* В противостоянии Польши и России вокруг мероприятий в память о 75-летии освобождения лагеря Освенцим советскими войсками Варшава отказывается признать, что это является заслугой Красной армии. При этом Польша напирает на решающей роли советско-германского пакта августа 1939 года, который предвосхитил раздел ее территории. Варшава воспринимает это соглашение как катализатор Второй мировой войны. Такое наполненное опущениями и преувеличениями представление истории присутствует и в западной прессе. Доходит чуть ли не до оправдания Парижа и Лондона, которые без конца договаривались с нацистской Германией с 1933 по 1939 год, в частности с подписанием Мюнхенских соглашений. При этом также забывается, что Варшава подписала в 1934 году пакт о ненападении с гитлеровским режимом и приняла участие в разделе Чехословакии в 1938 году.
***
Вопрос отношений Советского Союза и нацисткой Германии занимает центральное место в нынешнем предприятии по пересмотру истории ХХ века, в частности в том, что касается коммунизма. Некоторые считают, что Сталин вел с 1930-х годов конфликтную, но решительную политику альянса с Гитлером. В доказательство они приводят советско-германский пакт, который называют отражением наступательной, а не оборонительной стратегии. В 1996 году на канале «France 3» вышел фильм «Гитлер и Сталин — опасные связи» Жана-Франсуа Делассю и Тибо д'Ориона при участии историка Стефана Куртуа. Защита этой теории в фильме доходила до смешного. Но новое блюдо, зачастую состоящее из старых ингредиентов, пришлось по вкусу не всем специалистам.
Поздно ночью 23 августа 1939 года в Кремле нарком иностранных дел Вячеслав Молотов и министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп подписали пакт о ненападении. Секретные протоколы к этому соглашению, которые были подписаны в рамках второго визита Риббентропа в Москву 28 сентября, поделили Восточную Европу на сферы влияния. По общепринятому мнению, подписав договор, СССР добровольно решил судьбу Польши и стран Прибалтики, разделив тем самым ответственность за развязывание Второй мировой войны.
Некоторые (вроде авторов фильма «Гитлер и Сталин — опасные связи») отталкиваются от мысли о том, что альянс с нацистами всегда присутствовал в планах Сталина, а политика коллективной безопасности была для диктатора всего лишь маской, призванной скрыть его замыслы от Запада. Фильм подчеркивает идеологические предпосылки сталинской стратегии: с 1927 года генсек КПСС был решительно настроен на маневры с капиталистическими державами так, чтобы вовлечь их в разрушительную войну между империалистами. СССР должен был выйти из нее невредимым и расширить свою территорию. В стремлении спровоцировать эту войну Сталин якобы содействовал приходу Гитлера к власти, подталкивая политику Коминтерна и Компартии Германии на путь самоубийства.
На самом деле чувства и идеологические симпатии мало что значили во внешней политике Сталина. Несмотря на деспотическую систему власти, его стратегия представляется относительно рациональной и уравновешенной: речь идет о беззастенчивой реальной политике. Его доктрина (с ней согласился бы и Макиавелли) была нацелена лишь на защиту интересов национальной безопасности страны.
В стремлении найти иголку в стоге сена вышеупомянутый документальный фильм раздувает, например, не имевшие особого значения переговоры Давида Канделаки, который возглавлял торговое представительство в Берлине с 1937 по 1938 год. При этом советский посол в Берлине уверял Максима Литвинова (нарком иностранных дел до мая 1939 года), что слухи о сближении с Германией лишены основания, и что никакие переговоры с немцами не велись и не ведутся. Нет никаких оснований полагать, что Сталин мог действовать в обход главы советской дипломатии. На самом деле, эти тайные контакты были в значительной степени делом рук немецкого лобби (крупные промышленники и высокопоставленные чиновники), всегда стремившегося оживить «восточную политику». С российской стороны они были жалкой попыткой противостоять антисоветским элементам в МИДе Германии.
