«Меня беспокоит тревожное зрелище избытка памяти тут или чрезмерного забвения там, не говоря уже о влиянии церемоний и злоупотреблений памятью… и забвением. Поэтому идея политики справедливой истории является для меня одной из главных гражданских тем». Поль Рикер (Paul Ricœur) «Память, история, забвение».
«Наша история стоит выше нас… наши ветераны обязывают», — заявил глава государства Эммануэль Макрон на открытии британского мемориала в Вер-сюр-Мер 6 июня 2019 года. Это действительно так. Особенно когда эта история всячески приукрашивается, а ветераны проходят тщательный отбор.
Макрону, безусловно, стоило бы прочитать или перечитать слова его наставника, поскольку их суть явно ускользнула от него, если судить по его недавнему поведению, которое в очередной раз рисует плачевный образ Франции.
На церемонии по случаю 75-летия высадки глава государства продемонстрировал нам невиданные примеры альтернативной истории в политике и международных отношениях, переосмысления или замалчивания исторических фактов. Кстати говоря, пресс-секретарь российского МИДа Мария Захарова не преминула отметить это катастрофическое переписывание истории.
Ведь как можно было молчать о 27 миллионах погибших русских в Великой Отечественной войне, которые пожертвовали собой в борьбе с нацистской Германией после 1941 года? Эти 27 миллионов не были представлены ни одним человеком на церемонии в честь высадки союзников. Все дело в том, что Эммануэль Макрон не посчитал нужным пригласить Владимира Путина.
Как можно и дальше игнорировать то, что без самопожертвования советских людей, которые сдерживали немецкие войска на восточном фронте, не было бы никаких надежд на успех высадки союзников?
Как глава государства может не понимать, что отказ почтить эту память представляет собой историческую ложь, дипломатическое оскорбление и ошибку, оппортунистскую инициативу и, скажем прямо, пример жалкого поведения, которое не отвечает торжественности и достоинству события?
Продолжая рассмотрение катастрофических и интеллектуально бесчестных позиций, отметим, что прочтение президентом в Портсмуте письма 16-летнего бойца Сопротивления Анри Ферте (Henri Fertet), который был расстрелян немцами в 1943 году, является намеренно искаженным и неполным, лишенным некоторых отрывков. Причем они совершенно необходимы для понимания духовного пути и самопожертвования юного героя, патриота и христианина, настоящего француза.
Так, из зачитанного Эммануэлем Макроном письма «исчезли» все упоминания «Вечной Франции», а также искренней христианской веры Анри. Такая важнейшая фраза как «Скажите им о моей вере в Вечную Францию», попросту была вычеркнута. Попало под нож и берущее за сердце прощание приговоренного к смерти юноши со своим священником и епископом, его уверенность в том, что «мы четверо скоро встретимся на небе». Что еще тревожнее, отсутствуют и последние слова его письма, последнее свидетельство его жизни на Земле: «Анри Ферте. На небе. Рядом с Богом».
Они исчезли. Их стерли. Христианская вера и патриотизм отправлены в мусорное ведро. Нам срочно нужно что-то другое! Что-нибудь зрелищное, из мира спорта, вроде вручения ордена Почетного легиона команде молодых людей с речью, которая наполнена (непонятными участникам) отсылками к «молчаливому» характеру одного из их коллег (его наградили, несмотря на всю его невежественность), или статьи о будущих «макроносовместимых» мэрах по случаю будущих муниципальных выборов. Процесс продолжается дальше. Заполнить пустоту, не допустить размышлений. Сенсации и грязь.
Но где во всем этом история? Понятно, что ее всячески кромсают и переформатируют.
Эксперт Валери Розу (Valérie Rosoux) пишет следующее о предложении Поля Рикера заменить историческую работу историческим «долгом» (я считаю, что в концептуальном плане понятие «долг» открыто для любых ветров, поскольку все сейчас пытаются пересматривать историю во имя того, что сейчас принято считать соответствующим настроениям каждого «параллельным знанием»): «Поль Рикер считает историческую работу единственным способом вновь открыть историю, не вызывая при этом озлобленности и желания отомстить. Вместо того чтобы бередить старую рану, он отходит от логики реваншизма, как и от логики забвения. Речь идет не о том, чтобы забыть прошлое, а о том, чтобы вмешаться в него. Он пытается изменить его, придав ему иное значение. Предлагается не делать вид, что прошлых событий не стало, как по волшебству, а рассмотреть другие возможные следствия прошлого. Это позволяет жить с воспоминаниями, а не без них или против них».
«Когда понятие коллективной памяти вновь всплыло на поверхность в 1970-х годах, это произошло с подачи историков, а не социологов, — продолжает Валери Розу. — Вышедшая из размышлений о природе исторической работы история коллективной памяти постепенно стала вещью в себе»
«Пьер Нора (Pierre Nora) подчеркнул в 1978 году плодотворный характер этой концепции. Данное им определение отражает бесконечную гамму составляющих, от непосредственных или обросших налетом легенды свидетельств до официальных или тайных мемуаров. Он добавляет, что коллективная память — это то, что остается от прошлого в пережитом группами, или то, как группы поступают с прошлым».
