Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
The New York Times (США): рожденные в советской ссылке, они могут умереть в ссылке российской

Многие жертвы сталинского ГУЛАГа до сих пор не могут вернуться в родные города своих родителей. Несмотря на распоряжение суда, Москва им не помогает.

© CC BY-SA 3.0 / Vladimir Fedotov / Перейти в фотобанкСосногорск (муниципальный район)
Сосногорск (муниципальный район) - ИноСМИ, 1920, 15.03.2021
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Московский репортер The New York Times вспоминает трагическую страницу российской истории — сталинские репрессии — на примере одной семьи. Но, несмотря на то, что российское правительство предоставило жертвам репрессий право вернуться домой, на практике все получается сложнее. Сначала мешал развал СССР, сегодня — бюрократические проволочки, говорится в статье.

Нижний Одес, Россия — Длинные очереди за молоком, туалетной бумагой и прочими товарами повседневного спроса исчезли в России уже давно. Но одна очередь стала длиннее — та, в которой стоит Евгения Шашева.

Ждет она 70 лет.

Столько времени прошло с тех пор, как она появилась на свет в отдаленном российском регионе. Ее семью отправили туда в ссылку из Москвы на пике сталинских чисток в 1930-е годы, когда людей миллионами расстреливали и отправляли в лагеря.

Все эти 70 лет, говорит Шашева, она ждет того момента, когда сможет вернуться в российскую столицу.

В 2019 году Конституционный суд России издал постановление, позволяющее это сделать. Согласно решению суда, «дети ГУЛАГа», а их, по некоторым оценкам, около 1 тысячи 500 человек, должны получить от правительства финансовые средства для переезда в те города, откуда Сталин выслал их родителей.

Парламент должен был обсудить этот вопрос в прошлом месяце, но его сняли с повестки. Сейчас процесс полностью застопорился, и Шашева вместе с 55 000 людей впереди нее безнадежно застряла в очереди на социальное жилье в Москве.

Так она и ждет в Нижнем Одесе, который находится настолько далеко от наезженных дорог, что там на улицах регулярно появляются медведи.

«В России люди до сих пор живут в советской ссылке, — рассказывает получивший образование в Гарварде адвокат Григорий Вайпан, который взялся за дело Шашевой, рассматриваемое в российских судах. — Многие живут в ней с самого рождения по 70-80 лет».

Российское государство признает совершенные при Сталине ужасные преступления, но устранять их последствия становится все труднее, так как Кремль сосредоточил все внимание на былой славе России, а не на боли и страданиях людей.

В 1991 году при последнем советском руководителе Михаиле Горбачеве государство предоставило жертвам репрессий право вернуться домой. Оно также отдало распоряжение обеспечить этих людей и их детей жильем по месту прежнего жительства. Но после распада Советского Союза страна скатилась в хаос, денег у государства было мало, и закон этот в основном был проигнорирован.

Спустя десятилетие положение в стране улучшилось, потому что после прихода Владимира Путина на пост президента нефтяные цены резко выросли. Но власти не проявляли особого интереса к проблемам, созданным жестоким сталинским режимом. Вместо того, чтобы помогать жертвам вернуться домой, как того требовал закон, Москва передала эти вопросы в ведение регионов.

В результате появились совершенно нелепые требования, как в произведениях Кафки. Чтобы получить социальное жилье в Москве, жертвы репрессий должны были сначала прожить там 10 лет, получать зарплату меньше минимальной и не иметь собственного жилья. В результате процесс обеспечения людей квартирами в основном остановился.

Биографии родителей Шашевой оставляли им мало шансов пережить сталинский политический террор. Ее отец Борис Чебоксаров, родившийся в Швейцарии, принадлежал к богатому купеческому роду. Таким образом, внимание тайной полиции к Чебоксарову было лишь вопросом времени.

В 1937 году работавшего в советской пищевой промышленности Чебоксарова арестовали прямо в его квартире в центре Москвы, и с этого момента началась их вынужденная ссылка. Его обвинили в том, что он японский шпион, и отправили работать на шахту в северный регион Коми.

Его отца, учившегося в университете в Лозанне, тоже арестовали и расстреляли, точно так же обвинив в шпионаже на Японию.

