На международной конференции в 2009 году лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz) радовался тому, что кризис, по его мнению, позволил изменить взгляд на работу экономики: «Произошли настоящие перемены в нашей оценке рыночной экономики. Существует также осознание того, что нынешний капитализм, который сводится к приватизации прибыли и распределению убытков, не может быть тем капитализмом, который обеспечит благополучие населения по всему миру».
В тот момент лидеры ключевых стран проводили регулярные встречи в рамках «двадцатки», объявляли большие планы и обещали, что ничто уже не будет таким, как прежде. Экономический кризис, который последовал за крахом американской ипотечной системы в 2007 году и банкротством «Леман Бразерс» в сентябре 2008 года, должен был стать толчком для радикальных перемен. «Офшоров больше нет!» — провозгласил Николя Саркози осенью 2009 года. Кризис стал сокрушительным ударом. Мировая торговля сократилась более чем на 10%. Германия как крупный экспортер пережила сильнейшую рецессию в своей современной истории (-5,6% ВВП), тогда как менее зависимая от внешней торговли Франция потеряла 2,9% ВВП. Всех мучил вопрос: восстановится ли рост или экономическая система окончательно рухнет?
Выходки неконтролируемой финансовой системы
В те времена громких заявлений политики опасались в первую очередь краха международной банковской и финансовой системы. Кризис также проявил сильнейшую непрозрачность международных финансов.
На пике паники банки сами оказались не в состоянии оценить собственные убытки. Сложные финансовые инструменты, которые они изобрели в годы изобилия, стали непонятны их собственным экспертам. Страховка для покрытия убытков оказалась иллюзорной, поскольку сами страховщики могли в любой момент обанкротиться.
Таким образом, в 2008-2009 годах все здание было готово рухнуть, и никто не мог предсказать, какая опора развалится первой. Причем эта ситуация касалась не только стран с самым неконтролируемым и непрозрачным финансовым сектором. Дело в том, что (и это второй урок кризиса) в условиях стирания границ между национальными финансовыми системами обвал дряхлого крупного банка из-за сомнительных операций в офшорах мог повлечь за собой крах совершенно здоровых банков, работавших в рамках четкой юридической системы.
Добродетель оказалась невыгодной. Крупные банки, которые больше всех проявили себя в спекуляции и распространении сомнительных финансовых инструментов (вроде американского «Голдман Сакс»), могли куда проще справиться с ситуацией, чем какой-нибудь маленький итальянский региональный банк: тот занимался кредитованием частных лиц и воздерживался от спекуляций на финансовых рынках, однако все равно понес убытки из-за общего обвала.
Продолжаться так не могло. Нужно было в сочном порядке сделать капитализму прививку «нравственности», как нам тогда говорили. Нужно было, чтобы банки приняли риски, а не рассчитывали на гарантии государств, которые были вынуждены спасать их, чтобы сохранить накопления граждан и платежную систему. «Орел — я принимаю риски и прикарманиваю деньги. Решка — государство принимает риски и несет убытки». Именно так выглядела банковская спекуляция тех лет. В этой игре, разумеется, всегда одни и те же победители (акционеры банков) и проигравшие (государства и налогоплательщики).
Реформы отложили и… похоронили
А затем… пустота. Минимальные меры. В США при Обаме власти совершили робкую попытку установить границы для финансов. В Европе ЕЦБ организовал наблюдение за системообразующими банками. Их заставили расширить собственные ресурсы, укрепить защитные барьеры и сформировать коллективный резервный фонд, который мог быть использован в случае банкротства одного из них.
Как бы то ни было, большие реформы, которые должны были бы сформировать основу для перемен в логике и практике, были от силы начаты. А затем их вообще похоронили.
Похоронили налог на финансовые операции, который позволил бы исключить чистые краткосрочные спекуляции в трейдинге; разделение между банковскими операциями в реальной экономике и на финансовом рынке, запрет на размещение финансов в офшорах, упразднение производных финансовых инструментов, которые сегодня позволяют любому трейдеру неограниченно делать ставки на изменение курса ценных бумаг, которыми он не владеет.
Причем все не ограничилось отсутствием необходимых реформ: в системе появилось множество теневых банков. В стремлении обойти правила, финансисты нарастили число нерегулируемых операций, которые проводятся не обязанными следовать правилам дочерними предприятиями. В мире теневого банкинга по-тихому идут прямые операции. Что там происходит? Никто этого точно не знает. Некоторые пользуются популярностью биткоина для операций, которые напоминают настоящий грабеж. Только вот у нас забывают, что стоимость криптовалюты опирается главным образом на число верующих. Совершенно частная валютная система, без юридических инструментов для наказания мошенничества и без государства для обеспечения покупательной способности, обречена в среднесрочной перспективе на сокрушительный крах.
