Русский — это единственный язык широкой (глобальной) коммуникации, который до сих пор считается единообразным по своему характеру. Принято считать, что никаких официальных разновидностей русского языка, специфичных для отдельных стран, не существует. Что еще важнее, многие лингвисты, живущие в России и других постсоветских государствах, утверждают, что развитие любой такой разновидности русского языка, которая была бы характерна для отдельно взятой страны, нежелательно, и ему необходимо всячески препятствовать, а функцию контроля за правильностью использования этого языка необходимо сохранить за Институтом русского языка имени В.В. Виноградова, основанным в 1944 году внутри Российской академии наук. На практике это значит, что Москва должна сохранить монополию на контроль над русским языком. Советский Союз распался в 1991 году, однако в плоскости русского языка как «советского социалистического языка межнационального общения» все еще сохраняется лингвистический аватар той коммунистической империи.
Господство российского варианта русского языка
Эта языковая империя становится все более и все отчетливее российской в этническом и политическом смыслах. В настоящее время, спустя почти три десятилетия после исчезновения Советского Союза, русский язык является официальным, вторым официальным, вспомогательным или фактическим языком коммерческого или, в более широком смысле, интеллектуального общения во всех 15 бывших советских республиках, а также в Монголии и Израиле. Прежде Монголия была непризнанным членом советского блока в Азии, а советские евреи — около 1,2 миллиона человек — составляют примерно пятую часть евреев, живущих в Израиле. Тем не менее до недавнего времени мало кто задумывался о разновидностях русского языка, используемых в отдельных странах, и ни у кого не возникало особого желания исследовать их, не говоря уже о том, чтобы каким-то образом их формализовать.
Такое отношение резко контрастирует с другими «крупными языками» мира: никто не воспринимает арабский, бенгальский, китайский, английский, французский, немецкий, итальянский, испанский и португальский языки как эксклюзивную собственность, принадлежащую какому-то одному «материнскому» государству. Американцы и южноамериканцы лишь посмеются и пожмут плечами, если Британский совет или Оксфордский университет попытаются навязать им британский английский вместо тех разновидностей английского языка, которые используются в конкретных странах Северной и Южной Америки. Каждое национальное государство, где широко используются упомянутые выше языки, вольно описывать и приспосабливать эти «крупные языки» в соответствии с местными потребностями и желаниями. Поэтому эти «крупные языки» называют полицентрическими языками: это значит, что центрами их развития выступают одновременно сразу несколько государств. Моноцентрическими языками социологи называют те языки, центром развития которых является только одно государство. К примеру, в настоящее время чешский, венгерский, ирландский, норвежский, польский и украинский являются моноцентрическими языками.
Модель этнолингвистического национализма
Необычное — с глобальной точки зрения — отношение Кремля и других постсоветских государств к «крупному языку», на котором говорят и пишут в нескольких странах, как к языку, который по праву принадлежит и соответствующим образом контролируется его «материнским государством», является характерной чертой Центральной Европы. За последние два столетия в этой части континента возникла и была внедрена идеология этнолингвистического национализма, которая сейчас считается единственной принятой идеологией создания, легитимизации и сохранения государственного статуса. Согласно этой идеологии, Язык=Нация=Государство, то есть все люди, говорящие на том или ином языке, составляют нацию, и все члены этой нации должны жить в их собственном едином государстве.
Российская империя в ее стремлении к модернизации по западному образцу переняла немецкую модель этнолингвистической унификации. Начиная с 1880-х годов цель Санкт-Петербурга заключалась в том, чтобы полностью русифицировать европейскую часть империи. Россия стремилась вытеснить все местные языки в пользу единого языка управления и образования. Последовавшая за этим ликвидация издавна устоявшихся культурных и территориальных автономий вызывала все больше сопротивления. Критики считали якобы благонамеренную модернизационную политику «обрусения» или «русификации» попыткой империи «денационализировать» нерусские народы, жившие в России.
Революция 1905 года положила конец этой политике и повлекла за собой довольно быстрое распространение этнолингвистических национальных движений по всей европейской территории Российской империи. Большевики воспользовались этой этнолингвистической тенденцией, интерпретировав ее как антиимпериалистическую и революционную силу, чтобы укрепить Советский Союз в период между двумя мировыми войнами. Однако начиная с 1938 года около 17 тысяч — просто умопомрачительное число — советских автономных республик, стран, округов, территорий, районов, городов, деревень и колхозов, обладавших выраженными этнолингвистическими особенностями, резко сократились до 30. Начиная с того же 1938 года все школьники, не говорившие на русском, должны были посещать обязательные уроки русского языка. После Второй мировой войны русский язык превратился в деэтнотизированный универсальный язык общения советского социалистического народа. В результате такой политики ближе к концу советской эпохи жители республик Белоруссия и Казахстан использовали русский гораздо чаще, нежели языки своих народов.
