Принстон/Париж — Призрак инфляции вернулся. Два десятилетия центральные банки промышленно-развитых стран были уверены, что избавились от неё навсегда. Затем наступил финансовый кризис 2008 года, вызвавший кратковременный возврат инфляционных опасений на обоих берегах Атлантики. В 2010 году в США конгрессмены-республиканцы объявили о политике экономии бюджетных расходов, а в 2011 году Европейский центральный банк (ЕЦБ) приступил к ужесточению политики процентных ставок. Но потом власти забеспокоились, что инфляция слишком низка и её больше невозможно поднять.
Сегодня мы вновь слышим разговоры об инфляции. Насколько серьёзно следует их воспринимать? Ведь мы уже слышали их раньше, и не только в 2010 году.
Нынешние дебаты воспроизводят запутанную политическую обстановку 1970-х годов, когда инфляционные «голуби» доказывали, что нефтяные шоки десятилетия (в 1973-1974 годах цены на нефть утроились, а в 1979 году после исламской революции в Иране сделали это ещё раз) не приведут к росту инфляционных ожиданий или возникновению инфляционной спирали. Некоторые известные экономисты, например, британский кейнсианец Рой Хaррод, утверждали даже, что стимулирующие экономический рост монетарные и бюджетные меры приведут к снижению цен, потому что повысятся объёмы производства и изобилие.
Инфляционные «ястребы» в ответ предостерегали против нарастающей монетарной экспансии, поддерживаемой банковскими и финансовыми интересами. Вызванный ею рост цен может создать эффект храповика, когда организованные группы (в первую очередь профсоюзы) договариваются о фиксации возросшей оплаты труда.
Согласно общепринятой интерпретации этого исторического периода, президент Ричард Никсон, а затем и президент Джимми Картер заставляли ФРС США повышать инфляцию. Но опубликованное недавно масштабное исследование экономиста ФРС Эдварда Нельсона, посвящённое нобелевскому лауреату Милтону Фридману и монетарным дебатам 1970-х годов, опровергает такую интерпретацию. Нельсон показал, что председатель ФРС Артур Бёрнс, человек непогрешимой монетарной ортодоксии и отеческая фигура для Фридмана, был твёрдо намерен не допустить возникновения новой инфляционной спирали.
Однако Бёрнс руководствовался ошибочной теорией причин возникновения инфляция. Он был уверен, что введение контроля за ценами и зарплатами, за который он ратовал, позволит поставить под контроль эффект растущих зарплат, возникающий после единовременного шока. В результате Федеральный резерв боролся с Великой инфляцией 1970-х с помощью ошибочной доктрины. Фридман заработал внушительную репутацию, предсказав безудержный рост цен.
Некоторые европейские страны выбрали иной путь. Немецкий Бундесбанк, начавший беспокоиться по поводу инфляции задолго до нефтяных шоков, в мае 1973 года решил покончить с фиксированным обменным курсом немецкой марки к доллару. В тот момент немецкие банки были недовольны этим шагом, опасаясь, что он приведёт к банковским банкротствам. Но позднее, когда инфляция в стране (а значит и процентные ставки) оказалась ниже, чем в США, немецкие власти могли утверждать, что последовавший затем нефтяной шок 1973 года был действительно единичным эпизодом. Благодаря изначальным успехам, они оказались в состоянии смягчить его последствия, и во время глобального экономического спада в 1975 году Германия пострадала лишь умеренно.
Если обобщать, с единичным шоком можно справиться без долгосрочных последствий, потому что каждый понимает, что это некое исключительное событие. Но когда цикл шоков и ответных мер повторяется, возникает тенденция. Взгляды людей на будущее начинают меняться, потому что исключительное становится нормой. Говоря языком центральных банков, ожидания «теряют якорь».
Аналогичные споры велись по поводу крупных военных операций, которые требовали больших бюджетных расходов, повышавших спрос лишь временно, то есть на время конфликта. После Первой мировой войны США и Великобритания стремились быстро вернуться к «нормальности», начав болезненный процесс дефляции. Между тем в Центральной Европе долгое время сохранялась крайне хрупкая политическая и социальная ситуация, создававшая впечатление, что обстоятельства военного времени никуда не исчезли, и поэтому требуется продолжение бюджетной политики военной поры. В конечном итоге эти страны встали на путь инфляции, а затем и гиперинфляции.
Аналогичные аргументы применимы и к пандемии сovid-19. Нет сомнений в том, что для смягчения мгновенного шока, вызванного вирусом и сопутствующим закрытием экономики на карантин, были срочно необходимы большие монетарные и бюджетные буферы. Если бы эти буферы были убраны в некий чётко определённый момент, тогда никаких долгосрочных последствий для ценовых ожиданий не возникло бы.
Но, подобно коронавирусу, экономические трудности могут сохраняться, пока общество страдает от этой болезни. А её последствия не будут распределяться равномерно. Восстановление в секторе туризма и путешествий будет серьёзно задерживаться, и поэтому им потребуется дальнейшая бюджетная поддержка. Сложность задачи будет заключаться в том, чтобы отличить серьёзно пострадавшие, но ещё жизнеспособные отрасли от экономической деятельности, ставшей жертвой постоянного шока из-за развития технологий или поведенческих изменений.
Все власти понимают единовременный характер шока сovid-19, но их мнения начинают расходиться, когда возникает вопрос, а как на него реагировать. Администрация президента США Джо Байдена убеждена, что предложенный ею пакет восстановления экономики в размере $1,9 триллиона (в плюс к чрезвычайным расходам в размере $3,1 триллиона в течение 2020 года) не создаёт какой-либо долгосрочной опасности.
Председатель ФРС Джером Пауэлл признаёт, что отложенный спрос может спровоцировать краткосрочный скачок инфляции, но он уверен, что, судя по опыту последних 20 лет, этот скачок будет временным. ЕЦБ тоже утверждает, что резкий ценовой всплеск не следует излишне интерпретировать как возврат инфляции. Председатель ЕЦБ Кристин Лагард уверенно заявляет, что «пройдёт ещё немало времени, прежде чем мы начнём тревожиться по поводу инфляции».
Напротив, некоторые страны ЕС (особенно «четвёрка бережливых») начали беспокоиться по поводу сложившегося нового, опасного всемирного консенсуса по поводу инфляции. Некоторые американцы, в том числе бывший министр финансов Лоуренс Саммерс, ранее выступавшей за бюджетное стимулирование, начали высказывать аналогичные опасения.
Поскольку возникают такие же расхождения, которые возникали при предыдущих шоках, нам нужен простой тест, позволяющий сориентироваться в этом новом-старом инфляционном споре. Ключевой вопрос: можем ли мы быть уверены в том, что состояние исключительных обстоятельств закончится. Если мы можем чётко определить этот момент, тогда можно не беспокоиться по поводу инфляции.
Если же одно исключение начинает порождать новые исключения, тогда очевидного выхода из этой ситуации не будет. Вместо этого начнут меняться ожидания, а инфляция будет всё чаще учитываться в наших представлениях о будущем. Это создаст политическую неопределённость и острую поляризацию между странами, управляемыми боязливыми «ястребами», и теми, которыми управляют самоуверенные «голуби».
Маркус Бруннермайер — профессор экономики и директор финансового центра Бендхейма Принстонского университета.
Жан-Пьер Ландау — адъюнкт-профессор экономики в Sciences Po.
