В четверг 24 октября 2019 года из монументальной базилики в Долине Павших под Мадридом эксгумировали и вынесли тело генералиссимуса Франсиско Франко и перезахоронили в семейном склепе на кладбище Мингоррубио. Можно сказать, что вынос тела приурочили к 80-летию установления франкистской диктатуры после победы в гражданской войне в 1939 году, хотя сам Франко считал датой начала своего режима 18 июля 1936 года — день восстания здоровых сил армии и народа против обанкротившейся республики.
Вынос тела должен символизировать очередное окончательное расставание Испании с франкистским прошлым. Таких расставаний было уже несколько: политическая реформа 1976 года, легализация социалистов и коммунистов, первые свободные выборы, первая победа оппозиционной Социалистической партии, переименование улиц и демонтаж статуй. Сейчас в Испании у власти снова социалисты, которых Франко, как думал, победил навсегда в 30-х. Кому, как не им, завершить процесс.
Однако очередное окончательное расставание не произведет никакого впечатления на толпы разгневанных каталонцев, которые, кто — мирно, а кто — воинственно, протестуют в Барселоне и окрестностях. Для них окончательным расставанием с режимом Франко будет низложение заново учрежденной генералиссимусом монархии испанских Бурбонов, объявление республики, независимость Каталонии и так далее.
Конца нет не только у революции, но и у диктатуры. Раз начавшись, она длится в коллективном сознании вечно. Откуда дровишки? Из лесу кровавой диктатуры, вестимо: отец нарубил, до сих пор разгребаем.
В Испании это тем более верно, потому что переход к демократии там проходил в виде контролируемой трансформации под председательством последнего правительства старого режима. Элита франкистской Испании беспрепятственно растворилась в политическом и экономическом истеблишменте Испании демократической, и это оставило многих неудовлетворенными. Вынос тела призван на эту неудовлетворенность ответить.
Памятник капитализму
Главное сооружение Долины Павших — гигантская базилика, 262 метра в длину и 41 в высоту, вырубленная внутри скалистого холма, увенчанного столь же гигантским каменным крестом, высотой 150 метров и весом под 200 тысяч тонн.
Франко задумал мемориальную Долину вскоре после победы в гражданской войне, а на ее строительстве успели поработать пленные республиканцы для перевоспитания трудом. Но строительство затянулось, его заканчивали уже во второй половине 50-х, во время трансформации режима из полуфашистского с государственной экономикой в рыночную консервативную диктатуру, открытую для мирового капитала.
Одновременно со строительством гигантского купола и креста реформаторы-технократы из Opus Dei проводили рыночные реформы и открывали испанскую экономику для зарубежных инвесторов. Многие первые крупные частные капиталисты Испании 60-х и 70-х обогатились на государственных контрактах на строительстве Долины Павших. Лидеры испанского строительного бума 60-х — Банус, Агроман, Уарте — стартовали здесь.
Эти и другие частные компании стали главными двигателями Испании к демократии: частным капиталам нужна была более качественная информация (значит, новые СМИ), действующая юстиция, которая могла бы решать споры корпоративные и с государством, доступ на европейские рынки, а значит, трансформация Испании по образцу других стран Европы, чтобы присоединиться к Общему рынку.
Частный капитал, стартовавший в конце 50-х, предпочитал видеть Испанию не вождистской, а королевской — парламентской монархией и поддерживал тех интеллектуалов, функционеров, политиков, которые вели режим в этом направлении. Благодаря экономическому и строительному рывку Испания из страны крестьян, землевладельцев и чиновников превратилась в страну горожан, возник средний класс с его более высокими представлениями о своих правах.
Вместе с бумом туризма и инфраструктурного строительства в 60-х в Испанию попали миллионы иностранцев — жителей соседних демократических стран, которые принесли с собой более свободные представления об одежде, музыке, поведении и общении с представителями власти. Частные бизнесмены предпочитали договариваться не с пустыми официальными профсоюзами, а с нелегальными независимыми, и таким образом помогли легализовать заклятых врагов Франко — испанских левых.
Главная стройка франкистской Испании — Долина Павших — часть этого процесса, один из его материальных источников. Парадоксальным образом она не только памятник режиму, но и его трансформации. В конце концов, именно здесь, на похоронах Франко архиепископ Мадрида Таранкон от имени церкви отозвавшей свою моральную поддержку власти, в надгробной проповеди выразил надежду на перемены. Гроб Франко — памятник и этой речи.
Проблемы бесконечности диктатуры
Если страна прошла диктатуру или период внешней зависимости, то в ней всегда будет немало тех, кто склонен списывать любую современную проблему на эти самые прошлую диктатуру или зависимость. А поскольку любая современность состоит из списка проблем — прошлая диктатура становится бесконечной.
Ее жертвы никогда не иссякают, особенно в мире, где роль жертвы престижна. Так в Америке мы наблюдаем феномен вечного рабства: новое движение «Проект 1619» настойчиво предлагает считать датой основания США не Декларацию независимости, а этот самый год прибытия первого корабля с черными рабами: вот, Америка, твое настоящее лицо и твои истинные отцы и матери-основатели.
