Третье десятилетие двадцать первого века началось, а высшее общество США продолжает подавать признаки жизни — это «хай сосайети» (высшее общество — прим.ред.) по-прежнему устраивает балы для выходящих в свет девушек и организует соревнования по поло и другим аристократическим видам спорта, а патрицианские богатые семьи по-прежнему вместе проводят летний отдых в Ньюпорте. Но все это уже не то, эти явления напоминают отпечатки костей древних динозавров, настолько они далеки от старой классовой системы в США. Между тем поднимающийся новый правящий класс в США можно найти в каждом большом городе в каждом регионе. Для членства в этом обществе нужно иметь правильные дипломы и правильные убеждения.
Старые богатые
Для людей, наблюдавших за развитием отношений между разными классами в США в двадцать первом веке, сочетание социального класса с определенным уровнем дохода — это любимое занятие, позволяющее «классифицировать» разные слои общества. Но это же занятие может быть очень разочаровывающим и утомительным, и в зависимости от вашего подхода у вас могут получиться самые разные классы по доходам. Вы можете разделить общество на четыре группы по 25% населения: самые богатые, достаточно богатые, умеренно бедные и т.д. А можете и открыть, что доходы 1% самых богатых сопоставимы с доходами 99% остальных. Или разбить на две группы — 99,99% против 0,01% самых богатых. Тем не менее в США, как и в большинстве развитых обществ, класс — это сочетание сегодняшнего дохода, накопленных прежде богатств, образования, этнического происхождения, религиозной веры и расы. Причем все эти элементы в разных классах сочетаются в разных пропорциях. Никогда в истории человечества не существовало общества, где правящий класс был бы просто собранием разными путями достигших успеха богачей.
Прогрессисты, которые ставят знак равенства между классовым превосходством и деньгами, — такие прогрессисты склонны к упрощенным вариантам сглаживания классовых противоречий. Например, они предлагают посылать людям с низкими доходами наличность — чтобы поддерживать их доходы на уровне универсального базового дохода. Между тем популисты из правой части политического спектра лелеют собственные иллюзии. Они воображают, что США были намного более эгалитарным обществом (речь идет о ситуации внутри белого большинства, исключая чернокожую часть населения), чем нынешняя страна — в 1950-х или 1850-х годах. На самом деле и тогда равенства не было.
Высший класс: новичков не принимаем
И наивные прогрессисты, и мечтательные правые упускают из вида реальную эволюцию американской классовой системы в минувшие полвека. В результате состоялась консолидация (объединение и окукливание) американского правящего класса — ситуация, не имеющая прецедента в американской истории. Прежде правящий класс США был более или менее открыт для новичков. Такая ситуация связана с тем, что начиная с Американской революции конца восемнадцатого века до и до конца двадцатого века американская элита была разделена между небольшими региональными олигархиями. И только на протяжении жизни уходящего поколения эти региональные патрицианские кланы абсорбировались в единую, все более гомогенную национальную олигархию. Члены этой олигархии говорят с одним и тем же акцентом, имеют одинаковые манеры, ценности и дипломы о высшем образовании от Бостона (север) до Остина (юг) и от Сан-Франциско (запад) до Нью-Йорка и Атланты. И вот это настоящая перемена имеет эпохальное значение.
С незапамятных времен каждый крупный город в США обзаводился своим набором богатых семей — обладательниц наследственных имений со своими собственными клубами для встреч, своими собственными ритуалами и своими собственными социальными и экономическими «сетями взаимопомощи». Часто источник денег у той или иной семьи был совсем свеженький: например, вдруг случившаяся пару поколенирй назад смерть наследника какой-то элитной недвижимости, в итоге попавшей в руки другой семьи. Или взрывной рост доходов на вдруг обнаружившейся золотой жиле или вдруг зафонтанировавшей нефти под буром нефтяников — все это опять же поколение-другое тому назад.
В результате всех этих семейных клондайков, наследники и наследницы счастливчиков объявляли себя местной аристократией. Как и другие аристократии, эти местные патриции добавляли свежую кровь в свою генетику, а заодно и деньги на банковские счета, допуская в свою среду нуворишей — но лишь после того, как те проходили испытательный срок и впитывали ценности местного высшего общества.
