Редактор журнала National Interest Джейкоб Хайльбрунн побеседовал с ведущим российским журналистом и чиновником из Москвы Константином Ремчуковым о том, готовит ли президент России Владимир Путин жестокие репрессии против политиков и журналистов, и происходит ли в Кремле борьба за власть.
Джейкоб Хайльбрунн: Вы поначалу считали, что голосование по поводу продления срока полномочий президента Владимира Путина снизит в России число запретов. Не происходит ли обратное?
Константин Ремчуков: Нет, я считаю, что конституционные изменения положили конец прежней политической линии оппозиции. Эту линию можно было назвать нацеленной на переход. Михаил Ходорковский и Алексей Навальный уже много лет стремятся к России будущего. Они пытались внушить обществу мысль, что единственное, о чем стоит говорить, — это уход от путинской России. Ответ Путина, однако, стал неожиданным — радикальное изменение в конституции, благодаря которому он сможет баллотироваться в 2024 году. Этими правовыми актами Кремль обессмыслил всю концепцию перехода. Теперь она не имеет значения. Это был путинский ответ на оппозиционную стратегию.
Хайльбрунн: Сотрудники службы безопасности в масках арестовали губернатора Сергея Фургала, давнего члена крайне правой Либерально-демократической партии. Он вступил в должность в 2018 году, а теперь его неожиданно обвиняют в причастности к убийствам. «Нью-Йорк таймс» говорит, что Кремль отжимает власть у регионов. Верна ли данная трактовка?
Ремчуков: Я не думаю, что дело в регионах. Наше политическое общество разделилось на две группы. И повестка дня у них очень проста. Вы либо за Путина, либо против. Нюансы не важны. Обсуждать экономическую политику нет никакого смысла. Никто вас и слушать не будет. Многие традиционные партии потеряли для Кремля всякое значение. Коммунистическая партия и ЛДПР Владимира Жириновского — тому пример. Традиционные, официальные думские партии Кремлю больше не нужны.
Хайльбрунн: Вот Жириновский угрожает, что члены его партии уйдут из Думы, а также говорит, что Путин по сути заковал его партию в наручники и вообще ведет себя как Сталин.
Ремчуков: Пустые слова. Членство в Думе — важнейшее условие всего их существования. Если они выйдут из Думы, как они проведут хорошую кампанию на выборах в Государственную Думу в сентябре 2021 года? Для этого они должны быть у власти. Не придавайте большого значения Жириновскому и его заявлениям.
Хайльбрунн: Так почему же Фургала арестовали?
Ремчуков: Кремль хочет напомнить губернаторам об их главной задаче. Не наращивать собственные рейтинги, а неутомимо работать над рейтингом г-на Путина.
Хайльбрунн: Кстати о рейтингах, «Левада-центр» говорит, что доверие общественности к Путину упало до 25%. Более того, 58% россиян поддерживают ограничение для президента по возрасту в 70 лет. Путину шестьдесят восемь. Как вы полагаете, Путину грозит кризис?
Ремчуков: Мой прогноз — 55% против 45%, что он не будет баллотироваться в 2024 году. Почему он оставил себе возможность все-таки избраться, я объясню. Посмотрим правде в глаза: Путин не хочет стать «хромой уткой» (так в политическом лексиконе США называется президент, который дослуживает свой срок без надежды на продление властного мандата — прим. ред.). Он думает, как сделать так, чтобы элиты не искали будущего лидера, не тревожились о будущем, а работали сегодня. Это главная навязчивая идея Путина. Византийская традиция — плести интриги, а не работать. Путин этого поощрять не хочет. Скорее всего, Путин уйдет со своего поста в 2024 году и духа Конституции не нарушит.
Конечно, доверие падает. Две трети россиян ждут, что экономические условия ухудшатся. В этом контексте действительно парадоксально, что люди голосуют за Путина. Но есть и международные события, которые на руку пропаганде [со стороны государства]. В конце 1980-х и 1990-х у россиян был утопический взгляд на будущее. Америка пропагандировала идею свободы. Но сейчас этот идеал разрушен. И это еще не все. После многих лет пропаганды россияне уже не верят, что жизнеспособна и украинская модель — наша собственная, своими силами борьба за свободу и волю. Получается, что за неимением других вариантов лучше оставить прежний режим. Третье, что долгие годы показывалось россиянам как модель, — это идеал китайского экономического роста. Китайцы ведь в свое время не пошли по горбачевскому пути и сосредоточились на экономическом росте. Но теперь мы понимаем, что и экономический рост в Китае тоже нежизнеспособен для нас — слишком уж он зависит от американских рынков. В итоге русские живут без каких-либо образцов для подражания. Но политические настроения народа не в пользу переворота.
Хайльбрунн: А как насчет ареста Ивана Сафронова, советника генерального директора Роскосмоса Дмитрия Рогозина, и преследования других журналистов?
Ремчуков: Случаи бывают разные. Не исключено, что Сафронов знал государственную тайну — если посмотреть, что за люди причастны к его аресту. Некоторых заинтересованных людей я знаю, и они бы не вмешались, если бы там ничего не было.
Что касается журналистов вообще, то мы приняли закон против ложных новостей. Идет борьба со СМИ. Скорее всего, мы предприняли решительный шаг и стратегически стали заодно с Китаем против западного мира, который нападает на оба режима. Вы же знаете, что Китай делает в Гонконге то же самое, что Россия делает у себя дома. Китайское законодательство в Гонконге ставит те же цели, что и российские спецслужбы: атаковать прессу и заставить журналистов замолчать.
Хайльбрунн: То есть идет разгон?
Ремчуков: На следующий день после выборов я разговаривал с одним высокопоставленным кремлевским чиновником. Я спросил: «Вот вы одержали победу, значит ли она, что вы теперь будете громить оппозицию?» Чиновник ответил: «Нет, Путин хочет единства в стране. Я более чем уверен, что он объявит об этом во всеуслышание». И чиновник не врал: через несколько часов Путин сказал, что понимает тех, кто проголосовал «против». Я делаю вывод, что это борьба разных фракций внутри кремлевских стен. Одни говорят, что никакого угнетения нет. Другие же группы считают, что они могут насадить идеологический стереотип о необходимости угнетения и подтолкнуть власть к более реакционным группам. Жизнь и процветание многих людей в Кремле зависят от степени политической изоляции России от Запада. Ведется внутрипартийная борьба.
Хайльбрунн: Но в целом вы остаетесь оптимистом?
Ремчуков: Ходорковский сказал, что стратегия перехода окончена. Тактикой должны стать уличные протесты и люди, готовые к аресту. Если Кремль допускает ошибки — а они неизбежны — если экономическая ситуация не улучшится, это может подтолкнуть Путина к более авторитарному типу правления. В последние пять лет все шло именно по этому пути: оппозиция устраивала провокации, а в ответ появлялось реакционное законодательство.
Россия не такая, что была в 1990-х. Частные предприятия у нас оказались чрезвычайно эффективны. У нас уже давно нет особых дефицитов — включая воду и туалетную бумагу. А ведь распад Советского Союза начался с дефицита воды, мыла, сахара. Сегодня Россия другая. Проблема в политической напряженности. Словно не хватает кислорода. Вы словно на большой высоте, где воздух разрежен. Интеллигенция ведет кухонные беседы, но мы не знаем, сколько лет простоит этот политический режим. Идеального пути, по которому должна идти Россия, нет. Не Америка. Не Украина. Не Китай — все они не подходят. Россия придерживается прежнего, антизападного пути, который близок к идеалу Путина.
