Барак Обама на редкость тонкий писатель. Его объемистые мемуары не только лишены тяжеловесности, хотя этого вполне можно было бы ожидать, ведь для бывшего президента такое простительно. Эти мемуары еще и почти всегда представляют собой приятное чтение. Глотаешь предложение за предложением, а временами его проза становится просто красивой, точной в деталях и живой. От Юго-Восточной Азии до затерянной школы в Южной Каролине — все это пространство умещается в его памяти, и он передает нам «дух места» с помощью своей легкой, но уверенной писательской руки. Это только первый из двух томов, и автор начинает свое повествование с ранних лет своей жизни, он рассказывает о своих первых политических кампаниях, а завершает этот том рассказом о встрече в штате Кентукки, где ему были представлены американские бойцы из спецподразделения «Морские котики». Это были те самые ребята, которые приняли участие в рейде на пакистанский город Абботтабад, в ходе которого был убит Осама бен Ладен.
В кругу семьи
Тематика книги Обамы скорее политическая, чем личная, но когда он пишет о своей семье, он делает это с теплотой и ностальгией. Вот он вспоминает про первую попытку втиснуть дочку Малию (Malia) в балетные колготки. Вот смех Саши (Sasha) в младенческом возрасте в тот момент, когда папа покусывает ее ножки. Вот дыхание Мишель замедляется в тот момент, когда она засыпает на его плече. Вот мать сосет кубик льда, потому что ее железы были разрушены раком. Повествовательная манера президента выдержана в литературной традиции. Порой мелькает живописная деталь или метафора типа оставшегося в памяти «мгновенного снимка» памяти, на котором одна из сотрудниц избирательного штаба Обамы во время его борьбы за место в Сенате штата Иллинойс «сделала затяжку из своей сигареты и выпустила тонкую струю дыма к потолку».
С удовольствием читаешь историю, как президент вместе с Хиллари Клинтон чуть не выбил дверь, чтобы все-таки встретиться с представителями Китая на саммите по климату. Описание этого читаешь с таким же удовольствием, с которым читаешь крутой криминальный роман. Неудивительно, что личная помощница автора Реджи Лав (Reggie Love) сказала ему потом, что это было в стиле «гангстерской разборки». Его язык не боится самых абсурдных образов и ассоциаций, которые приходят ему в голову. Например, он пишет, что нательный крест ему дала монахиня, у которой лицо было «все покрыто складками, как персиковая косточка». Вот такие ассоциации вызывает у него верующий человек. Зато садовники Белого дома для него — это, по его выражению, «тихие священники с добрым и будто благочестивым характером». При уколах совести он спрашивает себя, не идет ли в его случае речь о «слепых амбициях, лишь чуть закамуфлированных приличными формулами языка госслужбы». В его литературном стиле присутствует романтизм, принимающий у него слегка меланхолический литературный оттенок. В Осло он обращает внимание на стоящую в стороне группу людей со свечами в руках, огонь которых мерцает в ночной тьме. И нам сразу ясно, что на этого скромного человека, пусть он и президент, эти люди производят большее впечатление, чем вся пышная церемония вручения ему Нобелевской премии мира.
За что премия?
А как вообще Обама относится к своей Нобелевской премии? Он пишет, что не поверил, когда услышал о присвоении ему этой премии.
«За что?» — резонно спрашивает он. (Действительно, на момент вручения премии Обама еще ничего не успел сделать на мировой арене, он только-только выиграл свои первые выборы — прим. ред.). У него возникает опасение по поводу разрыва между ожиданиями и реальностью. Он считает свой публичный имидж раздутым; от стеснения он сдувает один за другим воздушные шарики шумихи, образовавшиеся вокруг его имени.
То, что Обама неглуп, давно очевидно для всех, кто следил за его политической карьерой, однако в своей книге он подвергает себя критическому анализу. Вот он задает себе вопрос: его первая попытка стать кандидатом на выборную должность не была ли она продиктована его эго? Не была ли она обусловлена завистью к более успешным людям? Он пишет, что мотивы его решения отказаться от организации местного сообщества и направиться в Юридическую школу Гарвардского университета (Harvard Law School) «открыты для обсуждения». Как будто у кого-то может возникнуть подозрение, что его амбиции не были продиктованы самыми благородными мотивами. Он подозревает себя в «глубоко укорененной лени». Он признает свои недостатки как мужа, он сожалеет о совершенных им ошибках, а также все еще с грустью размышляет о том, не был ли он слишком груб, не выбрал ли он не те слова во время первых «праймериз» Демократической партии с его участием.