Черные и белые плюс другие разделительные линии
Интересно, что эти региональные аристократические олигархаты следили за своей расово-этнической чистотой. Ведь в те времена были две расовые кастовые системы. Одна отделяла белых от небелых, а другая делила на касты белых — англосаксов, ирландцев, итальянцев, поляков и т.д. Так вот, среди белого населения сливками общества считались англо-американские протестанты, желательно представители Епископальной или Пресвитерианской церкви. Чуть ниже на социальной пирамиде стояли англосаксы, принадлежавшие к более «вульгарным» деноминациям типа методистов и баптистов. У немцев и выходцев из скандинавских стран был шанс войти в число англосаксов по совокупности заслуг — получить как бы «дворянство по выслуге лет». Между тем уже американцы ирландского происхождения, особенно католики, равно как и итальянцы и поляки, не говоря уже у евреях — все они были американцами рангом пониже. Американцы мексиканского происхождения были в двусмысленном положении. В некоторых сферах они дискриминировались так же, как и чернокожие американцы, а в сфере приема на работу, требующую физического труда, с ними обходились как с белыми — лишь статусом чуть-чуть пониже. Афроамериканцы и американцы азиатского происхождения — все они и вовсе не допускались в приличное общество и шансов войти туда не имели.
Англо-американские патриции протестантской конфессии вне зависимости от региона делили общую англо-американскую и трансатлантическую культуру — но не общую народную поп-культуру США. Вместо народной американской культуры у патрициев в разных регионах были свои региональные культуры, базирующиеся на британском образце или на других европейских наследственных образцах. Это сфера настолько тонкая, что ее следует разъяснить.
Мечта о Европе
Позвольте начать с того, что их объединяет: это трансатлантическая культура. С самых первых дней американской республики богатые элиты даже самых захолустных и Богом забытых уголках нашего Запада и нашего Юга могли позволить себе проводить каникулы в Европе. Они приносили с собой европейские моды из Франции и Британии в сельские районы у реки Миссисипи или в штате Вайоминг. Нужно помнить: до «стиля прерий» Фрэнка Ллойда Райта не было у нас никакой «чисто американской» культуры. Не было, например, американской архитектуры, были лишь разные волны подражания модным европейским стилям — палладианскому стилю, стилю греческого возрождения, европейской готике и т.д. Рудименты этого рабского следования европейским образцам до сих пор рассыпаны по всем США и служат зданиями для судов и других важных с точки зрения общественного блага учреждений. И все это — от тихоокеанского побережья до атлантического.
Ситуация в литературе, по контрасту с подражанием Европе в архитектуре, характеризовалась жесткой защитой «местных производителей» литературных произведений. Свои авторы продвигались — порой в ущерб авторам из других американских регионов. Моя бабушка по материнской линии, работавшая одно время учительницей, принадлежала к «мелкопоместной» южной аристократии. Она, дорогая моя бабушка, четко проследила, чтобы мой брат и я познакомились с литературным каноном именно в той форме, в которой он преподавался белым южанам в начале двадцатого века. В первую очередь подавалась обязательная выжимка лучшей британской литературы: Роберт Льюис Стивенсон и Редьярд Киплинг. Далее следовала прослойка южноамериканских писателей во главе с Сидни Ланье, чье произведение «Болота Глинна» познакомило меня с обаянием стихотворного текста. Был такой же «джентльменский канон» и у региона Новой Англии, где полагалось изучать все классическое наследие, начиная от Шекспира и классического поэта восемнадцатого века Александра Поупа с Альфредом Теннисоном к современным американским авторам Ральфу Уолдо Эммерсону, Генри Лонгфелло и Джону Уиттьеру — всем этим так называемым «каминным поэтам». Уитман, Гауторн и Мелвилл обрели свой нынешний высокий статус значительно позже — во многом благодаря профессорам литературы середины двадцатого века.