Произошедшие перемены можно было бы объяснить разочарованием СССР в Западе после Мюнхенской конференции в сентябре 1938 года. Исключение СССР из числа участников конференции и предоставленная Германии свобода действий в Чехословакии подтверждали подозрения СССР о том, что Невилл Чемберлен и Эдуар Даладье стремились отвести немецкую угрозу, подтолкнув Гитлера к экспансии на восток. Тем не менее это толкование не принимает во внимание следующий факт: несмотря на тяжелый удар по политике коллективной безопасности, Сталин не рассматривал Мюнхенские соглашения как что-то необратимое. Более того, у него просто не было другого ответа, тогда как Гитлер мог сделать ставку на подчинение Запада. Даже знаменитое предупреждение западным демократиям в марте 1939 года о том, что СССР не собирается «таскать каштаны из огня» ради них, не стало признаком изменения позиции Советского Союза. Даже поверхностного анализа полного текста выступления достаточно, чтобы показать, что Сталин отказался от ленинской идеи революционной войны и опасался, что мировая война может стать угрозой для СССР.
Фактически именно односторонние гарантии, предоставленные Великобританией Польше 31 марта 1939 года, положили начало пакту Риббентропа-Молотова и развязыванию Второй мировой войны. Это была эмоциональная и спонтанная реакция на оскорбление, которое Гитлер нанес Чемберлену, захватив Прагу 15 марта 1939 года. Как ни парадоксально, гарантировав безопасность Польши, Лондон спровоцировал Германию и потерял принадлежавшую ему ранее позицию балансира сил в Европе. Предоставление гарантий Варшаве могло повлечь за собой два последствия. Во-первых, они могли сыграть сдерживающую роль и заставить Гитлера вернуться за стол переговоров. Во-вторых, если канцлер сохранял территориальные притязания к Польше, ему нужно было соблюсти аксиому двух предыдущих войн (избежать конфликта на двух фронтах) и нейтрализовать для этого Советский Союз.
В результате у Москвы появился не существовавший ранее немецкий вариант. Чемберлен же в свою очередь начал понимать, что перспектива новых переговоров была туманной и что начало войны было вполне реальным сценарием. Поэтому ему было необходимо, пусть и нехотя, заручиться хотя бы видимой поддержкой советской армии (жизненно важный фактор для выполнения гарантий). Таким образом, СССР стал, сам того не желая, основой баланса сил в Европе.
Некоторые ревизионистски настроенные историки пользуются сомнениями в нашей коллективной памяти и выставляют напоказ лишь темную сторону этого пакта. Мифы насчет удара ножом в спину и давних планов выстраиваются исключительно вокруг упрощенческого прочтения событий, которые привели к подписанию пакта. Они соответствуют доминировавшей в 1950-х годах тоталитарной модели и пытаются установить существование общности интересов и политических позиций нацистского и коммунистического режимов, которые были большой угрозой для демократии и западной цивилизации.
С этого момента, с учетом позиции Лондона, Сталин мог бы в теории договориться с Германией. Тем не менее не стоит забывать, что константа советской внешней политики в довоенный период уходит корнями в военное вмешательство союзников в России в 1920-1921 годах. Отсюда и огромное недоверие к Германии и Великобритании, которые могли бы совместно начать крестовый поход против коммунистической России.
После 31 марта Сталин столкнулся с серьезной дилеммой, которая имела мало общего с его идеологическими взглядами: советский лидер вел осторожную и прагматичную внешнюю политику и опасался, что Лондон, несмотря на все гарантии, может бросить Польшу, как уже бросил Чехословакию, облегчив тем самым немецкую агрессию на восточном фронте. В то же время он понимал, что если Великобритания окажется не в силах ответить на немецкое вторжение в Польшу, Германия может нарушить потенциальное соглашение и продолжить наступление на восток. С учетом таких перспектив, он отчаянно пытался убедить Великобританию заменить данные ей односторонние гарантии Польше на подкрепленный договором военный альянс России и Запада. Как бы то ни было, это не мешало ему прощупывать Германию.
Во время длившихся почти пять месяцев переговоров Лондон и Москва рассматривали самые разные варианты договора. В 1930-х годах СССР стремился обеспечить свою безопасность с помощью буферной зоны, которая бы включала в себя, с севера на юг, Эстонию, Литву, Латвию, Польшу, Румынию и Болгарию на основе договоров о взаимопомощи с этими государствами при поддержке Англии и Франции. Главной чертой этих проектов было четкое определение требуемых от каждого военных усилий в случае начала войны. Кроме того, они предполагали серьезность угрозы со стороны Германии и неизбежность конфликта.
Эта инициатива опиралась на достоверные разведданные, которые оказались на столе у Сталина. Самые важные сведения поступили в августе 1938 года: надежный источник в аппарате Геринга подробно расписал военные планы Германии, которые были представлены маршалу Герду фон Рундштедту, чья группа армий должна была осуществить вторжение в Польшу, и другим высокопоставленным офицерам. Целью определенно был восток: «Германии нужны колонии не в Африке, а в Восточной Европе. Ей нужна житница — Украина».