Ни дня без самоанализа
В общем, будет справедливо сказать следующее: жизнь без самоанализа — это не для Барака Обамы. Но что в этом можно считать оборонительной позицией, попыткой раскритиковать себя до того, как это сделает кто-то другой? Впрочем, и такой вариант Обама не исключает, когда говорит о своей «глубокой застенчивости». А еще о том, как он боится быть отвергнутым другими или о болезненном страхе «показаться глупым».
Его нежелание славословить по поводу каких-либо своих достижений имеет особую текстуру, это скромность Блестящего Американского Либерала (Brilliant American Liberal — BAL), и она не настолько напускная, как это может показаться. Не настолько неискренняя, как это, знаете, бывает, когда человек принимает многократно отрепетированную позу. Возникает большое желание сказать вечно скромному президенту: «Послушай, да поставь же, наконец, себе хоть что-нибудь в заслугу!»
«Он дарует презумпцию невиновности»
В те редкие моменты, когда он наконец-то что-то ставит себе в заслугу и утверждает, что его Акт о восстановлении финансовой системы позволил американским банкам вернуться в прежнее состояние быстрее, чем это сделали банки в любом другом государстве в истории, этот краткий момент законной гордости воспринимается как диссонирующее эхо по причине своей редкости. Его самооценка является жесткой даже в том случае, когда речь идет о первом пробуждении у него чувства интереса к социальным вопросам в подростковом возрасте. Он по-взрослому строг к своему бесконечному юношескому самоанализу в политической области. Он называет его самосудом над самим собой, слишком серьезным и лишенным юмора. Разумеется, он именно так строг к себе и был; так всегда бывает в этом возрасте.
Эта склонность к беспощадной строгости к себе, не доходящая, однако, до само-ненависти, — судя по всему, именно она подпитывает в Обаме нечто благотворительное, нечто общечеловеческое, некоторую глубокую щедрость; как будто он становится и свободным, и благородным именно из-за своего строжайшего отношения к самому себе. И поэтому он проявляет большую щедрость, когда речь идет о том, чтобы прощать или хвалить других людей. Он даже дарует презумпцию невиновности тем, кто почти этого не заслуживает. Он провозглашает людей героями: Клэр Маккэскилл (Claire McCaskill), сознательно голосующая в поддержку связанного с судьбой иммигрантов «Акта надежды» (Dream Act). Героем для него становится и Тим Гайтнер (Tim Geithner), проявивший милосердие во время финансового кризиса, и Чак Хэйгел (Chuck Hagel), оказавший принципиальную поддержку его внешней политике. (Тим Гайтнер — министр финансов в администрации Обамы, Чак Хэйгел — министр обороны в той же администрации, оба критиковались в оппозиционной прессе за множество жестоких решений — прим. ред.) Его отношение к представителям своего близкого окружения в период первого президентского срока — Валери Джарретт (Valerie Jarrett), Дэвид Аксельрод (David Axelrod), Дэвид Плуфф (David Plouffe), Роберт Гиббс (Robert Gibbs), Рам Эммануэл (Rahm Emanuel) — это просто что-то трогательное. Обама создал особую «культуру труда» в своей администрации. Он никогда не ищет козлов отпущения, когда что-то идет не так. Он взял за правило читать письма простых американцев. И он делает это не только для того, чтобы быть в курсе проблем своих избирателей, но и для того, чтобы не падать духом и избавиться от лишних сомнений, почерпнув поддержку из этих писем простых людей. В последний день пребывания в Белом доме своего оппонента Джорджа Буша-младшего Обама раздраженно воспринимает протесты на улице. Обама считает «неподобающим и необязательным» протестовать против человека в последние часы его президентства. И как же мила эта человечная реакция. Однако Барак Обама, с его исключительной способностью винить к превентивной самокритике, тут же вставляет самокритичное примечание, что в этой его фразе наверняка есть и элемент личной заинтересованности: ведь Обама скоро и сам станет президентом, так что выходит, что он и о себе немного позаботился.
