром, или Christiana res publica. Насколько известно, король Уэссекса Альфред Великий стал первым, кто начал использовать это слово. Он называл им тех людей, которые оказывали сопротивление викингам. Но большинство христиан называли то, что сегодня является Европой, просто Средиземьем. Даже западные христиане не называли православные церкви «восточными», пока не начались крестовые походы.
Один из величайших историков прошлого века Кристофер Доусон (Christopher Dawson) видел в Западе традицию, которая очень гармонично соединяет классический мир с христианством. Стоит подробно процитировать его слова на эту тему:
Эта традиция полностью отличается от влияния языческой культуры, продолжая существовать в скрытой от взоров подсознательной форме, потому что она влияла на эти элементы в христианском обществе, которые были вполне осознанно и в полной мере христианскими, например, монастыри и епископальные школы. Следовательно, невозможно изучать христианскую культуру, не изучая вместе с ней классическую культуру. Аврелий Августин возвращает нас к Цицерону, Платону и Плотину. Фома Аквинский возвращает нас к Аристотелю. Данте возвращает нас к Стацию и Вергилию и так далее, на всем протяжении западной христианской культуры. То же самое можно сказать о восточном христианском мире в его византийской форме, хотя это доходит только до России… причем опосредованно и нечасто. Однако то же самое можно сказать о теологии, по крайней мере, о ее наиболее передовых исследованиях. Вся старая богословская литература католического христианского мира, как на Востоке, так и на Западе, настолько пропитана классическим влиянием, что мы не можем читать греческих и римских отцов церкви, и даже схоластов и богословов 17-го века, не обладая хотя бы ограниченными знаниями классической литературы и философии.
Для Доусона чрезвычайно важно то, что определяющими для этой традиции были литература, философия и теология. При этом он игнорирует роль политики и политических границ, либо в лучшем случае считает, что они имеют второстепенное значение.
Если существует такое понятие как традиция Запада, скажем, от Марафона до Ватерлоо, то нам следует принять в качестве его первоисточника Фермопильское сражение (480 г. до н.э.). Оно произошло в самом конце персидских войн. Спартанский царь Леонид и 300 его воинов несколько дней отражали натиск почти 100-тысячной армии закаленных в боях персов. Описывая эту битву, Геродот язвительно замечал:
Однако он (Демарат) так и не убедил Ксеркса. Четыре дня царь выжидал, надеясь, что спартанцы обратятся в бегство. Наконец, на пятый день, удостоверившись, что лакедемоняне не двинутся с места, царь в ярости послал против них мидян и киссиев с приказом взять живыми и привести к нему. Тогда мидяне устремились на эллинов. Каждая атака лишала персидское войско многих храбрых воинов, но на место павших становились другие. Неся большие потери, мидяне не отступали. Сражение длилось целый день, и всем стало ясно, а царю в особенности: у персов людей много, а мужей среди них мало.
Преданный греком Леонид и 300 его воинов погибли, но память о них жива. Если это было началом Запада, то Запад родился в жертвах, справедливости и сопротивлении. Когда персидский тиран потребовал, чтобы Леонид и его воины сложили оружие и сдались, спартанский царь якобы ответил ему: «Приди и возьми». Свобода, как ее понимали древние, означала не совсем то, что она может означать сегодня: что каждый человек может делать что угодно, лишь бы это не наносило физический ущерб другим людям. Свобода тогда означала свободу от власти «царя-бога», которая повсеместно существовала на Востоке.
Такая жертвенность нередко встречалась на Западе. Даже если не брать в качестве аргумента смерть Иисуса Христа (в конце концов, кто может сравнивать), мы найдем немало примеров. Скажем, Сократ, которого приговорили к казни за отстаивание истины. Или величайший из римских республиканцев Марк Туллий Цицерон, убитый воинами Марка Антония. Или погибшие на аренах бесчисленные мученики, иезуиты в Северной Америке и так далее.
Но если Леонид в 480 году до нашей эры положил начало тому, что мы можем назвать западным патриотизмом, то у Запада должно быть нечто такое, за что стоит бороться.
Конечно, не Запад изобрел самопожертвование, какие бы его примеры ни демонстрировали западные граждане последние два с половиной тысячелетия. Однако он изобрел нечто уникальное для нашего мира, нечто такое, за что нужно бороться.
Примерно в 510 году до н.э., то есть за 30 лет до смерти Леонида, некоторые греческие мыслители, проживавшие на сегодняшнем западном побережье Турции, решили узнать происхождение всего сущего. Что это: воздух, вода, земля или море? А еще они хотели знать, почему вся жизнь как будто делится на циклы: детство, средний возраст, смерть; весна, лето, осень, зима. Однако мир не погибал с окончанием каждого цикла, а начинался заново. Это оказалось универсальной истиной.
Необходимо отметить, что у всех цивилизаций от востока до запада есть некая форма этики, способ обращения с теми, кто относится к близкому окружению. Но именно на Западе зародилась философия — любовь к мудрости и поиск универсальных принципов. Этика говорит мне о том, как надо относиться к соседу. Но только философия позволяет мне понять, что и другие люди, а не только мои соседи, являются людьми. В конце концов, каждый человек есть универсальная истина в конкретном проявлении.
Как утверждали первые греческие философы, из всех основных элементов, могущих быть источником всего сущего, со временем победил логос. Это понятие ввел Гераклит, и оно означало многое: вдохновение, слово, мысль, воображение. Неудивительно, что самое греческое из четырех христианских Евангелий, Евангелие от Иоанна, провозглашает логосом Иисуса Христа, или что апостол Павел считал Иисуса источником всего сущего, примиряющим все через крест.
Иными словами, западная цивилизация не является расистской и шовинистической. Напротив, она первой выступила в защиту универсальной идеи человеческого достоинства, независимо от обстоятельств рождения человека. Те, кто сегодня выступают с нападками на западную цивилизацию, не имеют никакого понятия о том, что свободу им принесли те самые «мертвые белые мужчины», которых они так ненавидят.
