В конце 80-х на северо-западе США стало привлекать все больше внимания небольшое сообщество талантливых местных групп, играющих в стиле, подобном тому, что позднее назовут «сладж» (один из основателей стиля говорил, что «определение «сладж» (sludge), по-видимому, имеет отношение к медлительности, грязи, скверности и общему чувству декаданса, который передают эти мелодии» — прим. перев.). Мало у кого из них были серьезные амбиции добиться массового успеха, так что они вписались в полулегальную деятельность независимых звукозаписывающих студий и устраивали громкие, пусть и маленькие, концерты.
Одна из таких групп из города Абердина (в штате Вашингтон совсем рядом с Сиэтлом) назвалась «Нирвана» — этакая жизнерадостная хипповская отсылка к одному из этапов буддийского просветления. Несмотря на это шуточное имя, группа играла тяжелую оглушительную музыку: раз уж фиаско все равно предрешено, то почему бы не повеселиться как следует?
Озорная ирония, которую можно уловить в творчестве Nirvana, выделяла группу среди ее многочисленных «сверстников», представляющих на музыкальной сцене Сиэтла мрак и тлен. В 1989 году Nirvana подписала контракт с местной студией звукозаписи «Саб поп» (Sub Pop) и выпустила свой первый студийный альбом «Bleach».
Nirvana заработала репутацию группы с удивительно запоминающимися песнями и хаотическими концертами, такими, например, как выступление в Денвере во время тура по поводу выхода «Bleach». Центром этого шоу был харизматичный солист и гитарист Курт Кобейн (Kurt Cobain). Он очаровывал. По мнению руководителей крупных звукозаписывающих студий, его, пожалуй, можно было бы даже представить как некую новую разновидность анти-рок-звезды.
В то время я ничего этого не знал. Я был обычным подростком из калифорнийского Купертино и перебирал все подряд, ища что-то новенькое. Но уже тогда разница между мейнстримом и альтернативной музыкой (это обозначение только-только появилось) значила очень много. На нашей местной рок-радиостанции играли в основном такие группы, как Guns N'Roses, Skid Row и Van Halen с их обязательным тяжелым театральным стилем, длинными гитарными соло и лохматыми прическами.
Мейнстрим-рок, от дурашливого и шутовского до серьезного и виртуозного, похоже, хорошо сочетался с определенной частью спектра американского мачизма. Нельзя сказать, что других вариантов совсем не было: студенческое радио способствовало росту популярности U2, Depeche Mode и R.E.M., а на маленьких лихих альтернативных сценах в городах вроде Бостона, близнецов Миннеаполиса и Сент-Пола или Атенса в Джорджии прижился панк. Но в моей калифорнийской дыре все это было еще не так просто найти. И казалось чем-то само собой разумеющимся, что музыканты, отказавшиеся от общепринятого понимания профессионализма, всегда будут оставаться на периферии.
Было очень романтично хранить верность всем этим безнадежным неудачникам и голосам мало кому известного андеграунда. Но когда «Нирвана» на исходе 1991 года выпустила свой второй альбом «Nevermind», все изменилось — для меня и для целой музыкальной экосистемы. Группа, которая теперь состояла из Кобейна, басиста Криста Новоселича (Krist Novoselic) и ударника Дейва Грола (Dave Grohl), подписала контракт с крупным лейблом «Геффен» (Geffen Records). Нескольким годами ранее «Геффен» сделал ставку на «альтернативный рок», решив, что эта категория, которая как раз примерно в то время начала появляться в чартах «Биллборда» (Billboard) может быть прибыльным делом. Студия подписала контракт с группой Sonic Youth, уважаемыми пионерами нью-йоркской авангардной сцены, чьим развитием и решениями восхищался Кобейн. Возможно, дело еще было в каком-то странном азартном желании контрабандой протащить в среду мейнстрима нечто необычное. Обложка «Nevermind», на которой голый младенец плывет к долларовой купюре, выглядит лукавым и озорным намеком на контракт с «Геффен».
Запись первого альбома Nirvana — «Bleach» — обошлась в шесть сотен долларов, и он примерно так и звучит: тонущий в шумах грязноватый, приглушенный звук, как у ранних композиций Beatles. «Nevermind» стоил сильно дороже и сделан был гораздо тщательнее. Как и в «Bleach», композиции с оглушительными ударными и искаженной гитарой в нем чередуются с мелодичными, запоминающимися песнями. Но новый альбом, усиленный отчаянным ритмом и позитивными пульсирующими басовыми рифами Грола, оказался лучше и динамичнее. Да и у Кобейна появилось больше возможностей петь и пробовать разные модуляции голоса, а не только орать — хотя и это он тоже делал.
