Данная статья опубликована в категории «Мнения». Точка зрения автора статьи может не совпадать с позицией редакции Eurasianet.org
Пока в Соединенных Штатах дискутируют о том, как бороться с российским вмешательством в выборы, многие не осознают важный момент: восприятие войны руководством России значительно изменилось за последнее десятилетие.
Сегодня для российских стратегов черта, разделяющая войну и мир, размыта. Они убеждены, что манипулирование информацией может быть равносильно применению насилия, и что слова, используемые от имени государства и с помощью новых технологий, могут быть такими же эффективными, как и ядерное оружие.
Одним из ключевых катализаторов изменений в восприятии войны Россией стали так называемые цветные революции в Грузии, Украине и Кыргызстане в начале 2000-х годов. Каждая цветная революция совершалась по схожему сценарию: вспышки народных волнений приводили к свержению коррумпированных правительств, в значительной степени подчиненных Кремлю, и приходу к власти лидеров с либеральными взглядами. Российское понимание цветных революций позднее расширилось, охватив «Арабскую весну» и Евромайдан.
Западные аналитики резонно склонны рассматривать цветные революции как по большей части стихийные вспышки народного недовольства против неподотчетных лидеров. Между тем российское руководство стало воспринимать эти явления как операции Запада, направленные на смену режима, и успешно реализованные при помощи хорошо скоординированного информационного блицкрига с активным применением социальных сетей, призванного побудить граждан свергнуть (в значительной мере) пророссийские власти.
Иными словами, российские специалисты по обороне полагали, что Запад настолько умен, что у него есть формула (или метапрограмма) для «промывания мозгов» населения, с тем, чтобы они убрали своих правителей во имя либеральной демократии. Наглядный пример — военный теоретик Эндрю Корыбко, который писал, что «традиционной идеологией, мотивирующей все цветные революции, является либеральная демократия».
Этот контекст позволяет лучше понять, почему российские лидеры сегодня придают большое значение информационному конфликту. Ключевые фигуры в военной иерархии, в том числе министр обороны Сергей Шойгу и начальник Генерального штаба Валерий Герасимов, убеждены, что в настоящее время идет информационная война между Россией и альянсом США и Европейского союза. Мало того, российские чиновники оборонного ведомства твердо верят в то, что агрессорами выступают США и ЕС, развязавшие информационную войну.
В интервью «Московскому комсомольцу» 22 сентября Шойгу прямо заявил, что Россия вовлечена в информационную войну, добавив, что «масштабное противодействие Запада к России» относится к 1990-м и 2000-м годам, о чем свидетельствует расширение НАТО на восток.
Российское видение угрозы является основополагающим фактором, лежащим в основе нынешней наступательной стратегии страны. Те направления, в которых российские власти, по их ощущениям, проигрывали в течение 1990-х и начале 2000-х годов — информационный конфликт, идеологическое влияние, разведывательные операции и иностранная поддержка политических партий — они полностью пересмотрели, и, похоже, успешно. Более того, главной характеризующей Россию чертой в более широком конфликте, включая информационный, является разрушение, а не сдерживание: гораздо эффективнее с точки зрения затрат развалить идею, чем создать жизнеспособный контраргумент.
Переломный момент для изменения российской стратегической мысли наступил в 2012-2014 годах, когда произошли весьма болезненные для Кремля события. Российские лидеры столкнулись с внутренними и внешними вызовами в форме протестного движения на Болотной площади и «Арабской весны», а конец той эпохи был ознаменован Евромайданом в Украине.
Из-за растущего влияния социальных сетей московские стратеги усмотрели в этой платформе оружие, способное организовать массовые акции против российских властей и подорвать социальную сплоченность. Как следствие Кремль разработал такие законодательные контрмеры, как закон об иностранных агентах, а также создал «фабрики троллей» для противодействия распространению исходящей с Запада информации и продвижения собственной нелиберальной повестки как внутри страны, так и за ее пределами.