После распада Советского Союза в 1991 году ситуация резко изменилась в Казахстане, но не в получившей независимость Белоруссии, где сфера использования белорусского языка до сих пор продолжает сокращаться. Украина следовала примеру Белоруссии, но «Революция достоинства» 2014 года остановила и обратила вспять эту тенденцию. С другой стороны, последовавшая за этой революцией официальная аннексия Крыма и фактическая аннексия восточных областей Украины привели к резкому сокращению доли русскоязычного населения Украины — с 8,3 миллиона до 2,3 миллиона человек.
Современный этнолингвистический контроль Москвы
Что любопытно, впервые в истории России Москва начала исповедовать этнолингвистический национализм в качестве своей главной идеологии легитимизации и сохранения государственности на заре XXI века. В 2002 году, чтобы помешать Татарстану перейти с кириллицы на латиницу, российская Государственная дума приняла закон, который закреплял кириллицу в качестве единственной легитимной графической основы письменности для всех 30 (или около того) официальных языков народов, живущих в Российской Федерации.
Спустя пять лет, в 2007 году, был создан фонд «Русский мир», задача которого на первый взгляд заключалась в популяризации русского языка по всему миру, — по примеру Британского совета и немецкого Института Гете. В реальности «Русский мир» скорее следовал примеру китайского Института Конфуция, созданного в 2004 году, поскольку он превращал язык в оружие, преобразовывая мягкую силу культуры в стремительно затвердевающий инструмент проецирования влияния за пределами России. Позже к этому добавилось изобретение принципов гибридной войны в начале 2010-х годов.
После аннексии Крымского полуострова Россией в 2014 году Госдума приняла новый закон о российском гражданстве, согласно которому все носители русского языка считаются членами российской нации. Теперь любой носитель русского языка имеет право на получение российского гражданства в упрощенном порядке. В связи с этим все территории, прилегающие к границам Российской Федерации, где проживают носители русского языка, с этого момента стали считаться по праву принадлежащими России. В настоящее время считается, что эти «невозвращенные районы» вместе с территориями современной России составляют «полную» национальную территорию «истинной России». Этнолингвистическая политика ирредентизма, характерная для Италии XIX века, соединилась с российской империалистской политикой «собирания русских земель».
Этот идеологический толчок в совокупности с ядерными боеголовками и определенным экономическим оживлением, причиной которому стали позитивные процессы в нефтяной индустрии, позволили Москве выступать в более тяжелой весовой категории, возродив империализм в качестве разумного обоснования ее государственного устройства. Экономика России по своим размерам соизмерима с экономикой Испании, а объемы ее экспорта — в денежном эквиваленте — можно сравнить с объемами экспорта Нидерландов. Тем не менее максимизация и спланированное, согласованное применение этих ограниченных ресурсов с целью проецирования влияния позволили Кремлю вмешаться в сирийский конфликт, а также оказать влияние на референдум по вопросу Брексита в Великобритании и ход американских президентских выборов 2016 года.
С другой стороны, вряд ли кто-то всерьез задумывался над тем, как это повальное увлечение этнолингвистическим национализмом угрожает Российской Федерации изнутри. По своему этническому составу обширные азиатские территории России и ее густонаселенный Северный Кавказ являются этнически нерусскими. В некоторой степени упомянутый выше закон 2014 года о российском гражданстве превращает этнически нерусских граждан Российской Федерации в граждан второго сорта и мешает представителям их народностей, живущим за границей, подавать заявки на получение гражданства в соответствии с этим законом. Подобная ситуация может обернуться такой этнолингвистической реакцией, которую можно сравнить с реакцией, наблюдавшейся после революции 1905 года. На фоне возрождения империалистской идеологии русского этнолингвистического национализма носители нерусских языков могут захотеть официально закрепить свою этнолингвистическую самобытность, отличающуюся от русской, что быстро выльется в требования предоставить им независимость.