Сейчас же группы очень просто поступают с прошлым: они не знают его (не имеют о нем никакого представления или же выталкивают его из своего интеллектуального поля и памяти, поскольку оно неудобно или не вяжется с их представлением мира) или же переделывают его с упором на относящихся к их «зоне комфорта» моментах в интеллектуальном, психологическом, социальном и политическом плане.
Именно поэтому «каждое человеческое общество формирует характерные конфигурации памяти и собственные основополагающие восприятия (легенды, верования или памятные события), которые создают широко распространенные среди его членов представления о нем. Сложно отрицать влияние семейного, религиозного и гражданского воспитания или же некоторых общих знаков признания. В исследованиях международных отношений без конца возникают проявления коллективных идей и эмоций внутри сообщества, чьи члены ощущают единство в силу солидарности интересов и традиций».
При всем этом необходимо избежать искажения действительности и фактов, а также воздержаться от принятия официального представления реалий, которые могут искажаться или же попросту игнорироваться, несмотря на их очевидность.
Мне же хочется сказать, что при Эммануэле Макроне эта отличительная черта очерняет политическое использование прошлого, навязывает ему чужеродную роль, искажает суть звучащих заявлений. Это проявляется как в искаженном прочтении светлого и трогательного письма Анри Ферте, так и в незнании или даже в намеренном замалчивании роли СССР в успехе высадки в Нормандии, который во многом обусловлен Сталинградской и Курской битвами, а также операцией «Багратион», ставшей настоящей операцией «Барбаросса наоборот», как писал в одной примечательной статье Жак Сапир.
По мнению эксперта Жана Лопеса (Jean Lopez), хотя западные историки никогда не уделяли особого внимания этой советской операции, повлекшей за собой множество последствий (она к тому же была названа в честь противника Наполеона), ничто не заставляло главу государства бросать тень на столь значимое историческое событие, вытесняя в сторону ее главного творца, то есть Россию и ее нынешнее политическое руководство.
Изучение случаев ложится в основу тематического, а не диахронического анализа. Параллельное рассмотрение двух исторических представлений, безусловно, дает куда более ограниченные результаты, чем анализ большего числа случаев. Выбор всего двух позволяет столкнуть лицом к лицу реалии, которые наблюдались на протяжении относительно долгого периода, а также разобраться с отличительными чертами каждой ситуации и задуматься о причинах того, что считающееся нормальным в одной ситуации не возникает в другой, или что в, казалось бы, совершенно разных ситуациях могут возникать одни и те же механизмы. Сравнение двух случаев позволяет проанализировать то, как влияние совершенно разной обстановки может отразиться на представлениях о прошлом. Схематически основы подобного анализа можно свести к трем вопросам. Кто говорит, с кем, о чем и почему.
Кто говорит?
Официальное прочтение прошлого в определенной степени зависит от говорящего. Поэтому важно следить за переменами среди поборников официальной истории. Помимо политического проекта официального деятеля следует принимать во внимание и его личный опыт.
К кому он обращается?
Политическая риторика не является беспричинной или просто информативной и опирается на стремление убедить. Поэтому следует задаться вопросом о том, каково воздействие официальных отсылок к прошлому на общие воспоминания населения.
О каком прошлом идет речь и для чего?
Анализ исторических отсылок в официальной риторике должен помочь установить то, в каких обстоятельствах и с какой целью упоминается или замалчивается прошлое. Это заставляет задуматься о диалектике прошлого и настоящего в рамках внешней политики. Связывающее два момента движение исходит из настоящего или из прошлого? Первая перспектива означает, что внешняя политика определяет взгляд на прошлое в зависимости от текущих необходимостей. Вторая напоминает, что политика формируется прошлым. Здесь можно говорить о весе прошлого. То есть, вопрос касается уже не упоминания прошлого, а его влияния и следов.
Этот момент позволяет определить масштабы и границы использования прошлого. При оценке масштаба следует руководствоваться характером и принципами работы официальной истории. Что касается границ, стоит задуматься о сопротивлении, которое встречает официальная интерпретация прошлого.
В этом суть проблемы, стена, на которую натыкается глава государства.
Прошлое и история стесняют его в такой степени, что он чувствует себя обязанным отдавать предпочтение одному прошлому перед другим или одному действующему лицу в ущерб другому.
Его политическая и историческая ошибка становится по-настоящему роковой, поскольку в стремлении угодить предполагаемому «американскому другу» (тот на самом деле лишь презирает Европу в целом и Францию в частности, особенно ее нынешнего лидера), как готовый расшибиться в лепешку перед сюзереном вассал, Макрон закрывает глаза на существование другого настоящего союзника — России. Она всегда была нашим верным другом (достаточно поговорить с россиянами, чтобы убедиться в их глубокой привязанности к Франции) и, несмотря на незаслуженные оскорбления и грубости со стороны окружающих ее хамов и выскочек (Франции не следовало бы иметь к ним никакого отношения), сейчас терпеливо и вежливо ждет окончания этого периода, хотя подобное поведение делает это с каждым днем все более болезненным и непереносимым.
