Влияние работорговли и «треугольной» торговли на европейские и африканские страны, а позднее и на страны американского континента поднимает ряд важных вопросов о контактах между людьми. Как люди из разных частей света относились друг к другу? Каковы были связи между черными и белыми?
Первые контакты между европейцами и африканцами наладили португальцы. В первую очередь они сводились к охоте на людей — то есть к поиску рабов. Охотниками на людей двигала жажда наживы.
Португальцы начали с грабежей, но когда португальские короли обнаружили в Африке «братьев по классу», они стали торговать с африканскими вождями на равных. Белые и черные привилегированные представители своих обществ смотрели друг на друга примерно одинаково.
Смесь любопытства и страха, новые возможности для выгодных сделок и приумножения богатств. А низшие слои общества на обоих континентах оставались в их глазах тем же, что и всегда, — рабочим инструментом. Поначалу ни о каком расизме речи не шло.
Но со временем ситуация изменилась. Если поначалу контакты между европейцами и африканцами были свободны от расистских предрассудков, то после многих лет работорговли европейцы стали относиться к африканцам иначе. В среде белых развился менталитет народа-господина, и с черными перестали обращаться как с людьми. Именно работорговля стала причиной этих изменений.
С одной стороны — сама охота на рабов в Африке, с другой стороны — коммерческий интерес и жажда наживы со стороны европейцев.
Какова была тогда ситуация в Африке? Черные короли и вожди, которые начали продавать рабов европейцам в обмен на европейские товары, поначалу были гордыми правителями стабильных обществ, как правило, довольно благополучных. Но чтобы поддерживать и приумножать роскошь за счет европейских товаров, им приходилось продавать европейцам все больше рабов.
Безудержная работорговля подорвала стабильность африканских обществ, а их короли и вожди все больше зависели от европейцев.
Когда европейцы привезли им мушкеты, ситуация только усугубилась. Африканским правителям это новое оружие было теперь просто необходимо — как для охоты за новыми рабами, так и в целях самозащиты. Не в последнюю очередь потому, что европейцы активно подстрекали африканских королей к новым междоусобным войнам, ведь чем больше людей попадали в плен, тем рабов было на рынке.
В этой активной военной пропаганде участвовала и христианская церковь, которая, как и всегда, усиленно поддерживала европейские королевские дома. Вот несколько конкретных примеров.
Начнем с королевства Конго. В 1482 году португальские каравеллы подошли к устью реки Конго и начали общаться с жителями королевства, по размеру примерно такого же, как Португалия. После 1506 года Конго правил король — так называемый маниконго — Нзинга Мбемба. После первых же контактов с португальцами в 1490-х годах он обратился в христианство и взял имя Афонсу. Афонсу правил 40 лет.
В Португалии сохранилась переписка между португальскими королями и Афонсу, так что мы очень подробно знаем, какими были их отношения. Все началось с торговли, а португальцы вдобавок помогали новому знакомому в войнах, за что Афонсу платил африканскими товарами и небольшим количеством рабов. В том, что такой великий король, как маниконго, дарил другому равному себе правителю некоторое число рабов, не было ничего необычного. Таковы были традиции.
Переписка между правителями однозначно свидетельствует о равенстве между «португальским братом-королем» и «всемогущим и сиятельнейшим королем маниконго». Но король Афонсу не мог предвидеть последствия работорговли, которую начал. Все это положило начало процессу, приведшему к тому, что мелкие вожди страны Афонсу стали получать от непрерывно растущей работорговли большую прибыль, и в конце концов дело вышло из-под контроля. Христианская вера португальцев их христианскому брату в Конго никак не помогла.
Афонсу написал письмо с просьбой помочь ему прекратить работорговлю и прислать для развития страны европейскую технику, но эти просьбы были проигнорированы. Афонсу даже пришлось просить священников и миссионеров не покупать столько рабов, «ну или во всяком случае хотя бы не женщин, ведь это, очевидно, идет вразрез с обетом безбрачия, и король из-за этого предстает лгуном перед собственным народом».
Священники заботятся о целомудрии и передают людям слова господа — так Афонсу учил свой народ. Но священники не хотели менять своих обычаев. Вместо этого чтобы избегать разоблачения, они угрожали отлучением от церкви и стращали всех, кто хоть словом упоминал их поведение, тем, что доступ в царствие небесное им будет закрыт.
В 1526 году Афонсу сделал попытку взять работорговлю под контроль, чтобы сократить ее или совсем пресечь. Он написал жесткое письмо королю Португалии, в котором назвал португальских купцов ворами и бессовестными людьми, которые берут в плен и продают сынов страны в таких количествах, что «земля скоро совсем обезлюдеет».
Афонсу продолжал: «От Вашего королевства нам ничего другого не надо, кроме священников и людей, которые могут преподавать в школах, и никаких иных товаров, кроме вина и муки для совершения святого причастия. И поэтому мы просим Ваше Величество помочь нам в этом и приказать вашему народу не отправлять к нам ни купцов, ни товаров, потому что мы не желаем, чтобы в нашем королевстве торговали рабами».
Попытки Афонсу прекратить работорговлю не принесли плодов, ведь она была важным источником доходов португальского короля. Ее масштабы продолжали расти, и к тому времени, как Афонсу умер, его страна была охвачена хаосом и приходила в запустение.
Именно тогда португальцы стали впервые разрабатывать план по окончательному захвату всей территории Конго, вторгшись туда с войсками.
Для этого необходимо было разрушить систему вассальной зависимости и альянсов, существовавшую между странами вокруг Конго. Особенно важно было отделить Конго от его союзника на юге — короля Донго, носившего титул нгола, от которого позднее произошло название Ангола.
