Характерной чертой 1989 года были большие ожидания. В России группа «Кино» пела: «Мы ждем перемен!» На огромных митингах, проходивших на московских улицах, миллионы людей требовали свободы и демократии. Горбачевская эпоха принесла с собой множество изменений, и люди каждую неделю становились свидетелями невероятных событий. Они расхватывали газеты, слушали каждое слово по телевизору, и с каждым днем чувствовали себя все живее и свободнее.
Многие также понимали, что для изменения прогнившей советской системы необходимо знать правду о ее сталинском прошлом. В том году была основана правозащитная организация «Мемориал», объединившая в своих рядах сотни активистов со всего Советского Союза. Некоторые из них были узниками ГУЛАГа. Некоторые являлись диссидентами и лишь недавно вернулись из колоний и мест ссылки, например, физик-ядерщик Андрей Сахаров. Задача была предельно ясна: нам надо вернуть память о жертвах Сталина, сделав это открыто.
Весной 1989 года произошло событие, какое я не могла представить себе даже в самых смелых мечтах. Меня пригласили в Московский историко-архивный институт рассказать студентам о судьбах бывших узников ГУЛАГа. После выступления кто-то спросил меня, встречала ли я когда-нибудь настоящего сторонника Сталина. Сначала я хотела засмеяться, но потом задумалась: неужели мы дожили до такого времени, когда двадцатилетние считают, что сталинистов больше нет? Прошло 30 лет, и я вспоминаю тот момент с чувством горечи.
В начале 1990-х люди толпами приходили в маленький дом, где размещалось общество «Мемориал». Они приносили документы, воспоминания о тюрьмах и лагерях, письма из ГУЛАГа и маленькие записки, которые заключенные выбрасывали на ходу из товарных вагонов, и которые чудесным образом дошли до адресатов. А еще они приносили тюремные чемоданы из фанеры, фуфайки с номерами заключенных, ложки с зазубринами и тарелки. Посетители несли рукописные книги, вышивки и картины, которые им удалось спрятать во время обысков в камерах. Это привело к созданию архива «Мемориала», представляющего собой коллекцию из тысяч фрагментов семейных воспоминаний.
В то время мы думали, что это лишь начало длительного процесса, и что наше новое политическое руководство осознало острую необходимость разобраться с прошлым. Но реформаторов не интересовала история; они спешили построить рыночную экономику. Они не видели связи между успешными экономическими реформами и активным гражданским обществом. Правительство Бориса Ельцина вспоминало про советские политические репрессии только перед выборами, чтобы дать отпор коммунистам.
К середине 1990-х начала закрадываться ностальгия по советским временам. Серость брежневской эпохи с ее нескончаемыми очередями и пустыми магазинами стали вспоминать как время мира и благополучия. И постепенно реальностью стало то, что в годы перестройки казалось невозможным: на горизонте снова появилась и встала в полный рост тень Сталина.
Приход Владимира Путина к власти сопровождался новой версией патриотизма, в основу которой легли «героические» и «яркие» грани советского прошлого. Вновь появился образ Сталина как сильного руководителя, обеспечившего победу во Второй мировой войне и возглавившего советскую сверхдержаву. Телевизионная пропаганда снова заработала на полную мощь, формируя этот образ. А миллионы людей, сгинувших в волнах политических репрессий, опять оказались на обочине коллективного сознания.
Сегодня многие россияне воспринимают освобождение Восточной Европы, падение Берлинской стены и окончание холодной войны в 1989 году как поражение и даже как катастрофу. Это неудивительно, поскольку и сам Путин назвал распад Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой» 20 века. Сегодня лицо Сталина наблюдает за вами отовсюду: с рекламных щитов, со стен вагонов метро, с витрин книжных магазинов. По всей России вновь появились десятки памятников Сталину.
Нельзя сказать, что россияне забыли о прямой связи между именем Сталина и политическими репрессиями, которые коснулись почти каждой семьи. Скорее, они просто не хотят думать о терроре, о тех, кто его осуществлял, и чем они это объясняли. Они не готовы признать, что террор лежал в основе всей советской системы.
Сегодняшнее прославление наших побед и реабилитация Сталина стали возможны, потому что у России практически нет никакой концепции будущего. В какой стране мы хотим жить? В стране, которая «встала с колен» и идет своим собственным, уникальным путем? Но каков этот путь? Кремлевские идеологи не могут это четко объяснить.
Сегодня трудно вспоминать 1989 год без глубокого чувства утраченных возможностей и несбывшихся надежд. В первые годы правления Путина молчаливое большинство променяло шанс обрести свободу на обещания «стабильности», а потом на чувство национальной гордости за «великую Россию», которая ограждает себя границами и похожа на осажденную крепость.
С каждым днем наши свободы сокращаются так же стремительно, как они расширялись 30 лет назад. По сути дела, «Мемориал» является единственной организацией, которая неустанно, на протяжении десятилетий, не получая поддержки от государства, ведет работу по сохранению памяти. В 2016 году власти назвали ее «иностранным агентом», как и десятки других неправительственных организаций. Наш историк из Карелии Юрий Дмитриев почти три года находится в тюрьме по надуманным обвинениям, а правозащитника Оюба Титиева подвергают гонениям за его работу в Чечне.
Но в российском обществе есть силы, оказывающие сопротивление. Люди хотят знать о судьбе своих предков. «Мемориал», как и много лет назад, снова пользуется поддержкой с самых разных сторон. К его работе присоединяется все больше волонтеров, в наших инициативах участвует молодежь, и несмотря на чинимые властями препятствия, запускаются новые проекты по изучению исторической памяти.
Историю нельзя полностью переписать. Мир обеспокоен действиями Путина, однако в России многим совершенно очевидно, что наша страна не сможет вернуться к демократии, если мы не осудим Сталина и созданную им систему.
Ирина Щербакова — историк, писатель и один из учредителей правозащитной организации «Мемориал».