Щедр на (само)критику, скуп на откровения
Однако, несмотря на эту его безжалостную самокритику, в книге очень мало того, что обычно содержится в лучших мемуарах, а именно — откровений, которые раскрыли бы нам, кто же такой Барак Обама на самом деле. Слишком многое он подвергает щадящей лакировке, как бы немного дистанцируясь от читателя. Как будто он с подозрением относится к преувеличенным эмоциям у любых людей, а потому собственные эмоции он как-то приглушает. Он подробно рассказывает о принятии своего исторического Закона о доступном здравоохранении (Affordable Care Act), однако никакой подноготной этого самого акта мы так и не узнаем. «Я люблю эту женщину», — говорит он, имея в виду 80-летнюю Нэнси Пелоси (Nancy Pelosi). Признание делается в книге после описания телефонного разговора относительно единственного способа обойти в Сенате обструкцию со стороны представителей Республиканской партии: для этого нужно было принять в Палате представителей одобренный Сенатом вариант этого закона. Однако мы вообще не получаем никаких сведений относительно тех эмоциональных страданий, той высокой цены, которую Обаме пришлось заплатить за преодоление многочисленных и злонамеренных барьеров, установленных республиканцами на пути столь полезных для народа инициатив Обамы. А ведь именно эти злонамеренные препятствия и сделали этот телефонный разговор с Пелоси необходимым.
«Даже если я иногда немного раздражался или даже сердился по поводу всей дезинформации, заполнявшей эфир при разговорах о моих инициативах, я тем не менее прежде всего был благодарен членам моей команды за их желание еще активнее продолжать свою работу и не сдаваться», — пишет он сегодня. А у читателя возникает законный вопрос: «Что скрывается за этим «даже если?»
Эти ужасные республиканцы
Упорная и умышленная оппозиция со стороны республиканцев в отношении Обамы теперь производит впечатление полного безрассудства — члены Конгресса выступают против законопроекта, с которым они даже полностью не ознакомились, а ведут они себя так плохо просто потому, что он был предложен Бараком Обамой. Их не волнует, какие последствия это может иметь для страны. Невольно спрашиваешь себя: может ли Обама представить себе, каким прекрасным был бы весь период его правления, если бы не было озлобления со стороны республиканцев? А что, если бы консервативные идеологи с миллиардными состояниями по имени Дэвид Кох (David Koch) и Чарльз Кох (Charles Koch) не созвали бы свое зловещее сборище из числа некоторых самых богатых консерваторов Америки? Даже название этого сборища звучит ужасно, а ведь оно было созвано с единственной целью — выработать стратегию борьбы с Обамой? Насколько лучше был бы наш мир, если бы враждебность республиканцев не сформировала бы соответствующим образом враждебное отношение средств массовой информации, а затем и одураченной публики в целом к администрации Барака Обамы? Сам Обама, всегда смиренно относящийся к нападкам, использует термин «Заботки от Обамки» (Obamacare) в отношении своего закона, хотя первоначально это была презрительная кличка, которую правые придумали для его прекрасного Закона о доступном здравоохранении. Уже это скромное поведение Обамы показывает, как правым было позволено определять повестку дня и общественную атмосферу во время демократического правления Барака Обамы. Когда он пишет, как горько ему было осознать, что представители «Партии чаепития» (Tea Party) демонизировали не только его политику, но и его лично, его фразы становятся немного уклончивымии и труднопонимаемыми — он как будто не от мира сего.
Обыкновенный апостол американской исключительности
А вот в области внешней политики он проявляет меньше осторожности. Он даже прибегает к своего рода поэтическому джингоизму (джингоизм — грубая и агрессивная форма англосаксонского национализма, впервые проявилась в девятнадцатом веке и была многократно осуждена и английскими, и американскими авторами — прим. ред.). Для Обамы каждое критическое замечание в адрес Соединенных Штатов — это лишь маленькое глупое предисловие к элегантной и прочувствованной речи в защиту США. В этом смысле Барак Обама резко отличается от стереотипных американских либералов, для которых любой провал Америки на международной арене — это не повод для размышлений, а удовольствие на манер главного блюда на пиру. Обама — истинный апостол американской исключительности. Тот факт, что Америку не только боятся, но и уважают, является, по его мнению, доказательством того, что она в целом действовала правильно, даже если ее действия порой и были несовершенными. «Те люди, которые жалуются по поводу роли Америки в мире, все еще полагаются на нас для поддержания существующей системы на плаву, — пишет он в своей книге. Так он разоблачает тех, кто ставит под вопрос якобы чрезмерную роль Америки в мировых делах, одновременно надеясь на то, что Америка хорошо выполнит возложенную ей на себя саму великую миссию.
Вишенка на торте в политических мемуарах — это наличие сплетен и слухов, небольших деталей, которые выходят за рамки того, что мы, согласно нашему представлению, уже знаем. Или такие детали, которые просто переворачивают наше представление о каком-то предмете. Ну, что можно сказать по поводу вдохновляющего лозунга «Да, мы можем» (Yes We Can) во время проведения Бараком Обамой своей кампании? Это была идея Аксельрода, и Обаме она показалась банальной, пока Мишель не сказала, что формула совершенно не банальная и для народа вообще чем проще, тем лучше. А еще можно вспомнить ставший иконической фотографию Джесси Джексона (Jesse Jackson), плачущего в тот день, когда Обама одержал победу в президентской гонке. Здесь мы узнаем, что поддержка со стороны Джексона президентской кампании Обамы была «менее искренней», чем восторженная поддержка со стороны его сына — Джесси Джексона-младшего.