Как видите, это соперничество между разными региональными американскими олигархиями продолжалось приблизительно два века. С одной стороны, местные аристократы, особенно из недавно заселенных территорий, должны были доказать свою состоятельность как благородного сословия. Каждый должен был доказать, что он не отсталый «местный валенок», а человек, столь же знакомый с европейскими модами, как любой «столичный» патриций из Нью-Йорка или житель уважаемого города с историей типа Бостона или Филадельфии.
Местный патриотизм
Впрочем, попадались среди этих сливок общества регионального значения и влюбленные в свою малую родину мечтатели. Эти мечтатели спали и видели, как бы фактически управляемый ими город — будь это южная Атланта или город Милуоки в северном штате Висконсин — как бы сделать этот город аналогом античных Афин или Флоренции времен Ренессанса. Естественно, эти мечтатели хотели родному городу такой судьбы в рамках США, а потому сии меценаты покровительствовали именно местным писателям, поэтам и художникам — если, конечно, эти творцы работали в модном в тот период стиле и не возбуждали крамольных мыслей у местного населения. За контроль над федеральным правительством боролись мощные региональные олигархии выходцев из Новой Англии, южан, элиты Среднего Запада. Целью контроля над федеральным правительством была защита своих региональных экономических интересов.
Статус Гарвардского или Йельского университетов как престижных научных центров мирового уровня, а не региональных университетов — этот статус возник не так давно. Всего несколько поколений назад само собой разумелось, что сыновья местной аристократии (по крайней мере до 1960-х годов) останутся получать образование в своем регионе. Целью образования было восхождение к высокому положению в местном бизнесе на уровне штата, в местной политике и благотворительности. Никто и не думал особенно о получении образования в другой части страны. Колледж был частью социализации в высшем классе общества. Получение выгодных знакомых в колледже было важнее самого обучения. Поэтому эгоистичные местные патриции предпочитали посылать детей именно в региональные колледжи и университеты. Да и качество образования было не так важно: главное, чтобы твоя семья состояла в местном списке богатейших фамилий; это было намного важнее, чем факт твоего выпуска из одного из университетов Лиги Плюща. Это было даже важнее, чем вопрос, ходили ли вы в местный колледж или вообще не имеете образования выше средней школы.
Американские патриции прежних поколений были бы удивлены, если бы узнали, что когда-то в будущем богачи и очень известные люди будут идти на всякие трюки и даже напрямую давать взятки, чтобы протолкнуть своих отпрысков в несколько лучших университетов страны. Идти на разные ухищрения для того, чтобы протолкнуть своих детей в «правильный» местный клуб, — вот это местные олигархи поняли бы. Это стоило больших усилий.
Дамы как привратники у входа в высшее общество
Женщины из высшего класса были главными двигателями и «инспекторами» местного «высшего общества». Любому человеку, который верит, что женщины по натуре своей более великодушны и эгалитарны, чем мужчины, — этому человеку следовало бы поглядеть на «леди-лидера», этакую всеобщую дуэнью, осуществляющую допуск (или недопуск) в высшее общество того или иного региона США в начале двадцатого века.
Некая миссис Астор вела учет 400 «приличных» семей штата Нью-Йорк, и у нее были подражательницы по всем США, включая таких же дуэний в Филадельфии или в Далласе.
Подобно женским персонажам из романов Джейн Остин, дочери представителей местного правящего класса должны были выдаваться замуж за молодых людей «из хороших семей». Если это не удавалось сделать, вся династия выпадала из хорошего общества и считалась опозоренной. В некоторых кругах до сих пор «первый бал» молодой женщины, ее дебют в высшем обществе определял ее судьбу еще более определенно, чем замужество. Потому что именно первое выступление на «ярмарке невест» определяло пригодность девушки для замужества с мужчиной высокого статуса.
Эгалитаризм в США — миф авторства европейских туристов?
Когда я все это объясняю друзьям из других стран, они обычно удивляются, а иногда начинают меня в чем-то подозревать. А как же знаменитое американское «равенство фронтира»? Разве Америкой не правили простые ребята из среднего класса большую часть девятнадцатого или двадцатого века? Неужели Америка находится в опасности, что она (впервые в своей истории) превратится в иерархию стиле «старого света»?