Всего десять лет назад российское стратегическое мышление придерживалось традиционной концепции войны, предполагающей участие в вооруженном конфликте для достижения политической цели. С тех пор представления о войне в Москве расширились. Заместитель министра обороны Андрей Картаполов подчеркнул резкое изменение мышления русских, отметив в публикации в 2015 году, что в классических условиях война состояла на 80% из вооруженного конфликта и на 20% — из пропаганды, тогда как соотношение в современном мире ровно обратное. Война нового формата — это 80-90% пропаганды и 10-20% насилия.
Трудно переоценить важность информационного влияния в нынешнем российском арсенале. Ведущие теоретики уже в 2009 году начали утверждать, что в течение ближайших 10-20 лет оружие, основанное на новых технологиях, станет таким же эффективным, как и ядерные устройства. Так же считает российский лидер Владимир Путин, который в 2012 году заявил, что космические системы и информационные технологии будут играть значимую, если не решающую, роль в вооруженных конфликтах будущего, при этом они будут такими же эффективными, как ядерное оружие, и в то же время более «приемлемыми» для использования.
Страх и напористость, характеризующие российские методы информационной войны, не должны вызывать удивления. Эволюция российской мысли и практических действий произошла после продолжительных и открытых дискуссий в российском стратегическом сообществе. Проблема в том, что мало кто из аналитиков на Западе следил за этими обсуждениями, еще меньше заинтересованных было среди западных политических лидеров.
В определенном смысле среди российских экспертов стратегическое мышление в цифровую эпоху развивалось быстрее и глубже, нежели среди их западных коллег. Российские власти прекрасно понимают, как реальность сегодня ощущается и воспринимается посредством нескольких социальных медиа и работающих с алгоритмами технологических фирм, таких как Google и Facebook. Между тем западные аналитики по-прежнему склонны оценивать Россию прямолинейно и по старинке, ориентируясь либо на стагнирующую российскую экономику и сокращающееся население, либо на (значительно, кстати, улучшающиеся) вооруженные силы страны.
Кардинальные отличия в представлениях о войне России и Запада создают риски. Меры, которые западные лидеры не считают войной, такие как экономические санкции, продвижение демократии и идеологическое влияние, могут рассматриваться Россией как действия, схожие с актами войны. Это создает потенциал для непреднамеренной эскалации.
Как в такой ситуации разрешить конфликт? На Западе наблюдается устойчивая тенденция всегда «избегать эскалации» и садиться за стол переговоров. Такой подход может казаться рациональным и разумным, но это не решение, а часть проблемы. Российская агрессия частично основана на мнении, что Запад предсказуем и всегда стремится к снижению напряженности. При таком положении дел российские лидеры будут извлекать выгоду из эскалации, поскольку они всегда знают, когда пора остановиться.
Новая разрядка, предложенная президентом Франции Эммануэлем Макроном, вряд ли поможет снизить напряженность. Его идея исходит из того, что нынешний конфликт является поверхностным и может быть преодолен с помощью нового соглашения. Но при этом не учитывается тот фактор, что российское руководство уже считает, что его атакуют невоенными средствами и втянули в информационную войну.
Опыт «перезагрузки» между Вашингтоном и Москвой в 2009-2012 годах показывает, что даже в случае ограниченного сотрудничества основные разногласия вновь проявятся. Ключом к успеху является понимание войны и того, что, как предполагается, обеспечивает необходимую безопасность во всех областях — от международной архитектуры безопасности до того, что следует считать приемлемым в информационной сфере.
Первым шагом в отношениях с Россией является признание того, что мы участвуем в стратегическом соревновании, которое, как писал в 1972 году выдающийся американский военный стратег Эндрю Маршалл, «будет продолжительным, а готовиться надо к тому, что оно будет бесконечным». Действительно, западные лидеры должны уже признать интенсивность и долговечность нынешнего противостояния.
Когда понимание этого сменит нынешнюю надежду на то, что напряженность в отношениях с Россией спадет, последует пересмотр конфигурации сил и методов сдерживания. Пока этого не происходит, наступательные действия России будут лишь набирать силу.
