Когда Россия в сентябре 2015 года начала интервенцию в Сирии, у нее было несколько мотивов. Кремль беспокоила возможность лишиться военно-морской базы в Тартусе, которая является для него самым важным стратегическим объектом на Средиземном море, что вполне могло произойти в случае свержения режима повстанцами при поддержке Запада. А еще Москва надеялась, что проявив себя надежной союзницей Асада, она обретет авторитет и уважение среди других авторитарных лидеров в этом регионе.
С тех пор прошло почти четыре года. Повстанцы в основном отказались от призывов сменить режим и потеряли большую часть подконтрольной им территории. Таким образом, Россия добилась большинства своих ближайших и среднесрочных целей в Сирии. Многое сегодня говорит о том, что Москва переносит центр своего внимания на другую цель. Кремль хочет, чтобы Сирия принесла ему финансовые выгоды.
По словам трех ливанских политиков разных политических взглядов, деньги стали для России ведущим фактором, которым она руководствуется, проводя свою политику в Сирии. Прежде всего, Россия хочет получить львиную долю из 350 миллиардов долларов, необходимых для восстановления Сирии. Это позволило бы ей диверсифицировать свою сырьевую экономику, обеспечив себе контракты по целому ряду направлений, таких как строительство электростанций и прочих объектов инфраструктуры. «Россия хочет получить наши деньги на восстановление Сирии, чтобы контракты попали к российским компаниям», — заявил изданию «Форин полиси» один высокопоставленный дипломат из ЕС. Эти ее усилия пока не увенчались успехом, ибо хотя война в основном закончилась, до международных усилий по восстановлению страны пока еще очень далеко. Во многом это вызвано нежеланием самой Сирии сотрудничать.
Поскольку Россия имеет солидное политическое влияние на режим Асада, у нее есть хорошие возможности для получения контрактов на проведение восстановительных работ. Проблема в том, что у Сирии нет денег, да и другие источники финансирования тоже отсутствуют. Российский президент Владимир Путин попытался использовать в качестве козырной карты сирийских беженцев, предложив посодействовать их возвращению домой в обмен на финансовую помощь Запада. В июне прошлого года в Хельсинки и в августе под Берлином Путин просил США и ЕС заплатить за реконструкцию, если они хотят, чтобы просочившиеся через Ближний Восток в Европу беженцы вернулись домой, и не желают допустить второго исхода. Путин заявил, что в ближайшем будущем в Сирию могут вернуться как минимум 1,7 миллиона беженцев. Российское правительство также объявило о своем намерении создать совместные комиссии со странами, принимающими у себя беженцев (такими как Ливан), чтобы способствовать их возвращению домой.
С тех пор прошло 10 месяцев, особых успехов эти совместные комиссии не добились, а процесс возвращения беженцев пока не начался. Короче говоря, план Москвы заработать на восстановлении Сирии посредством репатриации беженцев скорее всего потерпит неудачу. Как показывают беседы корреспондентов «Форин полиси» с европейскими дипломатами, с политиками из принимающих беженцев стран и с российскими аналитиками, главная причина этой неудачи кроется в упрямстве того человека, которого Россия спасла своим вмешательством.
Среди обозревателей на Западе и на Ближнем Востоке формируется общее мнение о том, что Асад не хочет возвращения беженцев, выступающих против его режима. Официальных данных на этот счет нет, однако многие полагают, что значительная доля из тех шести миллионов сирийцев, что были вынуждены бежать из страны, выступают против Асада.
Возьмем в качестве примера сирийцев, желающих вернуться из Ливана, который разместил у себя полтора миллиона беженцев и гораздо дружественнее относится к Асаду, чем Турция или Европа. Правительство Асада отказывает в возвращении сирийцам даже из этой страны, не давая при этом никаких официальных объяснений. Согласно правилам репатриации, Генеральное управление безопасности Ливана готовит список желающих вернуться сирийцев и передает его своим коллегам из сирийских спецслужб. Вернуться могут лишь те, кому разрешит сирийский режим.
Муин Мерхеби (Mouin Merhebi), до января этого года занимавший пост государственного министра по делам беженцев и поддерживающий премьер-министра и суннита Саада Харири, сказал, что такие списки запрашивает сирийское государство. А это показатель того, что Асад не желает принимать беженцев. «Чем еще можно объяснить то, что они требуют списки возвращенцев? Они не разрешают возвращаться никому без утверждения сирийской контрразведки, — заявил он. — Разве это логично, что сирийцы в Ливане должны получать разрешение на возвращение в свою собственную страну?»
По словам Мерхеби, когда он занимал пост министра, количество подающих заявления на возвращение очень сильно отличалось от числа получивших разрешения. «Сотрудники службы безопасности рассказывали мне, что из списка с пятью тысячами именами сирийцев разрешение на возвращение получали в среднем всего 60-70 человек», — рассказал он. Алан Аун (Alain Aoun) — депутат парламента от Свободного патриотического движения, которое является партией ливанского президента Мишеля Ауна, политическим союзником «Хезболлы», и следовательно, мягче относится к Асаду. Он занимает противоположные политические позиции по отношению к Мерхеби. Однако Аун согласен с оценкой Мерхеби, отмечая, что правительство Асада чрезмерно боится возвращения своего собственного народа.
