Я рос в Америке болезненно бледным мусульманским ребенком и смутно вспоминаю, как сидел в школьной столовой с друзьями-немусульманами и смотрел, как они едят. Пока я постился от рассвета и до заката во время месяца Рамадана- даже попить воды было нельзя — меня снова и снова соблазнял запах картошки фри и расплавленного сыра, и мне хотелось оставить Бога и просто поесть. Я порой думал: «Зачем я это делаю?» Я был примерным американцем, выглядел точно так же, как мои друзья, но мне почему-то приходилось морить себя голодом. Почему я не мог просто отмечать Рождество или Хануку, как раньше делали мои родители?
Мама росла в католической семье, где было десять детей, и они все детство проездили по разным военным базам. Родители тяжело трудились и крепко пили, и жизнь их детей была подчинена жесткому распорядку и дисциплине. Эта родительская власть, непререкаемая и зачастую лицемерная, была тем, от чего мама хотела убежать. Папа родился в еврейской семье в Бруклине, и стал жертвой мира хиппи и психоделических препаратов, в котором его мама нашла утешение после развода. («Хиппи, — и сейчас говорит моя бабушка, — это люди, которые попробовали все».)
Мои родители, благодаря их непростому детству и жажде истины, в конце концов оставили эти неблагополучные миры и обрели духовное умиротворение и чистоту в Исламе. Они независимо друг от друга нашли в Филадельфии мусульманского учителя-суфия, встретились под его опекой и поженились спустя два года после его смерти. Через 11 месяцев родился я. Учение их гуру было противоядием против жизненной неразберихи и самым верным путем к спокойному детству, которого у них самих никогда не было, для их ребенка. Это была их мечта. Ислам должен был защитить меня от искушений нашей помешанной на сексе потребительской культуры.
Рамадан должен был стать центром этого пути. Это время самосозерцания, духовности, Молитвы и дурного запаха изо рта. И хотя это величайший праздник в исламском календаре, мне он совсем не казался праздником После зимних каникул мои друзья — даже если они почти не ходили в церковь или синагогу — погружались в волшебный мир подарков, семейных развлечений и праздника. Я заглядывал в окна гостиных в моем квартале и видел сверкающие елки, которые были символом того, чего не было в моей семье. И, совсем как мои родителям, мне хотелось чего-то совсем иного. Мне хотелось Рождества. Мне хотелось Америки. Мне хотелось быть обычным.
Промотаем на 20 лет вперед — через свидания, рвоту, наркотики и начало пугающей карьеры в области искусства. Я съездил в образовательный тур в Израиль. Завел рождественскую елку. И год за годом продолжаю поститься тридцать дней. Конечно, были годы, когда я бросал Рамадан или пропускал целые недели поста. Я также считал себя в разное время то неуверенным мусульманином, то евреем, то атеистом, то просто парнем, которому нравится ходить в походы. На мою духовную жизнь всегда сильно влияло мое окружение и жизненный опыт. Так почему же тогда я заставляю себя следовать обычаю, из-за которого чувствовал себя таким оторванным от всех в детстве?
Ответ, как оказалось, не так уж прост. Отчасти дело в том, чтобы почувствовать связь с детством и отдать дань уважения выбору моих родителей, но есть еще и кое-что более важное — некий опыт, который неплохо бы разделить и другим американцам.
Предвкушение поста во многом похоже на чувство, когда собираешься бросить курить: восторженное ожидание полезных эффектов, смешанное со страхом ограничений. На этом восторге можно продержаться пару дней, а потом пост начинает вас тяготить. Отсутствие незначительных удовольствий вроде чашки кофе или перекуса воспринимается как огромные лишения. Тяготы жизни удручают вас больше, чем когда бы то ни было. Вы становитесь заторможенным, плохо справляетесь с работой. Солнце кажется слишком ярким. Дни — слишком длинными. Вы пытаетесь вздремнуть. Вы меряете комнату шагами. Вы все равно это чувствуете. От голода никуда не деться; он поселяется у вас в животе и в голове, и занимает все ваши мысли.
