Интервью с сотрудником варшавского Центра восточных исследований Матеушем Худзяком (Mateusz Chudziak).
Polskie Radio: Россия и Турция после долгих переговоров, последовавших за эскалацией боев в Идибе, заключили соглашение. В чем суть их договоренностей?
Матеуш Худзяк: Главное в соглашении, которое заключили в результате своей встречи Реджеп Эрдоган и Владимир Путин, это фиксация линии фронта по двум автострадам: М4 и М5. С точки зрения Дамаска, они имеют стратегическое значение, поскольку соединяют его и Латакию с Алеппо. Это столица и важнейшие города запада и севера Сирии.
Под контролем Турции остается территория, лежащая севернее и западнее этих дорог, что очень важно для Анкары. Военная кампания, которую она вместе с подчиняющимися ей оппозиционными группировками начала в ответ на наступление Башара Асада, дала конкретный эффект: она позволила защитить хотя бы минимум турецких интересов, то есть предотвратить окончательный крах сирийской оппозиции в Идлибе. Благодаря этому по крайней мере частично отдалилась перспектива наплыва беженцев.
— Однако не все еще ясно.
— Осталось много нерешенных вопросов. Обращу внимание: в соглашении говорится об автостраде, которая делит Идлиб на две части. Россия и Турция договорились создать «коридор безопасности» шириной шесть километров по обе стороны от этой стратегической трассы. В течение недели стороны уточнят детали. Появятся российско-турецкие военные патрули, которые будут следить за порядком в этой зоне, отделяющей территорию к югу от шоссе М4, которую Турция фактически отдала, от того района, над которым она сохранила контроль.
— Ситуация выглядит довольно специфично.
— Самое главное, что несмотря на введенный режим перемирия, в особенности в южной части этой зоны продолжаются локальные столкновения.
— Будет ли перемирие устойчивым? Долго ли оно продержится?
— Сложно сказать, как будет выглядеть ситуация в будущем. В целом, видимо, соглашения будут претворяться в жизнь, но в разных местах мы будем наблюдать действия ограниченной интенсивности в таком формате, который позволит сохранить зону, находящуюся под контролем оппозиции, и снизить риск захвата Идлиба сирийским режимом.
— Как сейчас выглядит там обстановка?
— Для самой Турции достигнутое соглашение — в значительной степени временная мера, поскольку Идлиб усекли, а внутренняя ситуация остается там нестабильной. Обстановка напряженная, окончательно разрешить все споры, возникшие между Россией и Турцией, не удалось. Важно то, что Москва и Анкара вступили на новый этап отношений, политического сотрудничества.
— Как можно охарактеризовать их сегодняшние отношения? Многие отметили, что переговоры в Москве между Путиным и Эрдоганом продолжались очень долго: шесть часов. Ранее говорилось, что Турция понесла в контактах с Россией ряд поражений, а поэтому может от нее отвернуться. Сейчас встал вопрос, попробуют ли они вновь сблизиться, только уже на новых условиях.
— Долгими переговоры получились потому, что в последние недели мы имели дело с самым серьезным кризисом в отношениях между Анкарой и Москвой с конца 2015 года, когда турки сбили российский бомбардировщик, а это привело к заморозке контактов. Сейчас ситуация была кризисной по одной причине: падение Идлиба означало бы для Турции катастрофу.
Добавлю, что в недавних боях турки понесли большие человеческие потери, погибли более 50 военных. Турция, правда, не та страна, которой приходится оправдываться перед обществом за смерть солдат (наоборот, это источник мобилизации, ведь павший воин считается там мучеником, павшим за родину), но в сложившейся обстановке она не могла отказаться от дальнейших действий.
Она была вынуждена реагировать из-за того, какое значение имеет Идлиб в контексте ее внутренней безопасности, но частично у нее были связаны руки. Жесткая военная реакция Анкары означала бы открытую конфронтацию с Россией. Фактически такая конфронтация имела место, но об этом не говорилось, поскольку обе стороны знали: все висит на волоске.
Переговоры, несомненно, были очень сложными. Наверняка можно сказать одно: отношения между Россией и Турцией будут сейчас выглядеть не так, как раньше. До сих пор в их политических контактах не возникало таких ситуаций, когда одна страна ставит вопрос ребром, а второй приходится в какой-то степени уступать, что мы наблюдали в Москве. До сих пор их взаимоотношения складывались довольно хорошо.
Сейчас Россия может своими действиями дестабилизировать внутреннюю ситуацию в Турции, это значит, что ставки выросли. Есть и еще одно важное обстоятельство: обе стороны знают, каковы эти ставки, а поэтому ведут переговоры. Мы увидим очередные их раунды.