Если отвлечься от дилеммы отношений внутри современной России, характерная для Кремля парадоксальная имперская политика этнолингвистического национализма очень напоминает то, как именно Третий рейх применял этот тип национализма. Поначалу, в конце 1930-х годов Берлин использовал его в качестве аргумента для легитимизации аннексии Австрии, Судетской области и Чехии, и Запад смирился с этим. Позже, используя те же самые идеологические обоснования, Германия начала полномасштабное военное наступление ради того, чтобы создать германскую «арийскую» империю, простирающуюся от Уральских гор до Испании и от Скандинавии до Северной Африки.
Российский русский язык как мощное оружие внутри Евросоюза
Москва использует ту же самую идеологическую логику для оказания давления на таких членов Евросоюза, как Эстония и Латвия, где почти треть и более трети населения соответственно составляют носители русского языка. В обеих странах те территории, где проживает больше всего русскоязычных граждан, находятся в непосредственной близости от границ России. Те же самые этнолингвистические аргументы, которые Кремль использовал для того, чтобы логически обосновать аннексию Крыма и востока Украины, можно использовать для обоснования захвата восточных областей Эстонии и Латвии вместе с их столицами, где тоже проживает значительное число носителей русского языка. Только НАТО и Брюсселю под силу предотвратить, — по крайней мере, пока — воплощение этого сценария в жизнь.
Хотя множество статей и множество споров было посвящено превращению этнолингвистического национализма России в наступательное средство внешней политики Москвы, потенциальным мерам противодействия было уделено на удивление мало внимания. Единственным значимым достижением в этом смысле стало решение Украины, — исполнение которого жестко контролируется, — согласно которому в книжных магазинах все книги на русском языке должны находиться строго в отделе литературы на иностранном языке.
Ни одно государство Евросоюза не признает аннексию Крыма Россией, и вы не сможете найти в продаже ни одной карты, на которой Крымский полуостров был бы отмечен как часть территорий России. Однако такое требование почти не соблюдается там, где оно имеет исключительно большое значение, а именно в Эстонии и Латвии, где почти половина книг в продаже — это книги на русском языке, и большинство из них импортируется из Российской Федерации. В отличие от Украины, в книжных магазинах Эстонии и Латвии книг на русском языке как правило больше, чем книг на национальных языках этих стран, и никого, по всей видимости, не беспокоят атласы, карты, путеводители и учебники на русском языке, в которых Крым недвусмысленно назван частью территорий России.
Во время и после «Революции достоинства» на Украине велись горячие споры по вопросу о возможности каким-то образом законодательно закрепить украинскую разновидность русского языка. В 2015 году в канцелярию президента Украины была передана петиция в поддержку идеи создания стандарта украинского варианта русского языка. Если бы содержащийся в той петиции призыв был воплощен в реальность, русский уже стал бы полицентрическим языком. Но эта идея очень скоро была отодвинута на задний план и забыта. Таким образом, Москва продолжает жестко контролировать русский язык, который она воспринимает как одно из средств для достижения целей, и ту информацию, которая передается посредством русского языка, о чем свидетельствуют витрины эстонских и латвийских книжных магазинов, заполненные российскими пропагандистскими публикациями на русском языке. В некоторой степени это применимо и к Литве, где в 2018 году я купил книгу Вадима Рыбина под названием «Государственный язык как оружие власти», которая была выставлена на самом видном месте на витрине книжного магазина.
Противодействие силе этнолингвистического национализма России в Европе
Таким образом вопрос о превращении русского в полицентрический язык вместо того, чтобы вызывать исключительно научный интерес, становится предельно актуальным вопросом европейской политики. Цель должна заключаться как минимум в том, чтобы лишить русский язык потенциала инструмента, который можно использовать для ведения гибридной войны. Самый простой способ добиться этого — это, во-первых, ввести постоянный запрет на все издания на русском языке (и других языках), изображающие Крым как часть территорий России. Во-вторых, в эстонских и латвийских книжных магазинах книги на русском языке должны находиться строго в отделе литературы на иностранных языках. В-третьих, книжные магазины, которые в настоящее время продают литературу только на русском языке, необходимо обязать либо разнообразить их ассортимент, либо закрыться. В-четвертых, необходимо запретить релейные трансляции российских теле- и радиопрограмм в Эстонии, Латвии и других странах Евросоюза. В-пятых, необходимо бороться и блокировать фейковые новости, распространяемые контролируемыми Россией сайтами и фабриками троллей, — будь то на русском или на других языках.