Они могут начать войну, но не могут поесть задаром
А еще весьма странно, что первый человек в стране и его первая леди платят из своего кармана за еду и туалетную бумагу. Кто бы мог подумать, что это генералы, а не гражданские лица советовали Обаме проявить больше сдержанности в использовании силы в течение всех восьми лет его президентства?
И разве это не удивительно: на самом деле Обама ходит своей медленной, расслабленно-гавайской, по словам Мишель, походкой? Можем мы в это поверить после всех этих кадров — Барак Обама стремительно взбегает по трапу самолета или столь же стремительно пересекает лужайку Белого дома? А вот новость для тех, кто знает о беспощадной к себе самодисциплине Обамы: оказывается, он бывает по-детски «хаотичен» и рассеян. Так, как могут быть хаотичными и рассеянными только мужчины, которые знают, что кто-то все равно восстановит за них порядок. Обычно этим «кем-то» оказывается женщина.
Убежденный феминист
Его любовь и нежная дружба в отношении Мишель блистают своей крепостью и неразрывностью. Он осознает те жертвы, на которые она вынуждена была пойти для него, а также то давление, которое оказывает на нее его политическая жизнь. Когда они впервые встретились, она была «строгой и жесткой, сфокусированной на своей карьере, она делала все так, как надо, и у нее не было времени на всякую ерунду». Кое-что от этого осталось: она — его ментор. Возможно, она, вместе с его бабушкой и мамой, замечательными и необычными женщинами, — как раз и есть причина того, что он нетерпим к любому проявлению антифеминизма или неприятия равенства полов. Он открыто говорит о том бремени, которое выпадает на долю женщин, о двойных стандартах и несправедливости, о противоречивых импульсах сексистского мира. Все течет и все изменяется в пользу освобождения женщины от любых обязательств, а это каким-то странным образом может привести к ссоре.
Возникает образ только что родившей мамочки из американского среднего класса, которая злится на все, включая своего терпеливого мужа. Не потому, что он что-то делает неправильно, а потому, что ей хочется жить в мире, где его любовь или нелюбовь вообще не будут иметь значения. Мира, в котором мужское сочувствие или чье-либо еще сочувствие будет лишним и ненужным.
Безупречен в гендерных ролях
Обама — тот самый мужчина, который таких женщин понимает. И он ведет себя столь безупречно, что некоторых женщин это даже обижает — не на что позлиться. Его подход к гендерным ролям так безупречен, что он проявляется даже в описании внешнего вида. Обама часто описывает физический облик мужчин, а вот женщин описывать он опасается, не говоря об их внешности вообще ничего. В книге мы узнаем о привлекательности таких мужчин, как Чарли Крист (Charlie Crist) и Рам Эмануэл, но остаемся в чисто феминистском неведении о красоте женщин, за исключением пары возрастных дам типа Сони Ганди.
Если говорить о более практичной стороне дела, то Обама охотнее нанимает на работу женщин, чем мужчин. И он рвет и мечет, когда женщины из его команды жалуются на проявление женоненавистничества со стороны своих коллег-мужчин.
История его отношений с Хиллари Клинтон — общий пример его отношения к женщинам как к равным в политике. Его уважение к Клинтон звучит искренне. В самом начале своей работы в Сенате члены его команды обращались к ней за советом и вдохновением. Их цель состояла в том, чтобы, как и она, стать «рабочей лошадью, а не парадным скакуном». Он считает, что ее слезы в Нью-Гэмпшире, которые столь несправедливо подверглись насмешкам в средствах массовой информации, явились «редким и искренним проявлением эмоций».
В воспоминаниях он пишет, что готов был предложить Хиллари пост вице-президента, но потом решил, что это будет слишком сложно. Обама представил себе неловкое положение бывшего президента Билла Клинтона, который бы бродил в Западном крыле Белого дома как мужчина без определенных занятий и места жительства. Хиллари не получила этого предложения стать вице-президентом при Обаме из-за своего мужа.