В начале второй недели становится легче. Жить без кофеина становится проще, а к голоду вы привыкаете. Тогда вы можете возгордиться и почувствовать себя крутым, но пост вас все равно добьет. В Америке вы будете постоянно видеть, как окружающие едят и пьют воду, и завидовать их повседневной жизни. Вы поставите смысл этого ритуала под сомнение, а ведь впереди будет еще 15 дней. Зачем я это делаю? Неужели позади только половина?
К третьей неделе вы почувствуете себя совершенно отделенным от общества, которое так быстро и эффективно движется, пока вы вынуждены сидеть в уединении и просто думать. Именно тогда и начинается настоящее самокопание. Победы и поражения в моей карьере и личной жизни кажутся просто игрой, в которую я когда-то давно играл. Но теперь, с точки зрения поста, она кажется такой ничтожной. Как я мог день за днем забыть, что еда — не рутина и не удовольствие, а настоящий дар? Сколько еще простых вещей в нашей жизни мы воспринимаем так же? Повседневные занятия, которые нам кажутся рутиной, на самом деле похожи на королевские привилегии. Покупка одежды, крыша над головой, возможность принять душ, передвигаться на машине и по щелчку пальцев удовлетворять все наши потребности. Я начинаю думать о тех, кому это недоступно, кто так не живет, или не может себе позволить подобный образ жизни. Я обещаю себе, что никогда не буду больше воспринимать это как данность. Потом я осознаю, что впереди еще целая неделя. Как же так, неужели еще не все?
В противоположность праздникам, завязанным на потворстве собственным слабостям, Рамадан вас унижает и растаптывает. В стране, которая гордится своим богатством, изобилием и помпезностью, необходимость целый месяц придерживаться абсолютно противоположного еще сильнее задевает ваше эго. Вы чувствуете себя маленьким и слабым, а это отлично помогает понять, что ваша культура вас обманывает. Вы начинаете понимать, как просто можно было потерять все ориентиры. Когда люди занимаются йогой, медитацией, ищут уединения или стремятся к психоделическому опыту, я вижу в этом тоску по тому же чувству. Это чувство, даже озарение, того, что стремление к мирским благам тщетно, и оно заставляет нас отправляться на поиски чего-то более высокого.
Может, мы до такой степени зациклены на себе и своем успехе в обществе, что забываем, насколько нам на самом деле повезло. Рамадан заставляет вас горазд сильнее ценить жизнь и почувствовать более тесную связь с Богом или другой вселенской силой, в которую вы верите. Время идет, вы меняетесь, а пост остается прежним.
Когда вы наконец пересекаете финишную прямую, трудно описать восторг от того, что вы снова можете есть, когда захотите. Это как суперсила, как сверхспособность. Ваша энергия бесконечна, вам подвластно все, и вы теперь осознаете иллюзорность комфорта и роскоши. На самом деле, кроме еды, вам больше ничего и не нужно. Вы поверить не можете, что эта сила будет с вами все следующие месяцы, вплоть до следующего Рамадана.
Но проходит год, и вы снова привыкаете к тому, что имеете. Вы раздражены не скоростью мира, а тем, что он вращается недостаточно быстро. Вы снова и снова ублажаете свои чувства. Вы снова обманываетесь, думая, что все, что у вас есть, данность, и хотите обладать большим, чем может обладать один человек. Вы снова становитесь обычным.
Я думаю, что Рамадан не лучше Хануки или Рождества. Но он другой, и в этом смысле он вам полезен — потому что он вас унижает. Он учит вас состраданию ближнему. Он не обязательно должен противостоять западной культуре, для меня он стал ценным дополнением к ней. К моменту приближения следующего Рамадана я уже дождаться не могу, когда я снова погружусь в эти ощущения и смогу вспомнить, что такое голод. Я жду не дождусь, когда смогу перезапустить свое эго. И я с нетерпением жду возможности оказаться как можно дальше от требований нашего общества.
Ахамед Уайнберг (Аhamed Weinberg) — комик, писатель и режиссер. Родом из Филадельфии, живет в Лос-Анджелесе.