Разорвать эту традиционно крепкую связь было нелегко. Задание дали тем, кто для него больше всего подходил, —работорговцам и иезуитским священникам с острова Сан-Томе, которые тоже были тесно связаны с работорговлей. На этом острове располагались большие плантации сахарного тростника, на которых трудились рабы с континента. В то же время остров был самым большим «хранилищем» рабов на всем западноафриканском побережье.
Поэтому иезуитские священники и работорговцы Сан-Томе действовали себе во благо, подстегиваемые мечтами о росте доходов от продажи рабов.
С помощью интриг в 1556 году они заставили нгола в Донго разорвать связи с маниконго. В ответ маниконго отправил армию, чтобы подчинить нгола. Но государство Конго уже пришло в упадок, его армия ослабела и была не та, что прежде. Армия нгола победила. У Конго больше не было влияния, и португальцы впервые смогли закрепиться на континенте с войсками.
Девятью годами позже португальцы разбили остатки армии маниконго и начали оккупацию африканского побережья к югу от реки Конго. Война против разных королей была долгой и грязной. Чтобы силой подчинить, дестабилизировать и завоевать территории, применялись как священники с миссионерами, так и пушки с ружьями.
Маниконго и многие побежденные короли и вожди сохранили свое положение, но теперь они были лишь марионетками португальцев.
Последствия завоеваний португальцев оказались разрушительными. Грабежам и убийствам не было конца. В 1576 году в одном из писем иезуитский священник и работорговец Гарсия Симоэнс (Garcia Simões), который покупал рабов у тогдашнего маниконго Альваро, жаловался на высокую смертность среди рабов, которая составляла более 30%. Несмотря на это, из региона за последующие 120 лет (до 1680 года) вывезли не менее 1,5 миллионов рабов!
В общей сложности количество живых рабов, захваченных там, оценивается в 5 миллионов человек — немногим больше нынешнего населения Анголы.
Один акт жестокости и унижения беззащитных черных людей положил начало всем последующим. И на фоне этого со временем у белых сформировалась идея существования расы господ.
Господствующие классы в Европе и расизм
Первым европейским королевским домом, который отправил своих людей в плавание в поисках рабов, был португальский. Но вскоре за ним последовали и остальные. Испания, Голландия, Великобритания, Франция, Пруссия, Дания и Швеция тоже активно вкладывались в торговлю в Африке, которая тогда почти всегда подразумевала покупку рабов.
Европейские королевские дома и прочие институты, располагавшие большими экономическими средствами, включая христианскую церковь, хотели дивидендов от вложенных денег, а для этого нужно было наращивать объемы работорговли.
Все больше кораблей с рабами ходили по Атлантическому, а позднее и по Индийскому океану. Охота на людей в Африке приобрела огромные масштабы и имела катастрофические последствия для местного населения, а те, кто вкладывал в нее деньги, сказочно обогатились.
Можно подумать, что все это далось правящим кругам европейских стран просто так. Что европейские привилегированные классы не встречали никакого сопротивления со стороны своих народов, занимаясь отвратительной работорговлей. Однако на самом деле было иначе.
Остерегайтесь тех, кто пытается заставить нас поверить, будто все европейцы одинаково относились к работорговле, все население Европы было коллективно заинтересовано в ней и все одинаково виноваты в этом преступлении против народов Африки.
Европа и в Средние века была классовым обществом. У людей было разное мировоззрение в зависимости от классовой принадлежности и разные представления о том, как общество должно развиваться. Мы сегодня осведомлены практически исключительно о позиции привилегированного класса, в том числе и по вопросу работорговли, но это объясняется лишь тем, что именно у его представителей были средства, чтобы распространять и воплощать в жизнь свои идеи.
У них были ищейки, священники, солдаты, тюрьмы, судьи и пропагандисты всех мастей — все, что включала в себя государственная власть. Они доминировали в обществе и потому оставили после себя след.
В отличие от простого народа, который был неграмотен и потому не оставил после себя никаких следов, кроме упоминаний в историях представителей благородных слоев общества, «оппозиционеры» из числа знати имели возможность приказать кому-нибудь записать свои идеи. Вот почему мы знаем об их существовании.
По-видимому, одним из первых, кто выступил против бойни, устроенной европейскими правящими классами в Африке, был Жуан, племянник Генриха Мореплавателя. Хронист Руй де Пина (Rui de Pina) описал, как Жуан относился к войнам против мавров, то есть населения Северной Африки, куда охотно ехала знать, в отличие от простых людей, не желающих бросать свои дома и хозяйства.
Жуан считал, что на войну во славу божию нельзя «ездить с такими намерениями». «Кто-то едет за воинской славой, другие — за богатствами; солдаты и все остальные предают собственную веру, это прискорбно. Тот, кто убивает мавров ради таких целей, грешит не меньше, чем тот, кто убивает христианина. Каким образом ты служишь богу, отправляя столько душ к дьяволу? Здесь точно больше вреда, чем пользы».
Чтобы помешать таким оппозиционно настроенным людям и общественным движениям и утвердить собственное мировоззрение, привилегированные классы использовали все, что было в распоряжении государственной власти. В этом смысле, чтобы понять происхождение расизма, очень интересно изучить тему пропагандистов в высших слоях общества. Эти пропагандисты, которыми руководили королевские дома Европы и богатые общественные институты, были из числа образованных людей — высокопоставленных работников школ и университетов, а также наделенных властью представителей христианской церкви. С их помощью расистские предрассудки распространялись, получая «научные» и «моральные» обоснования.