Однако, если ограничиваться только негативными мерами, это будет неэффективно. Такие меры должны дополняться целым рядом профилактических шагов, особенно в Эстонии и Латвии, где существование многочисленных русскоязычных сообществ является социальной и политической реальностью. Упомянутые выше негативные меры неизбежно оттолкнут русскоязычные социальные группы, если взамен им не будет предложено нечто привлекательное. Это могут быть эстонские и латвийские варианты русского языка, а также какой-то яркий культурный контент, передаваемый посредством эстонского русского и латвийского русского в форме различных публикаций, аудиовизуальных программ и онлайн-постановок.
Некоторые украинские ученые, с которыми я прежде обсуждал идею специфического украинского варианта русского языка, говорили мне, что ее реализация обойдется очень дорого. Неужели? Сколько стоит создание лингвистического корпуса (базы данных, в которой содержатся все слова языка и примеры их употребления) для специфичного для той или иной страны варианта русского языка? К примеру, одному человеку потребовалось всего два года (2017-2018), чтобы создать такой лингвистический корпус для силезского диалекта польского языка. Этот человек работал над своим проектом неполный рабочий день за довольно скромное вознаграждение в 250 евро ежемесячно. В этот лингвистический корпус также входил автоматический силезско-польский переводчик и словарь. Таким образом общие издержки составили 6 тысяч евро, а это крохи по сравнению с тем, какой огромный вклад лингвистический корпус специфичного для той или иной страны диалекта русского языка может внести в повышение безопасности в стране, где проживает многочисленное русскоязычное сообщество. К примеру, старый советский танк Т-72 стоит около 45 тысяч евро, а стоимость новейшей версии американского танка «Абрамс» составляет 7,7 миллиона евро. Той суммы, которая необходима для покупки первого танка, хватит на создание семи таких лингвистических корпусов, а в случае со вторым танком можно будет создать почти 1300 таких корпусов.
Кодифицировать языки посредством составления лингвистического корпуса, а также создания словарей и грамматик на этой основе стало намного легче и дешевле с появлением огромного количества онлайн-ресурсов, позволяющих автоматизировать этот процесс. Никакие аргументы финансового толка не могут оправдать нежелание следовать по этому пути, если это позволит эффективно лишить моноцентрический русский язык его наступательного потенциала.
Создание эстонского русского
Но как создать эстонский русский на практике? Во-первых, в Таллинне необходимо основать государственный Институт эстонского русского языка, где будут работать ученые и эксперты в области эстонского и славянских языков, английского языка и онлайн-инструментов для обработки лингвистических данных. Во-вторых, в корпусе такого специфичного эстонского варианта русского языка должны быть собраны все слова и фразы, которые используются в публикациях, радио- и телепрограммах, созданных на территории Эстонии за последние два-три столетия, — вероятно, начиная с момента захвата Московским государством шведских провинций Эстляндии и Ливонии в начале XVIII века. В-третьих, на этой основе необходимо создать надежный словарь и грамматику эстонского варианта русского языка, а также двуязычные словари, в которых каждому слову этого языка будет найдена пара в эстонском и английском языках. Особое место необходимо выделить специфичной для страны эстонской терминологии и лексике в этих ссылках. В-четвертых, по результатам всей этой проделанной работы необходимо создать словарь различий эстонского русского и российского русского, в котором необходимо сделать акцент на специфичных для Эстонии словах.
На практике все эти шаги должны привести к формированию «Эстония-центрического» использования эстонского варианта русского языка. К примеру, Рийгикогу (что означает «государственное собрание») — это парламент Эстонии, а Дума (что означает «место для размышлений») — это его российский аналог. В российском варианте русского языка термин «дума» часто используется как родовое слово для обозначения понятия «парламент» в целом. Но в эстонском русском таким родовым словом должно быть слово «рийгикогу», а не «дума». То есть:
«Дума — это рийгикогу России», а не «Дума — это парламент России».
Более того, в эстонском варианте русского слова стоит писать латиницей, например:
«Duma eto Rijkogu Rosiji».
Некоторое внимание стоит уделить и синтаксису. В российском варианте русского языка глагол «быть» часто опускается. Однако ничто не мешает вернуть его в эстонский вариант русского языка под влиянием эстонского, латвийского или белорусского языков. К примеру:
«Дума это есть рийгикогу России».
Или еще радикальнее: «Дума есть рийгикогэм России».
В эстонском русском, написанном латиницей, эти два предложения будут выглядеть следующим образом: «Duma eto jest Rijkogu Rosiji» и «Duma jest Rijkogem Rosiji».