Краткие характеристики
А еще в книге Обамы содержатся зарисовки биографического характера. Они выполнены мастерски, совершенны в своей краткости, глубине мысли и юморе. Вот что он пишет по поводу каменного выражения лица Эмили (Emily), сотрудницы его штаба во время проведения кампании в штате Айова: «Весь мой шарм и остроумие каждый раз разбиваются о твердость ее прямого и немигающего взгляда, и я довольствуюсь тем, что пытаюсь сделать именно то, что она мне говорит». Владимир Путин напоминает ему суровых, прошедших уличную школу «жестких боссов, которые раньше управляли Чикаго». А вот еще о Путине: «В физическом плане в нем нет ничего примечательного». Министр обороны Боб Гейтс (Bob Gates) и премьер-министр Индии Манмохан Сингх (Manmohan Singh) отличаются своего рода невозмутимой прямотой. У генерала Стэнли Маккристала (Stanley McChrystal) манеры «человека, который полностью исключил фривольность и развлечения из своей жизни». У Рахула Ганди есть «какое-то нервное, несформировавшееся качество, как будто он является студентом, который написал свою курсовую работу и хочет теперь поразить своего учителя, однако в глубине души понимает, что у него нет ни способностей, ни воли, необходимых для того, чтобы должным образом овладеть предметом». Джо Байден — порядочный, честный, лояльный человек, который, по мнению Обамы, «может быть колючим, если он придет к выводу, что он не получил то, что ему причиталось».
«И это качество может проявляться, когда он будет иметь дело со значительно более молодым боссом», — пишет Обама, явно намекая на себя. Чак Грассли (Chuck Grassley) «постоянно колебался по тому или иному вопросу относительно законопроекта, однако он никогда не сообщал нам, что точно потребуется для того, чтобы он сказал «Да». Сара Пейлин (Sarah Palin) «вообще не понимает, о чем болтает», когда речь идет об управлении государством. (Сара Пайлин — бывшая женщина-губернатор Аляски, вместе с Джоном Маккейном была соперницей пары Обама-Байден на выборах, фраза попахивает тем самым антифеминизмом, который Обама якобы осуждает — прим. ред.).
Митчу Макконнеллу (Mitch McConnell) «иногда не хватает харизмы или заинтересованности в политике, но он с лихвой компенсирует это за счет дисциплины, проницательности и бесстыдства — и все это он использует в целенаправленной и хладнокровной борьбе за власть». Николя Саркози, смелый и склонный к оппортунизму, «выпячивает свою грудь как драчливый петушок».
Во время частной встречи Ху Цзиньтао зачитывает текст из толстой пачки заранее приготовленных листов бумаги, и делает это так монотонно, что Обама его прерывает и говорит: «Мы могли бы сэкономить время друг друга, если обменяемся подготовленными бумагами и ознакомимся с написанным на досуге». Линдси Грэм (Lindsey Graham) — это парень из захватывающего шпионского боевика или из фильма об ограблении — «он обводит всех вокруг пальца для спасения своей собственной шкуры». Гарри Рид (Harry Reid) — грубый, но порядочный и честный. «Ты можешь победить», — говорит он удивленному Обаме задолго до того, как сам Обама начинает верить о то, что может победить. С характерной харизмой, свойственной представителям семейства Кеннеди и его окружению, Тед Кеннеди говорит ему: «Не вы выбираете время. Время выбирает вас».
И у Обамы кредитная карта бывала на нуле
Если слова Кеннеди и свидетельствуют о чувстве судьбы, то следует отметить: успех Обамы не был ничем гарантирован. Он в политике человек конфликтный и иногда ее вынужденный участник, человек, который все больше чувствует себя одиноким по мере увеличения скопления людей, невероятный лидер с богемным недоверием к существующей политике и с характерным для реалиста покорным к ней отношением. И насколько же невероятно его политическое восхождение. Он присутствовал на Национальном Конвенте Демократической партии в 2000 году, его пригласил один из друзей, его финансовое положение хуже некуда, он не может взять напрокат машину, поскольку его кредитная карта на нуле, и он не может подняться на трибуну, так его мандат слишком низкого уровня. Но затем, через четыре года он произносит уже программную речь, которая, в конечном счете, и приводит его к президентству.
С самого начала возникает такое чувство, что он выше всякой политической грязи. В сенате штата Иллинойс один из его коллег даже не пытается заставить Обаму поддержать далекую от этических принципов сделку, потому что «Барак не такой, как другие, он очень способный, и его ждет большой успех».