«Сирийский режим ничего не делает для возвращения беженцев», — говорит он. Аун в качестве подтверждения своих слов сослался на встречу с министром иностранных дел Ватикана кардиналом Полом Галлахером (Paul Gallagher), который проявляет большой интерес к проблемам беженцев. «Галлахер сказал побывавшей у него ливанской делегации, что Асад ни в коем случае не вернет назад те миллионы людей, которые бежали из Сирии».
Примерно то же самое «Форин полиси» заявили по меньшей мере четыре западных дипломата. Россия верно поняла, что огромное количество сирийских и прочих беженцев, прибывших в страны ЕС за последние пять лет, создало мощное внутриполитическое давление и способствовало усилению популистских и крайне правых партий. Похоже, Путин считает, что может организовать нечто вроде услуги за услугу: ЕС смягчает санкции и даже предоставляет помощь для восстановления Сирии; а Сирия в ответ становится более привлекательным местом, куда смогут вернуться беженцы.
Если Асад пустит обратно в страну лишь небольшое количество беженцев, странам ЕС будет сложно объяснить свое решение об отмене санкций, и уж тем более о выделении средств налогоплательщиков на восстановление Сирии. Как сказали два европейских дипломата, значительная часть этих денег окажется в итоге в русских карманах. В Евросоюзе существуют разногласия относительно этической стороны такой договоренности. Но все стороны согласны (по крайней мере, на публике), что Россия должна предоставить беженцам гарантии безопасности и как минимум пообещать какие-то политические реформы. Но Москве не удалось добиться от Асада серьезных уступок, если не считать выдачу свидетельств о смерти нескольких сотен заключенных из тех десятков тысяч, что были предположительно убиты в государственных тюрьмах. И режим не дает никаких гарантий безопасности репатриантам, а уж тем более — обещания политических перемен.
Российские аналитики говорят, что Москва вначале хотела создать систему управления страной по принципу конфессиональной принадлежности, взяв пример с Ливана. Она посчитала политической панацеей и средством урегулирования конфликта такую схему, где власть делят сирийское правительство и несколько оппозиционных группировок. Но Москва не сумела убедить в необходимости компромисса ни режим, ни повстанцев, из-за чего от этого плана пришлось отказаться. Теперь она умерила свои амбиции и использует рычаги воздействия на Асада с тем, чтобы создать конституционный комитет, членов которого будет назначать режим, оппозиция и представители сирийского гражданского общества.
Российский аналитик Макс Сучков сказал, что Москва может добиться большего в деле политического урегулирования. «Россия не очень надеется на политическое урегулирование, которое удовлетворило бы все силы в Сирии, — сказал он. — Я думаю, Россия согласилась с тем, что Сирия останется централизованным государством, но из-за этого ей будет значительно труднее убедить ЕС заплатить за восстановление».
Официальный представитель ливанского МИД в российско-ливанском комитете по репатриации Амаль Абу Зейд (Amal Abou Zeid), которого считают близким к России человеком, сказал, что Западу следует умерить свои ожидания. Войну выиграл Асад, а не оппозиция, заявил он. «Асад отвоевал более 80% территории Сирии, а это значит, что то, что признавалось в прошлом году, может быть неприемлемым для правительства сейчас, — сказал Абу Зейд. — Хотя право голоса есть и у других, но у него решающий голос в определении условий».
Хотя Абу Зейд признал, что российская инициатива так и не стартовала, он обвинил США в упрямстве. Соединенные Штаты поддерживают жесткую антиасадовскую линию. Чтобы привлечь Америку к сотрудничеству, намекнул Абу Зейд, Москва предложила российским и американским фирмам активно сотрудничать в поисках бизнеса в Сирии. «В конце концов, русские находятся в Сирии, и американцы понимают, что это значит, — сказал он. — Между ними может быть достигнута договоренность. Я не исключаю возможность того, что у них будут совместные контракты». Соединенные Штаты и ЕС настаивают на политических преобразованиях в качестве предварительного условия для возобновления сотрудничества, но Абу Зейд с оптимизмом заявляет, что если Запад не будет вкладывать средства, Россия убедит оказать помощь арабские государства. Он сказал, что Россия ведет активную лоббистскую деятельность в странах Персидского залива, чтобы отменить приостановку членства Сирии в Лиге арабских государств и добиться выделения их нефтедолларов на восстановление Сирии.
Ни Запад, ни арабы пока не клюнули на наживку России, рассказывающей о совместных проектах и о разделе военных трофеев. С другой стороны, часто бывающий в Сирии дипломатический источник сказал, что режим Асада не настроен идти на уступки, и любые дальнейшие политические изменения будут лишь косметическими. Таким образом, Россия застряла в ожидании финансовой прибыли, которая может никогда не прийти.