Даже ностальгия по диктатуре — это не свойство мертвой диктатуры, которая, как всякий мертвец, неподвижна. Это свойство современности и людей, которые живут сейчас. Поэтому проблему ностальгии не решить манипуляциями с прошлым, а исключительно действиями в настоящем, не обязательно связанными с переделкой прошлого.
В мире коротких правлений мелькание правителей не дает зацепиться памяти, но, как только возникает долголетний правитель, желание найти причины, рационализировать происходящее подбрасывает знакомое имя. Национальные, экономические и социальные проблемы Испании до сих пор выводят из времен франкизма, хотя после него прошло уже больше лет, чем длился он сам. Точно так же в Восточной Европе после падения Берлинской стены прошло больше лет, чем за ней, но она по-прежнему виновата в большей части неурядиц. Африка привычно все списывает на колониальное прошлое.
Однако институциональное и экономическое отставание Испании от, например, соседней Франции было примерно тем же и до диктатуры, и отчасти остается после, хотя разрыв сокращается, и Восточная Европа не жила как Западная не только во время советской оккупации, но и до нее, и Черная Африка не развивалась как Европа до создания колониальных империй, а колонизация Европой мусульманского мира не причина, а скорее следствие отставания когда-то шедшего вровень с Европой региона.
Рассказ о своих и чужих диктатурах и их жертвах нужен в школе (и углубленно — в университете), как и религиозное и светское поминовение их жертв, но мы преувеличиваем его способность решить текущие проблемы. Часто кажется, чем больше мы расскажем о прошлой диктатуре, чем больше демонстративно займемся выведением ее пятен, тем лучше будет сейчас: как только разберемся с прошлым, наладится и настоящее. Похоже, мы переоцениваем разбор прошлого как метод ублаготворения настоящего.
На рубеже 60-70-х ХХ века в Греции диктатура черных полковников возникла не потому, что греки плохо выучили уроки диктатуры Метаксаса в 30-х, которого мало ругали в школах. А потому что чехарда правительств в сочетании с бедностью, раздутым национальным чувством и американской поддержкой хоть черта лысого, лишь бы назвался антисоветским, породили смесь, в которой группа военных среднего звена попытала счастья и его обрела.
А дальше новая хунта столкнулась с мощнейшей общественной и интеллектуальной оппозицией не потому, что людям не нравился покойный Метаксас, о котором противоречиво и неполно рассказывали в школах (он ведь не только диктатор, но и жертва фашистской агрессии, твердо давший ей отпор). А потому что им были противны эти конкретные ребята в черных мундирах и то, что они делают.
И наоборот, сплошь и рядом встречается удивление: мы столько рассказали о репрессиях, о войне, о рабстве, о дискриминации, а люди продолжают находить им оправдание.
Абсолютный рекордсмен по числу памятников в России — Ленин, но современная Россия не похожа на революционную ленинскую. Она, уж если прибегать к неточным сравнениям, ближе к любой реставрационной России — Николая, Сталина, Брежнева, или их смеси, хотя памятники им или отсутствуют, или тщательно снесены.
Статуи Франко появились в Испании не сразу: сначала это были памятники павшим на стороне победителей. Некоторые из них стоят до сих пор, с перебитыми надписями, превращенные в памятники в честь всех погибших. Собственно статуи генералиссимуса устанавливались постепенно в более поздний и более мягкий период его правления, и так же постепенно демонтировались. Последний еще стоит в Мелилье — испанском анклаве на севере Африки: до путча Франко служил там. Одну из последних в большом городе материковой Испании — конную статую в туристическом Сантандере — убрали всего-навсего в 2008 году, через 33 года после смерти вождя.
Существуют косвенные монументы, формы прокси-прославления — например, статуи главного персонажа испанского героического эпоса Сида, в любви к которому признавался Франко. Это что-то вроде наших статуй князя Владимира. Что делать с такими, неясно. Владимир сухо отвечал. Одновременно с вытеснением бронзовых Франко из испанских городов рос объем критических оценок его правления, в том числе в школе, пока круг из синего не стал красным почти полностью.
Подобно фараону, Франко строил свою пирамиду при жизни. Именно поэтому формально она не является памятником Франко. В центре безразмерной базилики похоронен Хосе Антонио Примо де Ривера — основатель Фаланги, казненный левыми республиканцами. Рядом с ним должен был лечь и лег Франко, умерший с ним в один день — 20 ноября. В Испании ходили слухи, что о смерти Франко объявили не сразу, чтобы обеспечить символическое совпадение дат.
Чтобы перевернуть эту страницу и стереть и это пятно, надо вынести и Риверу. Но и это не поможет: даже без тела Франко Долина, базилика и крест останутся памятником Франко и его времени — от жестоких времен войны до времен экономического бума и вызванной им политической трансформации — даже если поменять надписи и смыслы, добавить республиканских могил и символики.
Любое предприятие по переформатированию Долины будет лишь попыткой переосмыслить ее первоначальное значение и неизбежно останется в тени замысла ее основателя. Уничтожение всей Долины было бы слишком пугающим действием для любой власти. Тем более что такое уничтожение все равно не выходит из тени прошлой диктатуры, которая, как мы видим, бесконечна, а просто отодвигает линию борьбы с ее неискорененными остатками дальше за горизонт. От последствий диктатуры по-настоящему спасает не проработка прошлого, а исправление настоящего.
