«Кто ничем не связан, может уже ни с чем не считаться». Стефан Цвейг (1881 — 1942) как раз уже не был ничем связан, когда писал эти душераздирающие слова из «Вчерашнего мира» в последние месяцы жизни. «Я пишу эти воспоминания в разгар войны, за границей, и ничто не поможет моей памяти. В моем гостиничном номере нет ни одной копии моих книг, ни записок, ни письма от друга».
Приближался конец человека, который стал самым переводимым писателем в мире. Он устал от вечных странствий с тех самых пор, как в 1934 году он покинул Австрию после обысков его дома в Зальцбурге. Сюжетов уже не оставалось. Тогда в 1937 году он написал книгу «Толстой, радикальный мыслитель», которая публикуется в Испании только сейчас. Книга включает в себя семь выбранных Цвейгом рассказов русского писателя (один из которых, «Николай Палкин» также до этого не был издан на испанском языке) и изящный эпилог, рассказывающий о посещении Цвейгом могилы великого автора «Войны и мира».
Не удивительно, что Цвейг решил писать о таком же израненном льве, как и он сам: о Льве Толстом. Они оба пришли в старости к ослепляющему ясновидению. Толстой, породивший работы такого масштаба, как «Анна Каренина», постепенно избавлялся от всего для обретения духовного голоса, характеризующего все его творчество. Он пришел к тому, что Цвейг выразил во фразе «Кто ничем не связан, может уже ни с чем не считаться».
Цвейг, в отличие от многих, понимал отчужденность Толстого. «Возможно, он жил не так, как должен был». Цвейг считает, что отказ от богатства, возможно, был связан с близостью смерти. Он также считает, что «мысль Толстого наталкивается на бездну или же выходит из самой бездны». Необходимо ответить на шесть вопросов: Зачем жить? В чем состоит конечная цель моего существования и существования всех остальных? Каков конец моей жизни и жизни всех остальных? Что означает разделение между добром и злом, которое я чувствую внутри себя и для чего оно нужно? Как мне жить? Что такое смерть, как я могу спастись?
Толстой, по словам Цвейга, говорит о моральной революции, возрождении «самого священного права индивида: права по внутреннему убеждению отвергать то, что закон допускает или даже поощряет (…), чтобы не поддаться страху перед ложным аморальным принципом власти (…), поскольку государство в его нынешнем состоянии само по себе является защитником, адвокатом и приспешником скрытой несправедливости».
Толстой уже перешел Рубикон и мог не клясться верности царю, повиноваться Богу и его слову, Евангелию. Он ориентировался только на внутренний компас сознания, предвосхитив пассивное и индивидуальное сопротивление Ганди. То, что Толстой отвергал общественный порядок, не сближало его идеи с постулатами Ленина, поскольку писатель осуждал любое насилие. По его мысли, чтобы изменился мир, сначала должен измениться человек.
В книге «Толстой, радикальный мыслитель» Цвейг пишет, что Толстой в течение многих лет не занимался обожаемой им охотой и стал вегетарианцем, чтобы не убивать животных, по возможности не пользовался железной дорогой и выделял деньги от литературной работы на благотворительность. Также общеизвестно, что он был отлучен от церкви после появления романа «Воскресение», что он ушел из семьи (как и Цвейг) или что его жена ушла от него (или и то, и другое). Ни она, ни дети не могли понять, к чему стремится этот длиннобородый старец, который под конец жизни отошел от литературы и мира. Он не послушал даже Тургенева, который в письме призывал его вернуться в литературу.
Рубен Эрнандес пишет, что и Цвейг и Толстой стали классиками из-за своих психологических портретов и остроты, с которой они описывали мир человеческих страстей. Их книги понятны каждому новому поколению. В 1928 году Стефан Цвейг посетил могилу Толстого и присутствовал на праздновании столетия со дня рождения писателя: «Прямоугольный холмик в лесу, тонущий в листве, — nulla crux, nulla corona — ни креста, ни плиты, ни надписи. Великий человек, больше всех на свете страдавший от своего имени и славы, похоронен безымянным, так же как случайный бродяга, как неизвестный солдат».