Все для людей старался
Обама рискует многим, когда начинает борьбу за место в Сенате США. Мишель выступает против, потому что ей нравится их частная жизнь, а еще потому, что у них очень мало сбережений, и они могут еще больше сократиться, если он перестанет работать юристом. И, тем не менее, она соглашается, потому что ясно: Обама не сломается, даже если проиграет. «Я не думаю, что ты будешь недоволен, если никогда не станешь президентом», — говорит ему Акс (Аксельрод) во время его кампании. Возможно, он хочет быть президентом, но такой необходимости для него нет. Ведь Обама такой человек: его интересует власть не ради власти, а только для того, чтобы с ее помощью сделать что-то хорошее для людей. И он пойдет по реформаторскому пути, даже если это не связано с увеличением личной власти.
Возможно, именно поэтому после восьми лет президентства он все еще кажется каким-то аутсайдером, он пишет о политическом процессе, как будто он в нем не участвует, а просто наблюдает за ним. Его лишенное всякого энтузиазма описание Доклада президента о положении в стране (State of the Union address) — ритуальная процедура, лишенная двухпартийных аплодисментов, за исключением любого упоминания находящихся за границей военных — имеет ироничный и юмористичный скрытый подтекст, но в его центре находится разбитое сердце. Он хочет, чтобы все было иначе. Он хочет, чтобы утверждения в Сенате были сложными не просто для того, чтобы доставить неудобство находящейся у власти администрации, он хочет, чтобы уделялось внимание тем вопросам, которые интересуют простых граждан, потому что у них нет дорогостоящих лоббистов в коридорах Конгресса, представляющих их интересы. Он хочет, чтобы сенаторов не принуждали голосовать определенным образом, как это сделал Митч Макконнел в отношении Олимпии Сноу (Olympia Snowe), когда он пригрозил лишить ее важного поста в ее комитете, если она продолжит поддерживать законопроект Барака Обамы.
Настолько очевидным является стремление Обамы двигаться другим путем, что он наслаждается дружбой, невзирая на партийную принадлежность, с влиятельными ветеранами Сената — с Тедом Кеннеди, Оррин Хэч (Orrin Hatch), с Джоном Уорнером (John Warner), — чего нет у более молодого поколения сенаторов, о которых он говорит, что они имеют «более острые идеологические края, что стало уже характерной чертой Палаты представителей после окончания эры Гингрича (Gingrich)». Двухпартийная политика важна для него — он хотел включить Боба Гейтса (Bob Gates) в состав своей администрации для того, чтобы противодействовать собственно к Демократической партии США. Существует устойчивое впечатление, что он не хуже, а лучше относится к тем людям, которых он не смог привлечь на свою сторону, чем к тем, расположения которых он смог добиться.
Прогрессисты разочарованы
Некоторые прогрессисты разочарованы в Обаме, поскольку он не сделал того, чего он никогда не обещал, а он, со своей стороны, очень хочет обратиться к ним, он пишет, что представление о нем, как о «мечтательном идеалисте» не было достаточно точным. Вместо этого он является, скорее, прагматичным идеалистом, на которого большое влияние оказала его бабушка. «Она являлась причиной того, что даже в мои наиболее революционные моменты жизни, когда я был молодым человеком, я мог восхищаться хорошо управляемым бизнесом и знакомился с финансовыми разделами в газетах. А еще она была причиной того, что я чувствовал необходимость отвергать слишком общие требования о полном разрушении и перестройке общества до самых его основ». (Именно в полном разрушении основ американского общества через разрешение однополых браков и массовый завоз иммигрантов и обвиняют Обаму оппоненты их Республиканской партии США — прим. ред.).
Не нравится, но принимается
А еще именно поэтому он, уже будучи президентом, без каких-либо иллюзий относился к реальности государственного управления. «Мне не нравилась эта сделка. Но уже шаблонным становился такой вариант, при котором альтернативы оказывались еще хуже», — пишет он, и это слова можно применить почти ко всем важным решениям, которые он принимает. Это кое-что сообщает нам о самом Обаме, а также о сложной природе его президентства, которое иногда представители Уолл-Стрит называют направленным против бизнеса, а прогрессисты — другом Уолл-Стрита. А если это кого-то интересует, то можно сказать, что он восхищается внешней политикой Джорджа Буша-старшего, особенно тем, как он действовал в момент окончания войны в Персидском заливе. Он не поддерживал войну в Ираке, но считал войну в Афганистане необходимой.
По его мнению, республиканцам лучше удаются войны до победного конца, и чувствуется присутствие у него стремления к тому, чтобы иметь такой же вариант племенной лояльности на левом фланге. Когда государственный вариант поддержки медицинского страхования был исключен из Законопроекта о доступном здравоохранении, многие демократы, по понятным причинам, были возмущены. Обама ожидал, что они разделят его прагматический подход и поймут, что у него не было другого выхода, если он хотел получить поддержку для этого законопроекта. Он приводит убедительный аргумент в поддержку принятия несовершенного Закона о доступном здравоохранении, потому что действия и законы в области повышения социального благосостояния, включая Закон о гражданских правах (Civil Rights Act) или «Новый курс», были несовершенны на своем начальном этапе, но со временем они улучшались. Но почему он публично и последовательно не приводил этот аргумент в тот момент?