На самом деле американское «равенство фронтира», братство первопроходцев дикого Запада — все эти вещи сильно преувеличены. Некоторую часть этого мифа создали европейские туристы типа Алексиса де Токвиля, Гариетта Мартино и Дикенса. По идеологическим причинам, а может, просто для того, чтобы сделать свой рассказ об Америке более занимательным, эти приезжие умышленно преувеличивали некоторые американские реалии, описывая их своим читателям в Европе. Так, они преувеличивали, когда описывали американцев как общество без классов и без предубеждений, в чем-то даже вульгарное именно из-за царящего в нем равенства. Дело в том что Токвиль и Диккенс во время своих поездок в США встречались с более или менее образованными и богатыми американцами. По стандартам британских герцогов или французских королей эти американцы и вправду могли показаться вульгарными, но и безмозглыми деревенщинами эти американцы тоже не были. Если бы эти европейские пишущие «туристы» во время своих путешествий в США снизошли до хижин рабов, трущоб для мигрантов и жутких палаточных городков, в которых жили шахтеры, — вот в этом случае Токвиль и Диккенс поняли бы, что настоящая, не аристократическая Америка ценила равенство куда больше, чем им казалось. Представители американской элиты были более склонны вежливо улыбаться, разговаривая с пролетариатом, чем британские аристократы. Но они были не более британцев расположены пускать эти самые трудящиеся классы в свою свои семьи.
География бедности
Западная граница — опасная и двигающаяся сама по себе — не была мифом, созданным воображением впечатлительных первопроходцев. Мой пра-прадедушка сделал предложение моей пра-прабабушке, вручив ей письмо, сидя на коне, который через секунду унес его на север — он спешил на перегон скота из Техаса в Канзас. Человек, пра-внучатым племянником которого является ваш покорный слуга, был убит лихими людьми прямо на дороге рядом с техасским городом Остин в 1880-х. Но этот период в жизни Дикого Запада все-таки был недолгим. Первыми белыми поселенцами были и вправду мелкие фермеры вперемешку с бандитами и чуть ли не вчерашними пиратами. Но как только индейцев убирали в резервации, а железная дорога начинала функционировать по расписанию, такого рода территории быстро «джентрифицировались» — делались пригодными для обитания благородных людей. Богачи въезжали, покупали лучшую землю, строили хорошие дома и местный Оперный театр в одном из модных на тот момент европейских стилей. А первопроходцев-поселенцев вместе с семьями вытесняли наружу — в дикий мир следующего осваиваемого штата.
Сегодня «белая» бедность в США сосредоточена в горах Аппаллачах и районе вокруг них. Причина следующая: шотландские и ирландские первопоселенцы, которым не хватало денег на приличный дом в развитых регионах, были вынуждены удовлетвориться не самым престижным жильем в Аппаллачах, на плато Озарка в центре США (штаты Миссури и Арканзас), а также в высокогорных регионах Техаса. Но когда богачи обнаружили, что дом в горной местности с ее роскошными видами тоже может быть модным, бедняков попросили на выход и из этих мест. Сейчас старых поселенцев в Горном Техасе вытесняют «ценовые беженцы» из Калифорнии, которые, не в силах купить жилье в дорогой Калифорнии, перемещаются в Техас, принося с собой калифорнийскую традицию бутиков трендовой одежды, духовности в стиле «Нью Эйдж» и кухни с органической едой.
