На днях одна подруга-евангеличка прислала мне по электронной почте ссылку на подкаст Джен Хэтмейкер (Jen Hatmaker), где они с дочкой-лесбиянкой обсуждают, каково это, быть гомосексуалистом. Хэтмейкер, как вы, наверное, знаете — прогрессивная евангеличка-мирянка, и у нее масса поклонников. В кругах евангельских христиан ее обожают — особенно женщины. Я прочитал стенограмму передачи, особенно не рассчитывая, что соглашусь с Хэтмейкер и ее дочерью, — и не разочаровался. Что меня поразило, так это сколько в их беседе — весьма долгой — эмоций и самовнушения. Кроме того, для них, само собой разумеется, что церкви, где не одобряют гомосексуализм — подлые, злые и несправедливые. Для богословских вопросов места не нашлось, одни эмоции. На моей памяти это, пожалуй, ярчайшее воплощение терапевтического морализаторского деизма.
Пока я читал стенограмму с телефона, всплыла реклама с последней книгой Хэтмейкер.
Вот ее описание книги со страницы «Амазон» (Amazon):
«Сестры, не надо больше прятаться или пытаться ублажать других. Не стойте в стороне от вашей собственной жизни. Пришло время быть смелыми, требовать себе даров, отстаивать право на причуды и эмоции. Вы свободны, искритесь и готовы вспыхнуть.
Теперь вы можете заняться тем, ради чего появились на свет. Вы можете обо всем говорить начистоту, даже о вещах сложных, постыдных или секретных. Вы можете прийти к вере и безбоязненно задавать любые вопросы. Теперь вы свободны, потому что обретаете ценности из единственного источника — своей прекрасной души, созданной Богом, который вас обожает и ради этого привел в мир.
В этой книге я расскажу о пяти ступенях саморефлексии, — кто я, что мне нужно, чего я хочу, во что верю и к чему я тянусь, — пробираясь через них, вы овладеете своим пространством и талантами (они ВАШИ, сестры);
Станете сильными в отношениях и положите конец пассивной агрессии, обидам, драмам и покорности.
Научитесь без чувства вины говорить, чего вы хотите и чего вам нужно.
И, наконец, откроете для себя духовное любопытство и увидите замечательные перемены, которые с ним открываются.
Вы со мной, дорогие мои? Если мы проделаем над собой этот труд, мы не только откроем для себя жизнь, которой хочется жить, но и освободим наших дочерей — чтобы они встали за нашей спиной, несгибаемые, с гордо поднятой головой и исполненные нашей силы».
Боже мой, какой беспардонный эгоизм. Американское поп-христианство в самом ядовитом виде. Все это — полная противоположность православной духовности.
Все это их взволновало и заставило задуматься, как мало удовлетворения им приносит церковная жизнь. Читатель говорит, что их церковь много значения придает эмоциям, но дисциплиной почти не занимается. Жалуется на потребительский настрой: у них учат, что человек получает некий опыт, но сам измениться может лишь поверхностно. И теперь, когда всю нашу культуру — и церковь не исключение — затронуло Великое пробуждение, они ищут чего-то более глубокого. Читатель пишет, что они собираются стать новообращенными в местной православной церкви и спросил молитв.
Как вы можете догадаться, первой моей мыслью было помолиться за них на службе. Вернуться в церковь было приятно — великолепная старая литургия, псалмы, чтение Писания. Трудно переоценить важность богослужения для православных. Когда я молился за них, я пытался представить себе, каким необычным покажется православие молодой паре, когда они пойдут на свою первую литургию в воскресенье утром. Когда я сам стал православным четырнадцать лет назад, до меня пытались донести одну вещь, до которой я дошел лишь позднее сам: православие это не столько доктрина, сколько образ жизни. Не поймите меня превратно, доктрина в православии тоже есть (само название переводится как «правая вера»), но ею одной дело не ограничивается. Самый смысл православия — воплотить учение в жизни.
Честно говоря, этот принцип так или иначе справедлив для всего христианства, но православие заметно отличается. Верьте или нет, я отчетливее осознал это, посмотрев на этой неделе несколько фильмов Андрея Тарковского. Тарковский (ум. 1986 г.) был советский кинорежиссер, но при этом верующий христианин. Моим первым знакомством с Тарковском стал «Андрей Рублев», его шедевр 1966 года о средневековом русском иконописце. Позже я посмотрел «Солярис», но эта научно-фантастическая драма меня не задела. В прошлый понедельник посмотрел «Ностальгию», и она совершенно выбила меня из колеи. В пятницу вечером я посмотрел его «Жертвоприношение», в плане сюжета фильм мне не понравился, но его образность меня взбудоражила.
