Недавно благодаря Рафалу Тшасковскому (Rafał Trzaskowski) на повестку дня вернулась тема поездки Леха Качиньского (Lech Kaczyński) в Грузию. Выступая в Познани на старте своей избирательной кампании, Тшасковский заявил: «Я не голосовал за Качиньского, но помню, как я был горд, когда он вместе с другими президентами защищал в Тбилиси грузинскую демократию».
В сходном тоне всегда высказывается президент Анджей Дуда (Andrzej Duda), который говорит, что Качиньский «сумел в минуту тяжелых испытаний продемонстрировать не только братскую поддержку, но и политическую мудрость». Впрочем, этот эпизод для партии «Право и справедливость» (PiS) выступает центральным предметом национальной гордости и образцом того, как следует проводить восточную политику. Более того, с такой оценкой соглашают практически все комментаторы в Польше (политические и идейные пристрастия в данном случае значения не имеют).
Речь идет, разумеется, о ситуации, когда в ходе российско-грузинской войны в 2008 году Лех Качиньский, взяв на борт самолета президентов Украины, Литвы, Латвии и Эстонии, отправился поддержать Грузию в ее конфликте с Москвой. Война шла уже пять дней, и Россия успела занять часть грузинской территории, за что ее осудил весь западный мир.
12 августа после российско-французских переговоров было объявлено о прекращении огня. Именно в этот день в Грузию прилетел президент Качиньский и выступил с речью, в которой задавался риторическим вопросом, не придет ли далее черед Украины, а потом и Польши. Этим он снискал благодарность грузин, а у нас его поездку стали называть свидетельством непоколебимой позиции в отношении России и примером ведения смелой восточной политики.
Пора, однако, сказать очевидную вещь: в истории внешней политики Польской Республики не было более постыдного примера безответственности, чем грузинское путешествие Леха Качиньского. Ситуация выглядела следующим образом: президент европейского государства среднего размера прилетел в маленькую страну, ведущую войну с одной из крупнейших мировых держав (войну, в которую Польша никоим образом не была вовлечена), и объявил перед собравшейся толпой, что вместе с другими лидерами находится в Грузии, «чтобы принять бой».
Такие эмоции (эти слова сложно рассматривать в других категориях) понятны с чисто человеческой точки зрения, однако, в международной политике не должно быть места фрустрации, демонстрации собственных травм и прежде всего действий, которые угрожают безопасности государства. Выступая в Грузии, Качиньский рисковал безопасностью не только Грузии, но и Польши, поскольку, если бы в Кремле восприняли призыв «принять бой» всерьез, это могло бы обернуться для нас серьезными последствиями. О ноябрьской ночи 1830 года и обращенном к подхорунжим призыве вступить в борьбу с царской Россией Александр Бохеньский (Aleksander Bocheński) в «Истории польской глупости» написал следующее: «Это был, скорее, боевой клич, чем политическая мысль». То же самое можно сказать о словах Леха Качиньского, прозвучавших в Тбилиси.
В 2015 году Анджей Романовский (Andrzej Romanowski) отмечал на страницах журнала «Нова Европа Всходня», что после того выступления Качиньского «можно было задаться вопросом, чем занимается Польша: поддерживает грузин в войне, сама объявляет войну России или заявляет о переходе к партизанским действиям». Романовский назвал это фанфаронством. А как иначе охарактеризовать ситуацию, в которой глава государства, которое не способно предложить ничего, кроме своей моральной правоты и слов поддержки, заявляет о готовности «принять бой», не отдавая себе отчета, что его «боевой клич» может лишь обострить ситуацию, привести к затягиванию конфликта, стоить многим людям жизни? В то же время президенту Франции Николя Саркози, над которым в Польше иронизировали, удалось согласовать условия прекращения огня, благодаря чему грузинам не пришлось следовать призыву Качиньского.
Подход Анджея Дуды к восточной политике не оставляет сомнений в том, что он по-настоящему гордится грузинской поездкой и не предается каким-либо размышлениям на ее тему. В случае Рафала Тшасковского, который идет на выборы с ответственной, проевропейской программой, остается надеяться, что упоминание тбилисской речи выступало лишь попыткой завоевать голоса правого электората, а если он сам станет президентом, то не пойдет по стопам Качиньского.
Нельзя возносить на пьедестал действия, которые самым нелестным образом аттестуют политические способности бывшего президента и всю восточную политику Польши. Политику, в которой, несмотря на отсутствие соответствующих инструментов, умений и возможностей, на протяжении многих лет на первое место ставилось не пестование региональной стабильности, а стремление изменить расклад сил, в которой дипломатию и диалог со всеми странами заглушал боевой клич.