Поскольку не существовало единой американской элиты, не было и единой двигающейся западной границы. Сначала жители Новой Англии (первый район европейского заселения на северо-востоке США — прим. ред.) двинулись на Запад, чтобы заселить земли к югу от Великих Озер. А потом они же переехали назад, на восток и вглубь континента, пожив в портах Тихоокеанского побережья. Пока привычные к горам шотландцы и ирландцы осваивали высокогорные местности, класс южных плантаторов приобрел для себя удобные для выращивания хлопка от штата Вирджиния до Мексиканского Залива и центрального Техаса. То есть ту территорию, где прибрежная равнина плавно переходит в южную часть Великих Равнин — Среднего Запада. Историки Дэвид Фишер и Уилбур Зелински отмечают, что эти переселенцы с востока на запад принесли с собой два разных типа англо-саксонской планировки новых поселений. Планировщики малых городов, пришедшие из Новой Англии, любили газоны с живописными церквями и сельскими школами. А поселенцы на Юге предпочитали иметь в качестве центрального объекта нового поселения здание суда.
Равенства все же было больше, чем теперь
Короче говоря, нынешнее популярное представление об американской истории, верящее в грехопадение демократии первых поселенцев в нынешнюю плутократию и технократию, — это представление является упрощением. Хотя американское общество времен освоения новых земель и не было аристократическим, оно тем не менее было иерархическим. И оно было очень классовым — с самого своего основания. Не говоря уже о том, что оно, с современной точки зрения, было очень расистским и основанным на этнических стереотипах. Если говорить о том, что теперь является подлинно новым, то это то, что все эти некогда сугубо локальные кластеры «высших обществ» ныне сливаются в первый общеамериканский правящий класс. И это с одной стороны хорошо, а с другой — плохо.
По сравнению с прежними американскими элитами, растущая ныне общеамериканская олигархия меритократична (ценит людей и дает им власть по их личным достоинствам — прим. ред.). Она открыта для новых членов и свободна от открытых форм расовых и этнических предубеждений. Еще совсем недавно, в 1970-е, мой приятель, работая в большом банке на северо-востоке страны, был вынужден скрывать свое ирландское происхождение от владевших банком англо-саксонских протестантов. Теперь такое невозможно. Наоборот, элитные банки стараются доказать свою инклюзивность. Правда, итоге Уолл-стрит и Кремниевая долина демонстрируют нам в основном белое и азиатско-американское население. Но это лишь отражение относительно низкого социально-экономического статуса многих черных и латиносов в США. Получается так, что и так бедные потомки шотландцев и ирландцев в низкогорном регионе Аппалачей ныне страдают от новой беды — именно их теперь дискриминируют из-за якобы имеющейся у них «белой привилегии». Иммигранты из Африки и Южной Америки (не путать с нищей Мексикой и другими центральноамериканскими странами) часто оказываются выходцами из богатых городских семей. Они в среднем богаче и образованнее среднего белого американца. В итоге Гарвардский университет использует этих богатых африканских иммигрантов, чтобы заполнить свою «квоту на обязательный прием чернокожих». И это притом, что «аффирмационная акция» по приему в вузы чернокожих замышлялась с целью помочь черным американцам — потомкам рабов. В настоящий момент, по данным социологического центра «Пью рисерч» самые богатые вероисповедания в США — это последователи Епископальной церкви, иудаисты и индуисты. Если же говорить о богатстве среди «невоцерковленных» (а по сути неверующих) людей, то первое место среди них займут чаще всего не причисляющие себя ни к одному вероисповеданию американцы китайского происхождения. Хотя точных данных по этому вопросу не имеется.
Так что же носят и говорят теперь?
Сегодня членство в ставшем многорасовым, денационализированном американском «высшем классе» зависит не от происхождения, а от диплома — желательно не уровня бакалавра — от одного из университетов Лиги Плюща. Или от диплома какого-то престижного университета одного из пятидесяти наших штатов. Лига Плюща или доступный не для всех университет одного из штатов — вот новый социальный регистратор, неизбежная часть пути в высшее общество. Впрочем, сам по себе диплом — это еще не весь этот путь. Одного диплома недостаточно для приема в высший класс американского общества. Как и все правящие классы в любой стране, новый американский правящий класс сохраняет такие элементы опознания «свой — чужой», как свой собственный «диалект» английского языка, религия и ценности. Правильный набор этих признаков позволяет отличать своих от чужих. Разберем эти признаки чуть подробнее.
