После инцидентов, случившихся летом в Дижоне, и недавнего убийства преподавателя истории Самюэля Пати имидж этой диаспоры, прибывшей в начале 2000-х годов после четырех тяжелых войн с Россией, резко ухудшился.
Дабы не нарушать режима изоляции, мы беседуем за столиком для пикника на берегу Сены, на полпути между Бри и Гатине. Джамбулат Сулейманов, мужчина статного телосложения, присаживается напротив меня, слегка вытянув одну ногу в сторону. Больное колено на правой ноге — старая травма, с которой этот бывший чеченский военачальник научился жить, воспоминание о прошлом, о котором он рассказывает в общих чертах: учеба на историческом факультете Грозненского университета, прерванная накануне первой войны, противопоставившей в 1994 году эту небольшую территорию на Кавказе с преимущественно мусульманским населением России; служба во главе батальона из 280 человек; его короткое, всего на полгода, назначение послом столь же недолго просуществовавшей независимой Чечни в Малайзии; вторая война, еще более кровавая, разразившаяся в 1999 году, когда он едва начал преподавать. И, наконец, бегство.
В то время Джамбулат Сулейманов нигде не мог чувствовать себя в безопасности. Ни в Катаре, откуда он уехал после убийства оппозиционного товарища, ни в азербайджанском Баку, где он был вынужден каждый день менять квартиру. Тогда в 2006 году он сбегает в Европу, а именно во Францию, где и остается с женой и пятью детьми, воспользовавшись пересадкой в аэропорту Руасси.
В 2006 году Французское управление по защите беженцев и лиц без гражданства (Ofpra) зарегистрировало 1 798 российских заявок, «на три четверти состоящих из чеченцев». В своем отчете организация отмечает «их опасения как в отношении российских федеральных органов, так и местных сил безопасности, контролируемых Рамзаном Кадыровым». В 2007 году, когда Владимир Путин ставит Кадырова во главе Чечни, Джамбулат Сулейманов получает статус беженца во Франции.
Двое из его детей сейчас учатся в Сорбонне на факультетах филологии и философии — для него это большая гордость. Но 48-летний шофер снова неспокоен. Сначала по Европе прокатилась серия убийств бывших активистов движения за независимость или чеченцев, впавших в немилость Грозного: 4 июля в Австрии, в январе в Лилле, в августе 2019 года в Берлине. Страх вернулся. Европа больше не могла предоставить той защиты, на которую они так надеялись.
Тяжелое наследие
Затем имидж чеченской диаспоры во Франции сильно подпортили два совершенно разных по своему характеру события: сначала — участие в июне многих членов диаспоры в беспорядках в рабочих кварталах Дижона и Ниццы; затем — убийство в октябре в парижском регионе преподавателя Самюэля Пати молодым радикально настроенным чеченцем Абдуаллахом Анзоровым, прибывшим во Францию в возрасте 6 лет. Эта драма, случившаяся спустя два года после ножевого нападения, совершенного в Париже еще одним молодым чеченцем (один погибший), буквально парализовала общину.
«Мы потеряли много времени», — вздыхает Джамбулат Сулейманов. Созданная в Страсбурге в 2017 году ассоциация «Барт Маршо» («единство и свобода»), которую он возглавлял до недавнего времени, имела целью структурировать представительство чеченцев в Европе и бороться с экстремизмом среди молодежи. Внутренние разногласия и главное — нехватка средств — не позволили ей достичь этих целей. «Рабочие кварталы и интернет стали для нас большой проблемой», — признается бывший боец, с трудом подбирая французские слова — на русском языке, основном языке беженцев, ему общаться гораздо проще.