Не напоминай им, что ты чернокожий
Но мне хотелось бы, чтобы он больше сказал сегодня по поводу расовых вопросов. Он пишет о расе, и при этом прекрасно понимает, что это прочтут люди, которые очень хотят почувствовать себя оскорбленными. Примерам расизма всегда предшествуют другие эпизоды, которые явно свидетельствуют об отсутствии расизма. Так, например, его сторонник в штате Айова говорит: «Я думаю о том, чтобы проголосовать за этого негра», и мы знакомимся со многими другими жителями этого штата, которых беспокоит расовый вопрос. Расистским инцидентам никогда не разрешается происходить, спокойно иметь место и быть незапачканными с помощью такого понятия как «сложность». Разумеется, расизм всегда сложен, однако эта сложность слишком часто служит как средство для уклонения от прямого ответа.
Во время своей президентской кампании Обама признает следующее: хотя политика, основанная на специальных интересах (она может проводиться этническими группами, фермерами, активными сторонниками контроля над оружием и т.д.) является нормой в Америке, лишь черные американцы проводят ее на свой страх и риск. Слишком большое внимание, уделяемое таким «черным вопросам» как гражданские права или неправомерные действия полиции, сопряжено с возникновением ответной реакции со стороны белых. Во время съезда активистов Демократической партии в штате Айова Гиббс говорит Обаме: «Поверь мне — что бы люди о тебе ни узнали, они все равно исходят из того, что ты не выглядишь как 42-ой президент». Другими словами: не нужно напоминать им, что ты чернокожий. При этом невысказанной остается такая мысль — если черный цвет кожи будет благодатным в политическом отношении, то тогда не будет никакой необходимости напоминать об этом избирателям. В этом так много несправедливого, и, тем не менее, люди понимают, что такой подход, вероятно, был самым прагматичным, и это была единственная возможность победить. А прагматичность тут была бы товаром с гнильцой.
Что касается чернокожего профессора Гарвардского университета Генри Гейтса (Henry Louis Gates), который был арестован при попытке взломать дверь своего собственного дома, то Обама считает его взгляды «более конкретными, более гуманными, чем простое моральное повествование о белых и черных». Он считает, что полицейские превысили свои полномочия при аресте Гейтса, но и сам профессор слишком резко отреагировал на появление полицейских в его доме. Бывают такие ситуации в расовом вопросе. Обе стороны были неправы, хотя они не были равными по своей власти.
(Однако из результатов внутренних опросов он узнает о том, что единственным инцидентом, вызвавшим самое большое сокращение поддержки среди белых избирателей за весь период его президентства, был как раз случай с Гейтсом.)
Такое же благородство мысли, хотя и с более мягкой снисходительностью, было проявлено в отношении Джереми Райта (Jeremiah Wright), пастора той церкви в Чикаго, которую Обама посещал время от времени. Его пламенная проповедь с критикой существующего в Америке расизма превратилась в скандал во время президентской кампании Обамы. Обама пишет о его «громких фразах, которые, как правило, были основаны на фактах, но были лишены контекста». Обама смиренно замечает, что гнев по поводу расизма был неуместен среди прихожан, состоявших из состоятельных и успешных чернокожих людей, как будто классовая принадлежность в Америке каким-то образом отменяет расу. Разумеется, Обама обладает тонким пониманием американского расизма, однако, возможно, благодаря своему уникальному происхождению и своей уникальной истории, он предпочитает оставлять невысказанной ту истину, которая может воспламенить страсти.
Камушек в огород белых рабочих
Он все еще размышляет о своем пресловутом описании белых представителей рабочего класса в сельской местности: «Они становятся все более ожесточенными, они хватаются за свои винтовки, они держатся за свою религию и испытывают антипатию к тем людям, которые непохожи на них. Они высказывают свое негативное отношение к регулированию торговли и таким образом выражают свое возмущение». А происходит это потому, что ему очень не нравится, когда его неправильно понимают. Он проявляет сочувствие к белым представителям рабочего класса, и он, в конечном счете, был воспитан дедушкой, который по своим корням принадлежал к белому рабочему классу. Однако, проясняя свою позицию, Обама пишет: «В течение всей истории Америки политики перенаправляли недовольство белых людей относительно их экономического или социального положения в сторону чернокожих или цветных людей». Является ли расизм представителей рабочего класса всего лишь результатом действий злонамеренных политиков, которые вводят в заблуждение незадачливых белых людей?