Возвращение глагола «быть» в эстонский русский и появление флексий у существительных позволит ограничить мощное влияние южнославянского (то есть церковнославянского) на эстонский вариант русского языка и вернет ему его первоначальный северославянский характер. До момента стандартизации русского языка по модели церковнославянского в XVIII веке, использовавшийся ранее язык был более близок — по своему синтаксису и использованию глагола «быть» — к другим северославянским языкам, таким как классический белорусский, польский, словацкий и украинский.
Переиздание всех классических произведений на русском языке, изданных до 1917 года, с целью их изучения в эстонских школах могло бы стать еще одним эффективным способом обогатить эстонский вариант русского языка. В советские времена все литературные тексты, впервые изданные при царском режиме, в обязательном порядке подвергались «модернизации», чтобы соответствовать новым нормам правописания. К примеру, прилагательное, образованное от названия страны «Россия», сейчас в русском языке пишется как «российский», а до реформы 1917 года писалось «россійскій». Едва заметная ирония, скрывающаяся за предложением дать обратный ход этой анахроничной «модернизации» текстов на русском языке, изданных до 1917 года, заключается в том, что лингвистом, возглавившим эту реформу орфографии, стал не кто иной, как Алексей Шахматов (1864-1920), родившийся в Нарве. Сегодня Нарва — это третий крупнейший город в Эстонии, и для него характерна самая значительная доля русскоязычного населения из всех городов и деревень по стране — 94%. Более того, Нарва расположена на границе Эстонии с Россией. В результате нападения России на Украину в 2014 году этот восточный рубеж Евросоюза и НАТО вполне может в скором времени превратиться с новый «железный занавес».
Еще один способ укрепить эстонский вариант русского языка может сводиться к использованию культурных и лингвистических ресурсов соседней Белоруссии. В 1995 году русский стал вторым официальным языком Белоруссии, в результате чего национальный белорусский язык оказался на социальной и культурной обочине. К счастью, весьма богатые традиции художественной литературы и других публикаций на белорусском языке, изданных с конца XIX века до настоящего момента, скрупулезно сохраняются и изучаются, и эти произведения одинаково легкодоступны как онлайн, так и в печатном варианте. Более того, сливки современного белорусского литературного и интеллектуального сообщества пишут практически исключительно на белорусском языке, а когда им нужно выступить перед широкой европейской публикой, они предпочитают переходить скорее на немецкий или английский, нежели на русский язык. Таким образом, эта элита постоянно пополняет литературой на белорусском языке список европейских бестселлеров, и многие белорусские писатели и поэты испытывают новые приемы самовыражения, тогда как официальная линия Минска сводится к укреплению связей с Россией внутри Союзного государства России и Белоруссии, созданного в 1996 году.
Тем не менее многие часто забывают, что до середины ХХ века белорусские писатели и издатели регулярно использовали латинский алфавит наряду с кириллицей. В результате, как и в случае с сербскохорватским, белорусский язык тоже может похвастаться двумя параллельно существующими алфавитами. Вся белорусская интеллигенция хорошо знает белорусский латинский алфавит или «латинку». Поэтому, если возникнет необходимость обогатить эстонский русский большим количеством специфичных для этой страны слов и синтаксических конструкций, белорусский язык может стать доступным родственным северославянским ресурсом для достижения этих целей, а латинку можно будет легко адаптировать для письменного варианта эстонского русского. Еще одно преимущество заключается в том, что эстонская транслитерация русского языка содержит некоторое количество лакун, в отличие от белорусской латинки. Кроме того, в белорусском присутствуют глухой небный фрикативный звук /x/ и звонкий велярный фрикативный звук /ɤ/, которые в латинке обозначаются как [ch] и [h] соответственно, а в белорусской кириллице — как [х] и [г]. В российском варианте русского языка нет такого фонетического разделения, и оно никак не отражается в написании слов. То есть, если в российском варианте русского языка имя немецкого философа пишется как «Гегель», в возможном, основанном на латинке, написании в эстонском русском его имя будет «Hegel».
Томаш Камуселла преподает современную историю Центральной и Восточной Европы в Сент-Эндрюсском университете в Шотландии. Его новая монография «Этнические чистки в эпоху холодной войны: забытая депортация турок из коммунистической Болгарии 1989 года» (Ethnic Cleansing during the Cold War: The Forgotten 1989 Expulsion of Turks from Communist Bulgaria) была опубликована в июле 2018 года.