Эта недавняя, все еще малоизвестная и плохо организованная диаспора насчитывает от 40 000 до 60 000 человек по всей Франции, из которых 16 000 в 2019 году имели статус беженцев — цифры неточные ввиду отсутствия «этнической» статистики. Молодых и пожилых, получивших французское гражданство или лишь ожидающих его — всех их объединяет общая трагическая история: массовые убийства, совершенные Российской империей во время колонизации региона в XIX веке, депортация всего населения в Центральную Азию при Сталине, одна, а затем другая война против России и длинный шлейф ужасов и страха, тянувшийся за ними еще долго после официального прекращения боев в 2000 году, и, наконец, установление непримиримого режима Рамзана Кадырова под контролем Москвы. Тяжелое наследие, привезенное в Страсбург, Париж или Ниццу, где обосновались беженцы, по большей части в так называемых «чувствительных» районах.
Триста из них занесены в так называемые сигнальные списки по предотвращению радикализации террористического характера (FSPRT). Процент, скорее, небольшой. Что не помешало после жестоких летних событий разразиться бурной полемике вокруг «чеченской проблемы», как ее назвал Жан-Люк Меланшон, питающей самые закоснелые стереотипы. В мае 1995 года, в разгар предвыборных президентских дебатов, выступая оппонентом Лионеля Жоспена, Жак Ширак по памяти цитировал стихотворение Лермонтова, ставшее колыбельной, «которую слышал каждый русский ребенок и которая звучит так: " Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю. (…) Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал; но отец твой старый воин, закален в бою"». «Чечня — это очень, очень давняя история», — подытожил тогда бывший президент.
Прошлое возвращается
У кавказцев репутация людей жестоких, закрепленная в русской литературе и поддерживаемая, это правда, их неумеренным пристрастием к боевым видам спорта, особенно боям MMA (mixed martial arts). Как раз эта репутация позволила им найти работу в сфере безопасности в качестве охранников и вышибал, в частности, в ночных клубах Лазурного берега.
В Дижоне хватило нескольких сообщений в WhatsApp, чтобы сотня чеченцев приехала со всей Франции, из Бельгии и Германии, чтобы провести карательную экспедицию против жителей квартала Грезиль магрибинского происхождения, жестоко избивших молодого чеченца. В то же самое время беспорядки вспыхнули в Ницце: чеченцы взбунтовались не для того, чтобы получить долю рынка наркотиков, а чтобы положить конец насилию, связанному с наркотрафиком в их квартале. Как если бы они могли рассчитывать только на собственные силы, чтобы быть услышанными.
«Это внешнее единство, проявившееся в Дижоне, лишь подталкивает французское общество рассматривать их как отдельное сообщество, — с сожалением замечает Анн ле Юеру, преподаватель Университета Западный Париж — Нантер-ля-Дефанс и специалист по России и постсоветскому периоду. — И это никак не отражает их довольно успешный путь интеграции».
«В течение очень короткого периода времени чеченцам удалось увидеть, что такое государство, достойное этого названия, но в остальном мы, в основном, пытались пережить попытки сначала советского, потом российского государства нас уничтожить, поэтому для большинства из нас государство — это враг», — поясняет Адам Цами, 49 лет. Он живет в Париже и работает в центре временного пребывания, одновременно учась на факультете политологии в Высшей школе социальных наук. У него за плечами такой же травматичный путь: война, конвои раненых, которые он сопровождал в Азербайджан, побег в Малайзию, затем в Кыргызстан, где его родители долгие годы жили в депортации. Но и там он тоже не чувствовал себя в безопасности. «Путин четыре раза объявлял амнистию, а "они" все равно ко мне приходили». Только в 2011 году Адам Цами смог уехать во Францию, где с недавнего времени его охватывает ощущение, что прошлое возвращается.