И когда он пишет о том, что Джон Маккейн (John McCain) никогда не проявлял «основанного на расовом подходе нативизма», характерного для других республиканских политиков, хотелось бы получить побольше хорошо обоснованных примеров в книге, которая, как кажется, иногда объединяет в себе очень тонкий подход к расовой проблеме с недостаточно несерьезным.
«Хотелось дать парню по голове»
Возобновляя дискуссию относительно Законопроекта о здравоохранении, Обама обращается к совместному заседанию Конгресса. В тот момент, когда он пытается опровергнуть ложные сведения о том, что положения этого Законопроекта якобы охватывают не имеющих документов иммигрантов, малоизвестный конгрессмен по имени Джо Уилсон (Joe Wilson), с красным от гнева лицом (расистский гнев, по моему мнению) начинает кричать «Ты врешь!», и в этот момент он становится участником застарелой американской традиции, когда белый человек проявляет неуважение к чернокожему человеку, даже если черный относится к более высокому классу. Вот как вспоминает об этом сам Обама: «Мне хотелось покинуть трибуну, спуститься вниз и дать этому парню по голове». Его попытку принизить значение этого инцидента в тот момент можно понять — он чернокожий человек, который не может позволить себе проявление гнева, — но сегодня, вспоминая об этом случае, он использует какой-то детский язык и говорит о гипотетической затрещине — это просто поразительно. Что означает быть публично оскорбленным, когда это впервые случается с президентом Соединенных Штатов, выступающим с обращением во время объединенного заседания Конгресса?
Да, он признает, что чужеродность, его необычное происхождение и имя сыграли свою роль в восприятии людей, но если его чужеродность была бы белого происхождения, а его отец был бы скандинавом, ирландцем или выходцем из Восточной Европы и если бы его среднее имя было Олаф или даже Владимир, то попытки его демонизации не были бы такими ужасными. Если бы он не был чернокожим, он не получил бы так много смертельных угроз и ему бы еще на раннем этапе первичных выборов была бы предоставлена охрана со стороны спецслужб, и это произошло бы задолго до того, как осознал возможность своей победы, а у него в спальне были установлены пуленепробиваемые экраны.
А что так называемый «защитный пессимизм» (protective pessimism), свойственный столь большому количеству чернокожих американцев, — что он говорит о бедности воображения Америки по поводу черных? Почему Обама считает, что ему повезло, поскольку он со своим вторым именем Хуссейн оказался в Белом доме? Почему мы плакали, когда он победил?
Похоже на уловки
Во время президентства Обамы я часто с осуждением говорила, обращаясь к своему другу и собеседнику Чинаку (Chinaku): «Ты играешь роль Обамы. Займи же, черт возьми, определенную позицию». Играть роль Обамы означало, что Чинаку находил 73 стороны в каждом вопросе, и он озвучивал это в деталях, и мне казалось, что это похоже на уловку, когда поверхностно обсуждается так много сторон, что в результате не затрагивается ни одна из них. Часто в своей книги Барак Обама играет роль Обамы. Он человек, который наблюдает за тем, как он наблюдает за собой, он удивительным образом настроен пуритански в своем скептицизме, он обращает внимание на каждый аспект, и, вероятно, все в целом не вызывает у него удовлетворения, он генетически неспособен быть идеологом. На раннем этапе их отношений Мишель спрашивает, почему он постоянно выбирает сложный путь. Позднее она скажет ему: «Как будто у тебя есть какая-то яма, которую нужно заполнить. Вот почему ты не можешь замедлить темп». И действительно. Мы, на самом деле, имеем дело с исключительно порядочным человеком, который честно рассказывает о себе. Сегодня принято перед любой похвалой в адрес публичной фигуры использовать слово «недостатки». Но у кого нет недостатков? Эта условность воспринимается как грубый барьер, как неблагодарное нежелание похвалить влиятельного или известного человека, как бы он этого ни заслужил. Эта история продолжится во втором томе, однако Барак Обама уже рассказал о ключевом моменте в истории Америки, а также о том, как Америка изменилась, оставаясь неизменной.
Чимаманда Нгози Адичи является автором романов «Пурпурный гибискус» (Purple Hibiscus), «Половина желтого Солнца» (Half of a Yellow Sun) и «Американа» (Americanаh). Живет попеременно в Соединенных Штатах и в Нигерии.