— Обращает на себя внимание то, что Эрдоган запустил много совместных проектов с Россией: это создание реактора для турецкой АЭС, прокладка газопровода через турецкую территорию, закупка систем противоракетной обороны.
— Отношения Анкары как с Москвой, так и с другими партнерами сложные и многоплановые. В данном случае экономическое сотрудничество идет одним путем, а политическое — другим. Что касается строительства атомной электростанции, то оно, нужно отметить, застопорилось. На проект не было денег, до сих пор неясно, доведут ли его до конца. В сфере энергетики конкретные результаты действительно появились, был запущен газопровод «Турецкий поток», который имеет большое значение в контексте энергетической безопасности Турции. Следует, однако, добавить, что в последний год Анкара снизила объем газа, импортируемого из России, и стала закупать у других поставщиков СПГ. Она решительно ищет новые источники поставок, чтобы не оказаться в зависимости от россиян.
Во взаимодействии в контексте сирийской ситуации все выглядит иначе. Обе стороны осознавали, что их интересы расходятся. Анкара констатировала, что Москва — единственная присутствующая в Сирии держава, которая к тому же старается выступать там в роли арбитра, а поэтому без сотрудничества с ней никак не обойтись.
— Президент Эрдоган пришел к выводу, что раз смягчить действия России не получается, придется начать с ней переговоры?
— Для Анкары сотрудничество с россиянами означало шанс свести к минимуму возможные негативные последствия сирийского конфликта для нее самой. Это очень важный вопрос в контексте турецкой ближневосточной политики. Она изменилась. Мы больше не видим продвижения турецкой модели, изображения Турции как цивилизационного центра, на который следует ориентироваться мусульманским странам. Анкара старается избежать дестабилизации, к которой может привести в том числе война в Сирии. Если сирийская оппозиция потерпит поражение, туркам придется принять миллион беженцев. Россия выступает здесь, конечно, в роли не «доброго дядюшки», а силы, имеющей возможность благодаря некоторому запасу гибкости предложить Турции такие условия политического сотрудничества, которые позволят той свести к минимуму ущерб. Отчасти, конечно, тень на такой имидж России бросило последнее наступление, которое не могло бы произойти без ее согласия. Однако стоит помнить, что Турция все еще готова вести переговоры и договариваться с Москвой.
— Вы сказали, что отношения двух стран висели на волоске.
— Впервые с 2015 года.
— Турции пришлось уступить.
— Москва обладает в первую очередь политическим перевесом. Турция могла бы справиться с наступлением Асада и взять под свой контроль всю территорию Идлиба, но она не сделала этого, чтобы не столкнуться в итоге с Россией, российской авиацией. Неспособность Анкары заставить Асада выполнить требования, которые она ставит, связано не со слабостью в военной сфере. Она обладает большим потенциалом и наращивает его. Проблема в том, что Турция не может позволить себе конфронтацию с Россией в политическом плане.
В этом контексте ее успехом можно назвать то, что ей удалось договориться с Москвой, не вступая с ней в открытый политический конфликт. Когда турки в предыдущие годы вступали с ней в такие конфликты, все заканчивалось для них плохо, оборачивалось экономическими последствиями, санкциями, приостановкой туристического потока из России.
Анкара не хочет повторения тех событий, тем более она чувствует, что сейчас не получит достаточной поддержки от Запада: США и Европы. Они, вероятно, поддержат ее на словах, но если Турция развяжет открытую войну с Россией, то вряд ли сможет рассчитывать на военную помощь.
— Новый этап отношений характеризуется тем, что Турция видит в России экзистенциального врага, а угроза нарастает?
— Это было ясно с самого начала войны, однако, когда Асад предпринял наступление, обе стороны не стали делать открыто враждебных заявлений. Они воздерживаются от них до сих пор. Например, Россия после обстрела позиций Турции, в результате которого погибли 36 турецких военных, заявила, что произошла ошибка. Анкара, в свою очередь, обвинила режим Асада и не упомянула россиян, хотя все понимали, что они принимали непосредственное участие в операции. Все это подтверждает тезис, что мы живем во времена, когда войн не объявляют. Сейчас обе стороны решили, что нужно разрядить ситуацию, но сделать это было сложно.
— Можно ли сказать, во что выльется сложившаяся ситуация?
— Нет, остается много неизвестных. Мы, например, не знаем, как будет складываться сотрудничество вокруг Идлиба.
— От этого зависит, разразится ли миграционный кризис.
— Миллионы людей не хотят жить под руководством Асада. Россия понимает, что их бегство станет негативным сценарием и для Турции, и для Европы. Москва может использовать это как инструмент давления на Анкару и Брюссель. Пока ситуация будет оставаться нестабильной, будет существовать угроза как дестабилизации Турции, так и выхода кризиса на европейский уровень.