«Умиротворяющее воздействие» и сдерживание
С мая 1939 года Сталин получал все больше разведданных о намерении Гитлера напасть на Польшу, не заботясь о реакции Запада. Немцы явно думали, что война будет носить локальный характер, и это, должно быть, не на шутку встревожило Сталина, который почти не надеялся на вмешательство Великобритании и Франции в случае начала боевых действий.
Сталин верно истолковал предоставление британских гарантий Польше как попытку сохранить основополагающие принципы политики «умиротворения» Гитлера и сдерживания немцев. Иначе говоря, они не отвечали главным потребностям безопасности СССР. Изначально глава британского МИДа лорд Галифакс считал необходимым ограничить советское сотрудничество заявлением о том, что «в случае агрессии против европейского соседа Советского Союза и оказания этой страной сопротивления, помощь советского правительства будет предоставлена, если на этот счет будет выражено пожелание, и будет осуществляться наиболее подходящим образом». Он ждал «умиротворяющего воздействия на международную обстановку», что являлось в данном случае синонимом сдерживания.
Летом 1939 года лорд Галифакс крайне неохотно стал уступать требованиям СССР. В любом случае, добиться альянса было чрезвычайно сложно из-за отказа поляков пропустить советские войска через свою территорию в случае войны и нежелания Лондона признать Москву своим главным союзником в Восточной Европе.
Жесткая позиция Великобритании подтолкнула Сталина к тому, чтобы рассмотреть другой вариант с помощью диалога с немцами. Окончательное решение он принял 19 августа 1939 года, когда к нему поступил подробный доклад разведки о краткосрочных и долгосрочных планах Гитлера. Как следовало из этих материалов, Фюрер был настроен «решить» польский вопрос любой ценой, даже если бы для этого пришлось воевать на два фронта. Он рассчитывал, что СССР будет вести переговоры с Берлином, поскольку тот не заинтересован в конфликте с Германией и боится быть побежденным во имя интересов Англии и Франции. Тем, кто говорит о формировании в тот момент некой общности Москвы и Берлина, стоит отметить следующий факт: хотя доклад предусматривал этап сближения и экономического сотрудничества с Москвой, он подчеркивал эфемерность этого периода, который должен был быть ограничен сроком примерно в два года. Сталин не мог не обратить на это внимание.
После Мюнхенских соглашений немцы явно держали ситуацию под контролем. Сталин был не в состоянии начать против них агрессию (как и британцы), и ему приходилось отвечать на их граничившие с ультиматумом требования. Сталин подчеркнул толстым синим карандашом «рекомендацию» Гитлера принять предложенное соглашение, поскольку поведение Польши по отношению к Германии было таковым, что «кризис мог произойти в любой момент». Далее Гитлер также советовал Сталину «не терять время». Альянс получил подтверждение после того, как Сталин понял, что прибывшая в Москву на корабле в середине августа военная делегация Франции и Англии не получала никаких инструкций и не обладала никакими полномочиями. Ей постоянно приходилось консультироваться с Лондоном и Парижем.
Сталин пользовался всеми возможностями, которые ему представлялись. На протяжении большей части 1930-х годов он стремился защитить страну от разрушительной войны с помощью политики коллективной безопасности, но к концу десятилетия перестал верить в ее успех. Учитывая его постоянные (и вполне понятные) подозрения насчет готовности Великобритании и Германии к примирению, можно усомниться, что он считал пакт с Германией надежной гарантией безопасности западных границ СССР. Пакт не способствовал созданию крепкого братства с Германией или возрождению давно забытой мечты о безграничной экспансии. Он стал прежде всего отражением относительной слабости Советского Союза и четкого понимания того, что ему в конечном итоге придется сойтись с Германией в бою. Сталин выбрал меньшее из двух зол.
Осуждение со стороны историков-ревизионистов опирается на нравственную оценку тайных протоколов, которые создали условия для раздела Польши и оккупации Прибалтики. По их мнению, историки должны понимать дух времени. Как заметил один проницательный эксперт, «Кремль проводил дипломатию, которая не была ни моральной, ни идеологической. Политика Москвы, как и политика демократий, не была чистой, ни благородной, ни безумно коварной».
