Самым спорным вопросом в современной Франции, без сомнения, является все то, что касается ислама и мусульманского мира. Полемика вокруг них вспыхивает практически каждую неделю. Исламская одежда (от буркини в бассейнах до матерей с закрытыми лицами на школьных экскурсиях) рассматривается некоторыми как феминистический символ свободы, несмотря на то место, которое отводится женщине в самых фундаменталистских мусульманских странах. Те же люди говорят, что нападения на евреев под крики «Аллах акбар» не имеют никакого отношения к антисемитизму. Эпизодически всплывают и более редкие темы, такие как недавние шествия болельщиков сборной Алжира: целый слой общественности назвал их праздничным мероприятием, однако окрестил бы их недопустимой выходкой, если бы речь шла о фанатах ПСЖ или «Олимпика». Обвинения сыплются со всех сторон и под самыми разными ярлыками. Некоторых мусульман обвиняют в исламском левачестве, самих таких обвинителей ругают за исламофобию. Спорящие явно говорят не об одном и том же исламе. Все дело в том, что с этой религией связаны очень разные представления и ориентиры. Когда речь заходит об исламе, левым становится особенно трудно признать существование проблем, однако это касается и правых.
Левые со страстью утверждают приверженность идеалам свободы и равенства. При этом мусульманские страны каждый день демонстрируют, что ислам не лучшим образом вяжется с тем и другим. О свободе совести там говорить не приходится: никто не признает за мусульманином право перейти в другую веру. Никто не соглашается в полной мере прописать в законе равенство между мужчинами и женщинами. Даже Тунис, лидер мусульманского мира в области равенства полов (недавно он разрешил мусульманкам выходить замуж за иноверцев), до сих пор не решился избавиться от неравенства в праве наследования (хотя от законопроекта еще не отказались). Это стало бы серьезным посягательством на Коран, поскольку тот гласит: «Аллах заповедует вам относительно ваших детей: мужчине достается доля, равная доле двух женщин» (IV, 11).
Таким образом, от левых стоило бы ждать массового осуждения столь враждебного отношения к ценностям Республики. Именно так и поступает часть из них, та, которую можно назвать республиканской. Как бы то ни было, большинство так называемых антирасистских левых склонны осуждать тех, кто реалистично смотрит на мусульманский мир. Все потому, что здесь вступает в игру сама концепция того, что значит быть левым и обладать левой идентичностью.
В такой перспективе разделение проводится только на основании политических взглядов, прогрессивных или консервативных. Многие среди левых стремятся постепенно упразднить и выбросить в мусорную корзину истории все традиционные отличия, в том числе те, что до недавнего времени казались совершенно естественными, например, между мужчиной и женщиной. Любая мысль о возвращении назад, о разделении граждан на категории с неравным к себе отношением, вызывает у них возмущение: мы видели это во время обсуждения предложения о лишении французского паспорта террористов с двойным гражданством.
Такое восприятие человека стремится выйти за границы земного мира, как писал де Токвиль, отмечавший, что Французская революция «действовала по отношению к этому миру так же, как религиозная революция по отношению к иному. Она рассматривала гражданина абстрактным образом, вне каких-либо конкретных обществ, точно так де, как религия рассматривает человека в целом, независимо от страны и времени». Как тогда рассматривать и оценивать особенности ислама, такие как трудности с развитием плюралистической демократии в мусульманских странах, закрепленный там статус религиозных меньшинств, терроризм во имя Аллаха или же существующие в нашей стране движения, которые были названы «сепаратистскими» двумя последними президентами Франции?
Остается лишь формирование мифа, цель которого, утверждает Леви-Стросс, «создать логическую модель для разрешения противоречия» (невозможная задача, если противоречие реально). Воображаемый ислам, «религия мира», которая отгорожена от реальных наблюдений чем-то вроде Великой китайской стены, представляется как «настоящий ислам». Все, что ставит под сомнение такой образ, называют «не имеющим отношения к исламу» или же записывают в выходящие за рамки нормы «выходки». Если же они касаются всех мусульманских стран, что, по всей логике, подтверждает их структурный характер, все объясняется стечением обстоятельств. Перечислим самые типичные объяснения такого рода. Например: мусульманские террористы страдают от психических проблем или же являются жертвами отторгнувшего их общества. Французская колонизация Магриба называется «преступлением против человечности», а мусульманская колонизация Испании представляется цивилизационным явлением, фактором культуры и мира. Минимально допустимый вариант подразумевает признание темных аспектов ислама вроде приниженного статуса женщин, но неизменно сопровождается утверждением о том, что все религии поступают точно так же.
Но что же правые? Они в один голос противопоставляют истину этому идеологическому конструкту? Вовсе нет. Стоит отметить, что различия между гражданами не приводят их шоковое состояние. Их восприятие равенства во многом перекликается с позицией Аристотеля: относиться одинаково к схожему и по-разному к непохожему. Это подразумевает внимание к особенностям мусульманского мира. Как бы то ни было, они завязли в разных представлениях: если взять за основу классические критерии Рене Ремона (René Rémond) можно выделить три типа правых.
Правые легитимисты крепко держатся за традиционное французское наследие и считают ислам однородным чужеродным телом. По их мнению, мусульмане должны ассимилироваться, скрупулезно соблюдать обычаи и традиции новой родины, а в идеале сменить религию. Бонапартистские правые верят во всесилие государства и считают, что у того есть право действовать достаточно жестко и что мусульмане должны вести себя как добропорядочные граждане и исповедовать религию в частном порядке (сама по себе она не заслуживает интереса). Правые орлеанисты в свою очередь рассматривают мусульман как группу независимых индивидов, каждый из которых может действовать по собственному усмотрению: поэтому на коллективное влияние социально-политического ислама нет причин обращать внимание.
Возникающая в результате всего этого путаница по вопросу ислама становится тем сильнее, что в одном политическом лагере могут сосуществовать совершенно разные взгляды, особенно если тот включает в себя одновременно правых и левых. Она накладывается на другие факторы, которые осложняют объективное рассмотрение всего, что касается ислама. Вне зависимости от политических взглядов, все власти хотят избежать обвинений в «притеснении ислама» и ухудшения отношений со странами Персидского залива. Наше правосудие, которое с большим вниманием относится к личным свободам, когда тем грозят действия со стороны государства, закрывает глаза на те случаи, когда социальное давление принимает достаточно тонкие формы, чтобы не подпасть под закон: остракизм, страх несправедливого суда, эмоциональный шантаж.
Как в таких условиях можно реалистично отнестись к наследникам мусульманского мира на нашей земле и предпринять разумные шаги для их эффективной интеграции в западный мир? Всем французам пора вспомнить об их общем наследии Просвещения и постараться вернуть его идеал здравомыслия при обсуждении мировых реалий.