Диалект. Вы можете быть лучшим по итогам экзаменов в школе бизнеса Гарвардского университета. Но если вы произносите порядковое числительное «тридцать три» как «тгидцать тги» или с южным выговором — подумайте о курсе занятий с логопедом.
Религия. Вы можете быть редактором студенческого Обзора юридических новостей Йельского университета, но если вы говорите во время интервью какую-нибудь пошлость типа «Я принял Иисуса Христа как моего личного Спасителя» или напоказ перебираете четки — не ждите, что вам предложат работу в престижной фирме.
Ценности. Это самый тонкий тест. Нужно не просто быть политкорректным. Проблема тут в том, что новый правящий класс все время меняет «кодовые слова», по которым он отличает свой истинно избранный круг от вульгарных самозванцев, пытающихся обманом проникнуть в элиту страны. Вот вам пример. Еще десять лет назад вы могли быть членом американского правящего класса и сказать вместе с Бараком Обамой и Хиллари Клинтон: «Я считаю, что брак может быть только между мужчиной и женщиной, но я всей душой за гражданские союзы для геев и лесбиянок». А вот в 2020-м этот номер уже не пройдет. Если вы хотите принадлежать к высшему классу, все высшее общество ожидает, что вы скажете: «Я всей душой за права трансгендеров и вообще очень поддерживаю трансов». Если сегодня, перепутав эпоху, вы во время интервью брякнете что-то насчет модных еще недавно гражданских союзов, вы сразу испортите атмосферу на интервью.
Язык политкорректности — язык безумной элиты
Все больше и больше американцев понимают, что «политкорректная» речь — это никакое не средство избежать обидных слов в адрес бедных и угнетаемых. Наоборот, этот птичий язык с его «афроамериканцами» и «людьми с ограниченными возможностями» вместо инвалидов — это средство, с помощью которого новая американская элита не пускает в свой круг нормальных трудящихся американцев всех рас, а заодно и остатки старых региональных элит. Новая (над)национальная олигархия меняет политкорректные слова-пароли каждые шесть месяцев или около того. Члены элитного слоя информируются о смене пароля через университеты, престижные СМИ и Twitter. Американский рабочий народ все эти сигналы не считывает, потому что уделяет масс-медиа намного меньше внимания, чем элита. И очень мало у кого из этих непривилегированных слоев найдется сыночек или дочка в Гарварде или Йеле, который разъяснит, что там к чему со всеми этими «гендерно-нейтральными» туалетами. Да и вообще: те американцы, которые не получили высшего образования, мало времени проводят в «Фейсбуке» и Твиттере — с последней из упомянутых соцсетей многие из таких американцев и вовсе незнакомы. И это, помимо других признаков, доказывает идиотизм теории так называемого «Рашагейта». Напомним, что по этой теории Владимир Путин заморочил головы американцам рабочего класса, убедив их голосовать за Трампа «мемчиками» в тех самых соцсетях, которые рабочий люд в США как раз не смотрит и не читает.
Представляете, какую прекрасную стратегию для отсечения недостойных придумали наши олигархи — они постоянно заменяют старые «кодовые» слова своего круга на новые. Эта стратегия прячется за байкой про то, что все более политкорректные слова нужны ей для демонстрации все большего уважения к той или иной прежде угнетенной группе. Но послушайте: не было среди боровшихся за свое освобождение американских рабочих с темным цветом кожи — не было среди них такой группы, которая требовала бы замены слова «рабы» на «обращенных в рабство персон». А большинство жителей США латиноамериканского происхождения не понимают и овергают навязываемое нашей интеллектуальной элитой странное слово Latinx. Политкорректная речь вдруг «проснувшихся для защиты угнетенных» представителей элиты — это новейший диалект правящего класса, богатых, властных и привилегированных. А обновляется этот диалект постоянно, чтобы не дать парвенюшкам из низших классов привыкнуть к часто повторяющимся шифрам и начать имитировать лучших и высших, проникая в их ряды. Даже строгая дуэнья миссис Астор не придумала бы ничего лучше для поддержания чистоты рядов — она бы одобрила такую «степень защиты».