К тому времени сталинские узники еще не построили железную дорогу на Крайний Север, и поэтому Чебоксарову пришлось идти до исправительно-трудового лагеря пешком сотни километров по тайге.

На шахте он и остальные заключенные трудились «как рабы», рассказал 81-летний Анатолий Абрамов, который в детстве жил недалеко от лагеря и является одним из немногих живых очевидцев.

В 1945 году Чебоксарова освободили из лагеря, но он был вынужден остаться там, работая на шахте инженером и живя за забором. Тогда же он познакомился с матерью Шашевой Галиной. В годы Второй мировой войны нацисты отправили ее в трудовой лагерь, и тем не менее, русские обвинили ее в пособничестве Германии и отправили в ссылку.

Из своего детства, проведенного вблизи сталинского лагеря, Шашева помнит в основном холод. Как-то раз она поехала с отцом на грузовике в соседний поселок. В дороге машина сломалась, и им пришлось снимать доски кузова, чтобы разжечь из них костер и не замерзнуть до прибытия помощи.

«В противном случае мы замерзли бы до смерти менее чем за час», — рассказывает Шашева, у которой московский говор ее отца, хотя сама она никогда в российской столице не жила. Суровый климат с его мрачными зимами и коротким летом, когда появляются тучи комаров, отразился на ее здоровье. В детстве Шашева заболела туберкулезом, а местная система здравоохранения была очень слабая.

При Путине такие воспоминания людей были оттеснены в сторону и забыты.

Придя к власти, он постоянно подчеркивает необходимость чествовать советские достижения и особенно победу над нацистской Германией. При этом власти стараются избегать сравнений сталинского террора и ужасов правления Гитлера. Чтобы предпочтительная версия истории возобладала, Кремль оказывает давление на историков, исследователей и правозащитные организации, которые занимаются историей ГУЛАГа и памятью о нем.

Организации, пытающиеся помочь таким как Шашева, тоже подвергаются все большему давлению. Занимающееся этими вопросами известное общество «Мемориал» в 2012 году объявили иностранным агентом. Историка Юрия Дмитриева, обнаружившего массовое захоронение времен Сталина на северо-западе России, приговорили к 13 годам лишения свободы, предъявив ему обвинения, которые многие считают безосновательными.

Такие действия препятствуют и возвращению Шашевой в Москву.

«Российское государство хочет контролировать эту тему, — сказал независимый исследователь Николай Эппле, написавший книгу о том, как правительство относится к самым мрачным периодам в истории страны. — Любого, кто хочет заниматься ею самостоятельно, оттесняют».

В ноябре нижняя палата российского парламента обсуждала проблемы таких людей как Шашева; но некоторые законодатели пожаловались, что жертвы Сталина и их родившиеся в ссылке потомки требуют получения социального жилья вне очереди.

В итоге правительство согласилось с предложением, согласно которому семьи репрессированных будут ждать своей очереди 20 лет.

Адвокат Шашевой Вайпан пытается добиться внесения поправок в этот проект закона. Его кампания по оказанию помощи детям ГУЛАГа привлекла внимание десятков тысяч сторонников, в том числе многочисленные общественные организации.

Гуляя по территории бывшего лагеря, где работал ее отец, Шашева рассказала, что у нее нет выбора, и она продолжит свою борьбу, чтобы выбраться из Нижнего Одеса и переехать в Москву, которую она считает своим настоящим домом.

Живя в 1 тысяче 300 километрах от столицы, Шашева, тем не менее, считает себя москвичкой. Мечтая о Москве, она представляет, как идет в людском водовороте по улицам этого города.

«В Москве мне нравится то, что можно гулять в толпе людей поздно ночью и видеть, что происходит, — сказала она. — Я просто хочу почувствовать эту повседневную жизнь. Здесь у нас такого нет».

Но даже если ей удастся получить жилье в Москве, другие тревоги все равно останутся.

«Я по-прежнему боюсь, что репрессии вернутся, — сказала Шашева. — Я поняла, что в глубине души у всех у нас, жертв репрессий, сохраняется этот глубоко укоренившийся страх».