Эволюция Nirvana
Сравните мелодику «Lithium» со второго альбома Nirvana с тяжелым, грязным звуком «Floyd the Barber» с дебютного альбома.
Превосходным образцом только что обновленного звука Nirvana стала и композиция «Smells Like Teen Spirit», которую Кобейн позднее в шутку назвал попыткой написать «крайне попсовую песню». 29 сентября 1991 года видеоклип для «Smells Like Teen Spirit» впервые показали на ночном шоу альтернативной музыки «120 минут» (120 Minutes) на «Эм-ти-ви» (MTV). Клип быстро перебрался из «120 минут» в «Базз бин» (Buzz Bin) — программу, созданную «Эм-ти-ви» для многообещающих групп. Там его крутили постоянно.
Я впервые услышал «Smells Like Teen Spirit» той же осенью на местной рок-радиостанции. Вскоре я решил, что хочу иметь возможность слушать ее в любой момент, поэтому купил кассету с «Nevermind» сразу, как только она вышла. Помню, как, впервые слушая ее, таращился на магнитофон, ошеломленный количеством хороших песен в альбоме. Скоро Nirvana станет величайшей группой Америки, но на тот момент подростку, все время ищущему что-то новое, она еще казалось тайной.
Самая попсовая песня
Кобейн восхищался тем, как The Pixies умели переходить от «мягкого и тихого» к «громкому и жесткому». Подобную динамику вы можете услышать и в начале нирвановской «Smells Like Teen Spirit», когда сдержанную гитару Кобейна внезапно сменяют апокалиптические ударные Грола.
Я полюбил эту группу, еще когда она была аутсайдером. Постепенно Nirvana становилась все более популярной: помню, мне было очень странно слышать их по радио в машине или видеть на «Эм-ти-ви» в дневное время. Я слышал их даже на местной радиостанции, где крутили хип-хоп. На фоне господствующих тогда в чартах групп с участниками в узких кожаных штанах и лохматых кудрях ребята из Nirvana казались юными и непосредственными. Они и выглядели иначе, чем все остальные рок-звезды. Одеваться, как Nirvana, было гораздо проще.
Никто — ни звукозаписывающая студия Nirvana, ни ее руководство, ни сама группа — не был готов к скорости, с которой они набирали популярность. В январе 1992 года «Nevermind», который скромно начал со 144 места в альбомном чарте «Биллборда», добрался до первого места (подвинув «Dangerous» Майкла Джексона). В конечном итоге этот альбом станет бриллиантовым — только в США будет продано более 10 миллионов его копий.
Было очень увлекательно наблюдать за чем-то настолько неожиданным. Для нас с друзьями Nirvana была совершенной непритязательной, но долгожданной реакцией в стиле «сделай сам» на все это выпендрежное позирование звезд хард-рока в окружении девочек-подростков, слишком уж надолго захвативших «Эм-ти-ви». Nirvana словно без спроса вторглась в храм и сделала все эти группы варварскими и совершенно неактуальными. Но Nirvana также стала частью чего-то гораздо большего — свежего огромного мира молодежной культуры, которая гордо, а иногда и смущенно, называла себя «альтернативной». Новые сообщества и творческие формы прорастали в мейнстриме, а возможности просто будоражили.
Успех Nirvana и других групп из Сиэтла, включая Pearl Jam, Soundgarden и Alice in Chains, перевернул музыкальную индустрию. Резкий рост популярности «Nevermind» доказал, что так называемая альтернативная музыка может быть коммерчески жизнеспособной не только как предсказуемый, но незначительный источник дохода. Она также в состоянии стать и притчей во языцех. Крупные лейблы стали зарабатывать кучу денег на маленьких нирваноподобных группах, играющих похожий «гранж»-рок. «Гранжевая лихорадка», как назвал это явление журналист Стив Кноппер (Steve Knopper), создала все условия для мощного продвижения групп, которые, возможно, когда-то создавались в расчете не более чем на скромную провинциальную славу. Отыскать альтернативную музыку стало легко, крупные студии отчаянно пытались каждую из этих групп подать как новую Nirvana.