Экономика казино
Финансы сегодня находятся в точно таком же состоянии, что и 12 лет назад, а финансовые рынки отличаются все такой же несдержанностью. Биржевые индексы и недвижимость превысили свой рекордный докризисный уровень. При этом частная задолженность не стала меньше, и это означает, что платежеспособность граждан и предприятий сегодня не лучше, чем вчера. Наша экономическая система все еще сидит на горе долгов, часть из которых совершенно неподъемна. Как бы то ни было, непрозрачность системы стала носить иной характер: она сместилась от ипотечных кредитов в сторону теневого банкинга и операций с криптовалютой. Единственное отличие от 2006 года в том, что регулирование стало слабее.
Нас ждет большой кризис капитализма, который постоянно откладывается попытками «выиграть время», как отмечает Вольфганг Штреек (Wolfgang Streeck). Финансовый мир вновь танцует на вулкане.
В этой связи возникает законный вопрос: почему паника 2008 года не повлекла за собой глубоких преобразований в финансах в отличие от того, что было после кризиса 1930-х годов? Ответ прост: финансы сегодня формируют систему. Поэтому любая попытка взять их под контроль перевернет с ног на голову сложившиеся отношения в реальной экономике. Дело в том, что реальная экономика, то есть экономика обеспечивающих производство и торговлю предприятий, а также трудящихся и потребителей, сегодня выстроена так, чтобы отвечать потребностям и логике сорвавшихся с цепи финансов. Иначе говоря, нельзя изменить финансы, не меняя при этом все остальное.
Мировая экономика опирается на дисбаланс
Экономика сегодня организуется в мировых масштабах. Ни одно предприятие не может обеспечить производство без множества рассеянных по всему миру поставщиков. Современный капитализм вывел международное разделение труда на совершенно новый уровень. В результате знания и технологии свободно пересекают границы (не обязательно меняя при этом владельцев), а экономики подталкивают к специализации и позиционированию в разных областях производственной системы. Такая ситуация формирует не только взаимозависимость, но и (что самое главное) иерархию. Приказы отдают те, кто находятся на вершине цепочки формирования стоимости. Они держат в руках защищенный авторским правом нематериальный капитал, спрутообразные сетевые платформы, огромные базы данных и престижные бренды. Бедные и развивающиеся страны в свою очередь производят материальные блага по невысокой стоимости с помощью эксплуатируемой и зачастую бесправной рабочей силы.
Такая международная организация опирается на постоянный рост товаропотока. Причем этот самый товаропоток не может прийти к равновесию в рамках системы с полным отсутствием баланса и жесткой иерархией.
Одни страны специализируются на экспорте и получают огромное положительное сальдо, тогда как другие все глубже проваливаются в долговую яму.
На первый взгляд, такая глобализация невыгодна США. Ничего подобного. 566 миллиардов долларов торгового дефицита американской экономики в 2017 году на самом деле представляют собой своеобразный «оброк», который она как доминирующая сила взимает с остального мира. То, что вся машина мировой экономики производит и трудится для того, чтобы удовлетворить жажду потребления американских семей — просто поразительное зрелище. Это напоминает то, как Древний Рим привозил излишки пшеницы со всего Средиземноморья, чтобы прокормить свой миллион жителей. Рим был гегемоном древнего мира в той же мере, как США являются гегемоном современного мира.
Сохранить мировой экономический порядок любой ценой
В 1980-х годах американская экономика стала экономикой ренты. Этот процесс только ускорился с распадом коммунистических режимов и формированием цифровой экономики. Засилье доллара, всемогущество интернет-гигантов («Гугл», «Эппл», «Фейсбук», «Амазон», «Майкрософт») и контроль над индустрией развлечений («Дисней», «Нетфликс»…) позволяют США во многом жить за счет нематериального и культурного капитала, который они обменивают на труд рабочих со всего мира.
Как бы то ни было, для сохранения системы нужно, чтобы финансовые потоки шли в обратном направлении потока товаров. Финансам отводится четко определенная роль в мировой экономике: они позволяют исправить торговый дисбаланс. Поэтому чем сильнее торговый дисбаланс, тем сильней и финансовый. То есть, именно гипертрофированный характер американских финансов создал условия для нескончаемого роста дефицитов одних и профицитов других. Попытка обуздать финансы может привести лишь к краху системы международной торговли. Примерно это мы и наблюдали в 2009 году, когда паралич финансовой системы привел в ступор торговые потоки.
Настоящие перемены экономической системы потребовали бы отхода от глобализации. Тем не менее такая перспектива пугает политиков. Это уже было в 2009 году. На встречах двадцатки говорили не только о нравственности в финансах: в итоговых заявлениях торжественно отмечалась непоколебимая верность свободной торговле и неприятию протекционизма. Только вот политики не понимали, что глобализация не может по-настоящему расцвести в системе совершенно бесконтрольных финансов.
Для сохранения жизнеспособности дефицита американской торговли и профицита Китая и Германии необходима абсолютная свобода движения капиталов. Нельзя ввести серьезное регламентирование финансов без одновременного изменения порядка, иерархии и системы мировой экономики.
Последний финансовый кризис завершился точно так же, как и предыдущие: мы просто выиграли время, избежав каких-либо кардинальных перемен. Тем не менее будущий кризис, без сомнения, обойдется нам гораздо дороже.