Единственный фильм, где тема религии поднимается открыто, — это «Андрей Рублев», но глубоко религиозная чувственность буквально переполняет фильмы Тарковского. Однажды он сказал:
«Функциональная предназначенность искусства не в том, как это часто полагают, чтобы внушать мысли, заражать идеями, служить примером. Цель искусства заключается в том, чтобы подготовить человека к смерти, вспахать и взрыхлить его душу, сделать ее способной обратиться к добру».
Вот как православие смотрит на христианскую веру. Что меня впечатлило в «Ностальгии» — это главный герой, страдающий хандрой русский поэт, застрявший в своем растерянном «я». Юродивый помогает ему понять, что его внутренний раскол — из-за того, что его обременяет мирское, и что собрать воедино его внутреннее «я» ему поможет испытание веры. В чем разница между верой и безумием? Этот вопрос и ставит невероятная развязка «Ностальгии», — после чего он снова всплывает уже в «Жертвоприношении». Кьеркегор, как известно, сказал: «Чистота сердца — это желать одного». Но чего именно? Православие, конечно, учит, что воля Божья должна стать нашей собственной. Разумеется, этому учит все христианство, но православие приучает паству воспринимать все творение как своего рода икону, как знак или совокупность знаков, указывающих нам на Бога. Для православных конечная цель жизненного путешествия — теозис, окончательное единство с Богом. Одним умом до этого не дойти. Этого достигаешь молитвами, поклонами, покаянием — всей жизнью. Другого пути нет. Остальное — от лукавого.
Этот урок мне еще предстоит выучить самому. И это тоже нормально. Жизнь христианина — это когда падаешь и отходишь, но потом возвращаться к себе, снова приходишь к Богу и двигаешься дальше. Я считаю, что в православии важно то, насколько оно вне времени — насколько на православной службе чувствуешь связь с чем-то глубоким, вечным. Лучше даже сказать Кем-то.
Я не хочу вдаваться слишком глубоко, потому что не собираюсь никого обращать в свою веру. Ни в коем случае не ищите в православии убежища от проблем этого мира. Вернувшись в церковь впервые за несколько месяцев, я подумал об электронном письме от читателя и понял, насколько я благодарен Богу. Божественная литургия — словно точка, вокруг которой вращается весь этот хаотический, умирающий мир.
В сегодняшней проповеди священник сказал, что вера спасает нас — только это не та вера, которая интеллектуальное подтверждение суждений или эмоциональный подъем, а другая, которая охватывает все стороны нашей жизни. Мы живем, чтобы умереть, если все делаем правильно. После службы батюшка сказал, что к нему никогда не приходило столько людей узнать о православии, как после эпидемии коронавируса. Он предположил, что это растущее осознание того, что дела в стране идут все хуже, и что христианам предстоит долгое и мучительное испытание. Люди ищут глубины и серьезности, сказал он. Мы не можем тратить впустую время, отпущенное Богом на то, чтобы подготовиться к грядущему, подчеркнул он.
И он прав. Читатели-христиане любых конфессий, примите эти слова близко к сердцу. Я не призываю вас стать православными, но хочу, чтобы вы обрели надежную и безопасную гавань — как в духовной, так и в церковной жизни. Не думайте, что думать верные мысли и чувствовать возвышенные эмоции достаточно. Поверьте мне — я сам так жил, пока не осознал, какой это тупик, и теперь мне приходится учить этот урок самому. Обходного пути на вершину этой горы нет. Сейчас нам всем предстоит Великий отсев, — и он будет лишь усиливаться. Церковь и духовность, созвучные времени, смоет течением, словно дом на песке.
Дополнение:
Я вот о чем. Первые десять минут «Ностальгии» Тарковского. Посмотрите. Русский поэт Горчаков и его итальянская переводчица Эуджения едут в сельскую часовню смотреть картину Пьеро делла Франческа «Мадонна дель Парто». Но когда они приезжают, Горчаков ворчит и не хочет выходить из машины. Эуджения — современная женщина, мирянка — входит внутрь и видит, как скромно одетые деревенские женщины молятся при свечах о плодородии. Она спрашивает пономаря, почему молятся одни женщины. Он отвечает, что не знает и спрашивает, не хочет ли она тоже ребенка. Она отвечает, что просто пришла посмотреть. Тогда он говорит, что если не встать на колени и не помолиться — то ничего не произойдет. Она уходит.
На каком-то уровне это может даже показаться суеверием. Но Тарковский высказывает здесь серьезную религиозную мысль: нельзя жить отдельно от Бога и рассчитывать, что познаешь его. Надо действовать — как телом, так и разумом. Позже в фильме Горчаков идет по руинам аббатства. Мы слышим женский голос, — будто бедного Горчакова жалеет и зовет Мадонна. Бог говорит, если бы он заговорил с поэтом, стал бы он его слушать? Бог говорит, что он является Горчакову каждый день, но тот не видит.
Чтобы увидеть и услышать Бога, нужна вера. А вера требует смирения и преданности делу. Вы так и не поймете, как пахнет море и какое оно на вкус, если всю жизнь проживете на пляже.
