Немецко-российская декларация о сотрудничестве во имя экономического развития, подписанная на Экономическом форуме в Петербурге послужила поводом для возобновления дискуссий на тему политики Германии в отношении России и целей, которые ставит перед собой Берлин. Однако, концентрируясь на российской тематике, мы упускаем из виду более широкий контекст: отчаянные попытки Германии найти свое место в новых реалиях. Ее элиты не добились на этом направлении никаких успехов, на что уже давно обращает внимание часть немецких журналистов.
Основой внешней политики ФРГ в последние 30 лет выступали несколько элементов. Первым было стремление сохранить статус-кво, то есть продолжить пользоваться дивидендом мира, гарантированным при помощи американского «защитного зонта». Как следствие, появлялся второй элемент: своей основной задачей на международной арене Берлин считал обеспечение как можно более выгодных условий немецким компаниям. Наиболее ярким проявлением такого подхода стала коммерческая дипломатия канцлера Герхарда Шредера.
Благополучие 1990-х годов способствовало тому, что Россию стали считать не угрозой, а (что с экономической точки зрения, впрочем, вполне справедливо) чрезвычайно привлекательным рынком. Такая концепция остается до сих пор актуальной, о чем свидетельствует появление вышеупомянутой декларации, призванной «поставить российскую экономику на ноги». Одновременно Германия в отличие от Франции и Великобритании не связывает себя глобальными обязательствами и не имеет амбиций в сфере безопасности, поэтому она резко сокращала расходы на вооружения, что лишило бундесвер боеспособности.
Беспечное отношение к вопросам безопасности и концентрация на экономической тематике были на руку созданным в Германии международным корпорациям. Даже если интересы концернов не совпадали с планами правительства, то Берлин тем или иным образом в любом случае старался поддерживать свою промышленность, не считаясь с тем, что это порой вело к обострению отношений с соседями и другими партнерами. Лучшим примером служат здесь проекты «Северный поток» и «Северный поток — 2». Практически безусловная поддержка собственных предприятий позволила Германии создать мощный экономический инструмент воздействия на других членов ЕС, хотя, следует отметить, что немцы непосредственно использовали его всего один раз: в ситуации с Грецией.
Идиллию разрушила катастрофа. Все началось в 2014 году с нападения России на Украину. Дальше было еще хуже. Китай начал скупать немецкие компании в рамках экономической экспансии в Европе, США приступили к пересмотру мирового порядка, а развязанная Трампом торговая война с Китаем нанесла удар в том числе по нашему континенту. Между тем немецкие элиты и общество с удивительным упорством не хотят принимать эти факты к сведению. Эксперт Европейского совета по международным отношениям Йозеф Яннинг (Josef Janning) заявил даже, что хотя канцлер Ангела Меркель в 2017 году отчасти поняла, что происходит, она до сих пор пребывает в состоянии «когнитивного шока».
С 2014 года стали звучать мнения, что Россия всегда увязывает экономические и политические интересы. Рогер Небиг (Roger Näbig) писал на портале «Конфликты и безопасность» (Konflikte und Sicherheit), что «Северный поток — 2» выступает в том числе «инструментом российской геополитики». Партнерство с Россией выглядит тем более нелогичным, что Берлин старается всеми силами сохранить статус-кво, а Москва открыто стремится изменить существующий миропорядок. Ошибочным выглядит также получившее распространение во всем мире убеждение, что Трамп — это временное явление для американской политики. Политолог Ульрих Шпек (Ulrich Speck) указывает, что перемены, произошедшие в США, носят неотвратимый характер, а следующий президент будет отличаться от Трампа только лучшими манерами и умением дипломатично изъясняться. Влиятельный еженедельник «Шпигель», в свою очередь, недавно объявил, что период процветания закончился. Еще дальше в своих размышлениях идет связанный с социал-демократами Нильс Хайстерхаген (Nils Heisterhagen). Реакцию немецких элит на политику США и Китая он называет «бегством от реальности».
Некоторые политические деятели, как кажется, начали оправляться от «когнитивного шока». Удивительнее всего выглядит случай Франка-Вальтера Штайнмайера. Будучи министром иностранных дел, он выступал за налаживание с россиянами тесных контактов, а после 2014 года даже приобрел репутацию «понимающего Россию» (этим термином стали называть политиков и публицистов, оправдывавших действия Москвы и в первую очередь ее политику на Украине). И вдруг неожиданно на конференции в Финляндии немецкий президент заявил, что не верит в перспективу возвращения к прежней модели отношений, в которой на первое место ставился бизнес, и выступает за «более трезвый и дистанцированный» подход к России.
Конечно, одна ласточка весны не делает, тем более на фоне «бегства от реальности» и того, что Москва вложила огромные средства в поддержку радикальных сил как с правого, так и с левого фланга политической сцены. Тем, кто остался мыслями в 1990-х, перезагрузка отношений с Россией может казаться попыткой продемонстрировать Вашингтону, что у Германии есть альтернативы, однако, это лишь фантазии, как и предлагаемый некоторыми американскими аналитиками образ оси Берлин — Москва — Пекин.
Если взглянуть на ситуацию с более широкой перспективы, можно констатировать, что в стремлении «поставить на ноги российскую экономику» все же есть смысл. Основной эффект санкций, который мы наблюдаем, это подталкивание России в орбиту Китая. Если Поднебесной удастся подчинить себе в экономическом плане уступающего ей по силам северного соседа, она добьется перевеса над Европой. В свою очередь, если станут реальностью экстремальные сценарии и Владимир Путин лишится власти, Россию ждет очередной период смуты, возможно, гораздо более тяжелый, чем при Ельцине, а тогда возникнет риск дестабилизации ситуации в Восточной Европе, Средней Азии и на Кавказе. При этом один из основных тезисов немецкой внешней политики гласит, что без России (какой бы она ни была) создать стабильную систему в Европе невозможно.
Потерянность элит Германии вновь сделала актуальным «немецкий вопрос», который в течение нескольких столетий обсуждался на европейской политической сцене. Обычно эту тему ограничивают периодом после 1871 года, когда объединенная Германия стала «слишком большой на фоне Европы и слишком маленькой на фоне мира». История немецкого вопроса, однако, простирается дальше и уходит корнями в 1648 год, когда из хаоса Тридцатилетней войны Германия вышла слабой и раздробленной. В течение следующих двух с лишним столетий выяснилось, что в таком виде она выступает еще более дестабилизирующим фактором для европейской архитектуры. На Германию принято смотреть через призму Пруссии, однако, «королевство границ», как называл его Вольтер, было все же особым феноменом. Современное немецкое государство начинает, скорее, напоминать бессильную и политически нестабильную Священную Римскую империю XVIII века или Германский союз XIX века, чем королевство Гогенцоллернов.