Члены Nirvana небрежно, а иногда даже враждебно относились к своей славе. Это не помешало им стать знаменитостями — как раз в то время, когда рекламщики и культурные критики пытались понять и дать определение моему поколению. Кобейна стали называть голосом Поколения Икс, а его недовольство только еще крепче закрепило за ним этот титул. Двойственность Nirvana стала главным отличительным признаком Поколения Икс в целом, а иконоборчество музыкантов превратило в иконы их самих.
Кобейн активно пользовался своим положением, чтобы продвигать андеграундные группы из США и других стран. В интервью и аннотациях к альбомам он всегда строго придерживался своих принципов, осуждая бытовой сексизм, расизм и гомофобию американской культуры.
«Если кто-то из вас ненавидит геев, людей другого цвета кожи или женщин, пожалуйста, сделайте нам одолжение — оставьте нас, черт возьми, в покое! Не приходите на наши концерты и не покупайте наши записи», — Курт Кобейн, аннотация к «Incesticide», 1992.
Но постоянные гастроли и известность очень плохо сказались на здоровье и психической стабильности Кобейна, а его героиновая зависимость, из-за которой ему однажды уже пришлось проходить медицинскую реабилитацию, ухудшилась. Я не удивился, когда он в 1994 году покончил жизнь самоубийством. За месяцы до этого ходило множество слухов о его передозировках и случаях, когда он был очень близок к смерти. Но все-таки это было потрясение.
После его смерти пошли статьи и ночные телевизионные сюжеты о нигилизме Кобейна и о том, что принятое им решение говорило о молодом поколении. Мне вспоминается, как я снова и снова слушал «Nevermind» — не затем, чтобы найти какие-то намеки (потому что для этого нужно слушать последний студийный альбом Nirvana «In Utero», где многое свидетельствует об отчаянии и болезни), а для того, чтобы вспомнить, каким невероятным был его путь. Впервые я задумался, как это возможно — работать и внутри, и за пределами системы: например, критически относиться к корпорациям, которые финансово питают твое творчество, и одновременно создавать искусство, стремящееся прорваться к мирам за пределами этих реалий.
В то время я много думал о том, действительно ли Кобейн был «холодным» и невозмутимым, или его холодность просто маскировала более серьезную вдумчивость. Сейчас я вижу, что и то, и другое было правдой. Люди тянулись к его уникальной личности, потому что он как раз таким не казался — он выглядел очень естественно. Но, конечно, он был именно личностью, просто гораздо более глубокой, сложной и уязвимой, чем мы привыкли видеть.
У этой истории есть своего рода горько-сладкое послевкусие. С того времени «Nevermind» стал частью канона рока. Точно так же, как школьники на пару лет меня старше или младше имели совершенно разные мнения насчет того, был ли Кобейн святым или продажной шкурой, каждое новой поколение придумывает свою версию легенды Nirvana. Сегодня на Кобейна стало модно делать отсылки во всех музыкальных жанрах от попсы до хип-хопа, если хочешь, чтобы твоя музыка казалась вдумчивой и эмоциональной. Сегодня Dr. Dre и Jay-Z восхищаются культурным восстанием, которое возглавил Кобейн, и говорят, что его музыка была настолько мощной, что на время сумела «прервать» господство хип-хопа.
Может быть, в этом и заключается парадоксальное свойство альтернативной культуры. Оно было всегда, но сейчас просто пришла наша очередь осознать его: поп-культура перерождается каждый раз, когда обнаруживается некий нарушитель. Твое мировоззрение останется жить, даже если семена твоего личного восстания всеми уже забыты.
Nirvana канонизировали как жесткую панк-поп-группу, которая работает через избыток эмоций, но я часто вспоминаю, насколько радикальной она была для своего времени: мягкость Кобейна, его неприятие общепринятого американского самодовольного мачизма, беспокойство участников Nirvana, когда им пришлось стать рок-звездами. Это была дверь в другой мир.
Мы с друзьями потом будем искать запутанные книги, фильмы и следить за группами, которые продвигал Кобейн, чтобы попытаться понять, как он стал таким. Но так никогда и не поймем. Мы следовали за Nirvana в миры новых возможностей, и огромное множество людей объединили песни, рассказывающие о личном непостижимом отчаянии одного-единственного человека.