Из Грозного Рамзан Кадыров за всем следит и во все вмешивается. Он сеет ужас как в Чечне, где исчезновения и произвольные аресты никогда не прекращались, так и за ее пределами. Его одобрение поведения чеченцев в Дижоне, которое он назвал «пристойным», его заявления по поводу карикатур Charlie Hebdo, его манипуляции религией поистине пугают. «В нашем парламенте, избранном в 1991 году, единственном году, когда выборы прошли в нормальных условиях, не было ни единого исламиста», — подчеркивает Адам Цами. Затем, по его словам, за время войн пришли иностранные салафиты, «а сейчас происходит суфийская исламизация [преобладающая в Чечне религиозная практика суннитского ислама]». Помимо этого, есть «внедренные люди» Кадырова, его посланники, ставшие таковыми как добровольно, так и принудительно, которых диаспора научилась опасаться даже во Франции.
«Послушайте старших»
22-летняя Седа умоляет мать перестать комментировать обсуждения в социальных сетях, касающиеся их родины. Она сама предпочитает не афишировать свою фамилию. Дочь известного военачальника, а сейчас студентка юридического факультета хорошо помнит Ингушетию, соседний с Чечней регион, принявший тысячи беженцев, включая ее собственную семью. Потом был Стамбул и, наконец, Париж (точнее, его пригороды) — этот последний пройденный этап с отчаянным желанием поскорее выучить французский.
Стройная девушка с бледным лицом и волосами, забранными на затылке, после смерти отца в прошлом году теперь выступает за старшую в семье из четырех детей: «Не нужно думать, что мы все время жалуемся. У каждого за плечами тяжелая история, но чеченцы работают, и женщины, и мужчины». Седу карикатуры Charlie Hebdo «раздражают», но это не помешало ее семье отдать дань памяти жертвам терактов в январе и ноябре 2015 года — «Отец настоял». «До сих пор, то есть до недавнего времени, имидж чеченцев был скорее позитивным, нам удавалось слиться с общей массой, — вздыхает она. — Но после Дижона я не чувствую, что мне здесь особо рады».
31-летний Шамиль Шамханов, проживающий в Ницце, разделяет это чувство. «Я провел здесь все школьные годы, — рассказывает тренер по боям MMA с певучим южным акцентом, — потом колледж, лицей, университет, и вот, после всех этих лет я задаюсь вопросом: а стоит ли говорить людям, что по происхождению я чеченец? У меня такое же удостоверение, как у какого-нибудь Онфре, но большая разница в том, что мне достаточно сказать: "Я за свободу выражения мнения, но", чтобы восприятие изменилось». По его словам, столкновения, произошедшие в районе Лизерон, давно назревали из-за беспомощности полиции. «Нас обвиняли в желании захватить рынок, но мы этого не хотели! Среди нас мало кто идет по этому пути, потому что это позор для всей семьи». Адвокат из Ниццы Поль Соллакаро подтверждает его слова: «Они почти никогда не замешаны в нарко-делах, это очень редко».
«Я защищаю их уже десять лет, — добавляет этот адвокат по уголовным делам, — и могу сказать, что это люди крайне верные, связанные общей культурой и общим тяжелым прошлым. Они не нытики, и я часто пытаюсь объяснить, может, потому что я сам корсиканец, что им приходится бороться с негативным имиджем». Как и все места отправления культа, молельная комната в центре Ниццы, которой руководит Басхан Магамадов, один из немногих чеченских имамов во Франции, сейчас закрыта. Сам, будучи беженцем с 2004 года, он повторяет молодежи: «Послушайте старших». «С нашим менталитетом и нашим образованием у нас не может быть двух лиц, Европа хорошо приняла нас», — говорит он, не скрывая беспокойства. В разных кварталах, и не только в Ницце, на улицах стали появляться враждебные надписи: «В наших холодильниках пусто, спасибо чеченцам!»
Имам также опасается, что возрастет риск отказа в предоставлении убежища тем многим, кто еще его не получил, или даже лишения убежища тех, кого подозревают в радикализации. Паскаль Шодо подтверждает эти опасения. Двадцать лет назад Комитет по Чечне, ассоциация, основанная интеллектуалами и активистами, которую она возглавляет, помогала вновь прибывшим переводить свою биографию для Ofpra. Сегодня же она пытается предотвратить случаи выдворения.
