Война началась 1 сентября 1939 года. Над Польшей были развернуты невиданные ранее в истории военные силы, что стало бы первым геноцидом в преддверии Второй мировой войны. За ним последовали бы другие. Но те первые дни сентября 1939 года уже предвосхитили расовый характер экспансионизма немецкого националистического и социалистического государства. Гитлер никогда не скрывал своей ненависти к славянам, которых он считал нечеловеческой расой, которую следует истребить. Или, по крайней мере, поработить. Поэтому, как только началось вторжение, элита польского общества — должностные лица, религиозные лидеры, интеллигенция, профессора, дворяне и политики — была убита в попытке положить конец признакам идентичности страны, которая за очень короткое время перестала быть таковой и стала зависимой от Немецкого Третьего Рейха и СССР.
Оперативные методы уничтожения вторгшегося в страну вслед за вермахтом эсэсовского корпуса с целью уничтожения антигерманских элементов стали предтечей Эйнцгруппы, которая должна была сопровождать немецкую армию в ее наступлении на Москву, уничтожая на своем пути славян и евреев. И всех коммунистов, согласно приказам Гитлера. Но это случилось бы два года спустя, когда фюрер решил расторгнуть договор, подписанный со Сталиным 23 августа того же года — фактическая дата начала войны. Западные демократические государства, проводя политику умиротворения, позволили германскому государству аннексировать Австрию и Судетскую область Чехословакии. Но война не могла начаться без предварительного договора с СССР, другой великой тоталитарной державой. Идеологически объединившись в своем презрении к буржуазной и парламентской демократии, оба государства стремились стать империями, нацелившись на остальную часть европейского континента. И они знали, что рано или поздно будут обречены противостоять друг другу. У обоих были одни и те же амбиции. Их методы социальной организации также были схожи и основывались на предыдущей концепции. Если Бог умер, то его место должно было занять государство и его бесспорный лидер. Но не любое государство. И не любой фюрер. Он должен быть социалистом. Либо национал-социалистом, как в Германии, либо интернационалистическим социалистом, как в СССР. Или стремиться к этому. В этом был новый смысл истории. Эпическая борьба во главе с вождем, целью которой было создание нового порядка, нового населения, морально и расово превосходящего остальных. Остальные же, во избежание смешения рас, должны были быть уничтожены. Или, по крайней мере, переучены в концентрационных лагерях, вселенной со своими правилами, из которой практически невозможно было выбраться. Они не могли стать частью высшего общества из-за политики расовой гигиены.
Гитлер знал об этом параллелизме. О том, что вождь СССР был его отражением, хотя внешность их была различна. Следовательно, он должен был быть устранен. Он не скрывал своих претензий. По крайней мере, в замкнутом кругу его коллег. Это был Герман Раушнинг, национал-социалистический лидер Данцигского правительства, с которым Гитлер неоднократно отправлял своих представителей, до и сразу после захвата власти в Германии в 1933 году. Обладая скорее консервативным и религиозным духом, чем революционным, Раушнинг постепенно записывал удивительные гитлеровские признания. Последнее из них в 1934 году. Два года спустя он покинул нацистскую партию и эмигрировал в Великобританию. Там, в 1939 году, он опубликовал свою книгу «Говорит Гитлер».
«Я многому научился у марксизма, и я признаю это без колебаний», — объясняет фюрер. «Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там „предельной полезности"! Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились их мелочные секретарские душонки. И в этом вся суть национал-социализма. Присмотритесь-ка повнимательнее. Рабочие спортивные союзы, заводские ячейки, массовые шествия, пропагандистские листовки, составленные в доступной для масс форме — все эти новые средства политической борьбы в основном берут свое начало у марксистов. Мне достаточно было взять эти средства и усовершенствовать их, и мы получили то, что нам надо. (…) Национал-социализм — это то, чем мог бы стать марксизм, если бы освободился от своей абсурдной искусственной связи с демократическим устройством».
Позже Раушнинг спросил его о советской России: «Друг или враг?». Гитлер ответил: «Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако, если я достигну своих целей на Западе — я круто изменю свой курс и нападу на Россию. (…) Задача разбить вдребезги грозную массу панславянской империи все еще остается в силе. (…) Только нам дано превратить континент в единое пространство, где будем повелевать мы и только мы, безо всяких соглашений с Москвой. И мы примем бремя этой борьбы на свои плечи. (…) Конечно, это не помешает нам пройти определенный участок пути рука об руку с Россией — постольку, поскольку это полезно для нас. Но мы пойдем на это только в том случае, если это поможет нам как можно быстрее добраться до нашей истинной цели».
Так он и поступил 1 сентября 1939 года. Он согласился с разделением Польши, присоединением ее к своему рейху и разделением европейского континента. Два года спустя, когда он покорил большинство западных стран за исключением Великобритании, он «повернул назад» и начал окончательный поворот, который определит его последующее поражение. Но за те два года поляков попросту уничтожили, либо заперли в концентрационных лагерях. По обе стороны демаркационной линии, о которой договорились Молотов и Риббентроп.
Для многих антифашистов это соглашение стало предательством, с которым они не смогли смириться. Они отказались от борьбы. Этого не произошло с лидерами испанских коммунистов, которые только что проиграли войну, решающую роль в которой сыграли итальянские фашисты и немецкие нацисты. В книге «Страдания и величие Испанской коммунистической партии» Грегорио Моран собрал некоторые свидетельства. Например, слова Каррильо, опубликованные в статье 1948 года. Испанские коммунисты, спасенные Москвой после падения республики, приняли следующую позицию: «…если это дело рук Сталина или СССР, то это хорошее дело». Их приверженность СССР была более искусно изложена в статье 1940 года, оправдывающей вторжение в Польшу, потому что «это государство, искусственно созданное в результате Версальского договора (…) Та Польша — тюрьма, республика концентрационных лагерей, правителей, предателей своего народа, которая была создана по образу и подобию демократии Блюма и Ситрины! Социал-демократия плачет о потере Польши, потому что империализм потерял позиции против Советского Союза, против родины пролетариата».
Фернандо Пальмеро — журналист, обладатель докторской степени Университета Комплутенсе (Мадрид). Он соавтор книги «Чтобы понять Холокост» (издательство Confluencias).
