Дети доносят на взрослых за мыслепреступления. Какая прелесть!
Несчастная женщина, подумал он, жизнь с такими детьми — это жизнь в постоянном страхе. Через год-другой они станут следить за ней днем и ночью, чтобы поймать на идейной невыдержанности. Теперь почти все дети ужасны. И хуже всего, что при помощи таких организаций, как разведчики, их методически превращают в необузданных маленьких дикарей, причем у них вовсе не возникает желания бунтовать против партийной дисциплины. Наоборот, они обожают партию и все, что с ней связано. Песни, шествия, знамена, походы, муштра с учебными винтовками, выкрикивание лозунгов, поклонение Старшему Брату — все это для них увлекательная игра. Их натравливают на чужаков, на врагов системы, на иностранцев, изменников, вредителей, мыслепреступников. Стало обычным делом, что тридцатилетние люди боятся своих детей. И не зря: не проходило недели, чтобы в «Таймс» не мелькнула заметка о том, как юный соглядатай — «маленький герой», по принятому выражению, — подслушал нехорошую фразу и донес на родителей в полицию мыслей.
Джордж Оруэлл, «1984»
С момента публикации антиутопического романа Джорджа Оруэлла прошло уже 70 лет, и больше всего в нем меня поражают дети, которых превозносят за то, что они доносят на своих родителей. Это был не просто плод горячечного воображения Оруэлла. Такой ребенок существовал на самом деле, и звали его Павлик Морозов. Не исключено, что это вымышленный образ, но его культ ребенка-мученика в Советском Союзе был вполне реален, а памятники этому Павлику стояли как минимум до 1991 года. Говорят, что Павлик был крестьянским сыном, донесшим на своего отца, который прятал зерно от НКВД. В те времена наказанием за такое преступление могла стать смертная казнь или почти стопроцентная гибель в ГУЛАГе. Павлика убил дед. Культ Павлика Морозова был создан для того, чтобы ослабить и разрушить семейные узы.
Тоталитарные режимы разрушают семейные узы, причиняя страдания и давая вознаграждение. Жалкое существование крестьян и безграничная власть государства настраивают эгоистичных людей против их кровных уз. Попытка отца спрятать излишки зерна даст такому человеку чуть больше еды. Но если он один раз изобличит отца перед властями, его живот всегда будет полон. Пока не донесут на него самого.
Но остатки культа Павлика живут и здравствуют в нашу нынешнюю эпоху изобличений и «культуры вычеркивания». Культ невинного ребенка, который не знает взрослых компромиссов и истории, появляется во всех социальных сетях, где родители с гордостью рассказывают, как маленькие дети произносят чертовски умные вещи. Эти люди хотят показать, что уста младенца производят на свет самые глубокомысленные изречения. Но на самом деле они демонстрируют, что наши политические догмы настолько примитивны, что их понимают даже дети, не достигшие сознательного возраста.
Этот культ весьма претенциозно и остроумно укрепляется и распространяется на праздники, когда авторы новостных сайтов инструктируют неблагодарных взрослых детей, как сделать семейный ужин еще более неприятным, вступив в прямую конфронтацию с реакционными родителями и родственниками вместо того, чтобы уходить и уклоняться от нежелательного разговора.
Более обширная культура осуждения и изобличения существует в университетах. Нет более чистой формы мыслепреступления, чем современный сплав нежелательных высказываний и физических нападок. И как же это сбивает спесь с человека, неправильно поведшего себя в такой культуре, когда ему приходится заниматься вынужденной самокритикой, вызывая отвращение к себе как к носителю привилегий. Но прогрессивисты в этом не одиноки. В последние два десятилетия консервативные студенты тоже приходят на службу в полицию мысли, и зачастую вырывают из контекста слова своих преподавателей, подвергая их нападкам толпы.
Руководящие указания официального цензора создают некий силуэт диссидента. Поэтому официального цензора обычно легко можно одолеть. Номер Джорджа Карлина (George Carlin) «Семь грязных слов» превратил борющуюся с вульгарностью цензуру в посмешище. В годы Первой мировой войны изобретательный ирландский активист Артур Гриффит (Arthur Griffith) увидел, как власти подавляют две его газеты. Он создал третью газету под названием «Ножницы и клей», которая перепечатывала содержание материалов, подвергшихся цензуре, но размещала его так, чтобы показать противоречия и абсурд официальной линии.
Но пугающие последствия культуры вычеркивания хуже, чем официальная форма цензуры. Эта культура основана на непредсказуемости и апостериорном характере принуждения к креативному и упреждающему конформизму тех, кому есть что терять. В культуре вычеркивания любой может существовать как та «несчастная женщина», которая не совсем понимает, что можно говорить, а что нет, но знает, что не может безнаказанно говорить то, что думает, и не может признавать мстительный характер власти, работающей против нее.
