Должно быть, я один из немногих испанцев, кому выпала честь провести несколько часов с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым. Этот дипломат начал свой профессиональный путь еще в СССР. С 1981 по 1988 год он входил в состав советской делегации в ООН. В 2004 году президент России Владимир Путин назначил его министром иностранных дел — кем он является и по сей день. Я познакомился с Лавровым в апреле 2007 года, к тому моменту он пробыл на своем посту три года.
Министр-долгожитель и выставка
Интересно, что из всех министров иностранных дел любой современной страны Лавров держится на этой должности дольше всех, уже 17 лет. Недавно ему исполнилось 70 лет. Он превзошел даже Молотова, который был министром иностранных дел с 1939 по 1949 год и с 1953 по 1956 год. Риббентроп занимал этот пост с 1938 по 1945 год и ушел с него, когда Германия пала. То, что эти министры выжили при тоталитарном режиме, само по себе говорит о том, какие это личности. Правда, признаем, что сегодняшняя Россия сегодня и сталинская Россия — страны разные.
За несколько недель до этой встречи в Мадриде министр иностранных дел Испании Моратинос (Moratinos) позвонил мне и попросил организовать выставку по случаю визита Лаврова, которая была бы посвящена 30-летию восстановления прерванных еще во время гражданской войны 1930-х годов в Испании дипломатических отношений между двумя странами.
Отношения между СССР и Испанией были восстановлены в 1977 году, когда в Испании только зарождалась монархия и ожидалось принятие Конституции. О России тогда не говорили, на ее месте был СССР. В 2007-м году, на 30-летие восстановления отношений, я уже три года как руководил Институтом Сервантеса, подведомственным МИДу. Тогда мы только переехали на улицу Алькала в Мадриде, поэтому помимо того, что нужно было продумать мероприятие, найти материал и начать устанавливать оборудование в неподготовленном месте, приходилось как-то справляться со всем тем хаосом, который обычно возникает при переезде. Бесценную помощь нам оказало сотрудничество с испанским и российским информагентствами — ЭФЭ (EFE) и ТАСС. Вместе мы собрали около ста фотографий, а также подлинники и факсимиле разных документов. У нас получилась прекрасная выставка при входе в величественное старинное здание Центрального Банка. Я воспользовался моментом и поделился с министром Моратиносом, с какими трудностями мы сталкиваемся, помогая отделению Института Сервантеса в Москве продолжить свою работу. И министр пообещал мне устроить встречу с Лавровым — может, он поможет.
Надменный, но все налаживает
В назначенный день, 18 апреля 2007 года, меня вызвали во дворец Санта-Крус, чтобы я мог переговорить с Лавровым, а затем сопроводить министров на открытие выставки. Я приехал заранее, и мне пришлось подождать некоторое время. Дипломаты, что ходили вокруг и следили за тем, чтобы все проходило согласно протоколу, шепотом говорили мне, что все идет хорошо, но что российский министр кажется человеком надменным, сложным, бескомпромиссным и не очень дружелюбным. Он лишь иногда пытается быть приветливым. А вот наш испанский же министр — полная его противоположность.
Я и до этого переживал, однако после этих слов меня охватила еще большая тревога. Вдруг меня позвали, я вошел в зал, министр Моратинос представил меня, все уже стояли и собирались уходить. Лавров стоял передо мной. Я увидел перед собой высокого, сильного, несколько сурового человека, худощавое лицо которого выражало глубочайшую серьезность. Он пожал мне руку, и его рука показалась мне огромным айсбергом. Я вкратце объяснил ситуацию с Институтом Сервантеса в России, где мы хотели открыть еще один филиал, на этот раз в Санкт-Петербурге. Я также предложил министру способствовать открытию Институтов русского языка имени Пушкина в Испании. Он выслушал меня с невозмутимым выражением лица, не задав ни одного вопроса, и в конце встречи решительно ответил мне: «Все наладится!» Так и случилось, по крайней мере, пока я стоял во главе Института Сервантеса.
Когда мы подъехали к Институту, Лавров вышел из служебной машины и посмотрел на здание, после чего мы все вошли внутрь бывшего здания Центрального Банка — былой национальной сокровищницы. Перед тем, как увидеть саму экспозицию, мы прошли мимо нескольких фотографий, распечатанных на больших баннерах, которые я приказал повесить, чтобы не было видно некоторые кабинеты. На них были дети, прятавшиеся за фасадом здания, в которое мы только что вошли. Они пытались укрыться от воздушных бомбардировок франкистских войск. Несколько снарядов лежали рядом с детьми, так и не разорвавшись.
Фото гражданской войны
Моратинос рассказал Лаврову о гражданской войне и о присутствии СССР, и единственный вопрос, который задал российский министр, был о количестве погибших. Моратинос замялся и посмотрел на всех нас, словно ожидая, кто предложит больше, и в конце концов назвал цифру в миллион. Лавров скорбно покачал головой, как будто это число показалось ему незначительным, и мы проводили его к самой выставке. Он останавливался у фотографий и спрашивал, какое событие было запечатлено на них. Это было ужасно, потому что, хоть на всех них и была подпись, из-за всей этой суматохи мы не успели изучить историю каждой. Моратинос, известный своей коммуникабельностью, мастерски выкручивался. Но вскоре Лаврова перестали устраивать некоторые комментарии, и он начал повышать голос.
Я цепенел от этого. Находясь у нас в гостях, он относился к нам так, словно хозяином здесь был он. Я подумал, что, наверное, так и вела себя царская знать. Все закончилось хорошо, но обстановка была напряженной, в то время как все должно было быть наоборот, встреча проводилась для сплочения двух стран. Я пришел к выводу, что, должно быть, такой самоуверенный, такой высокомерный человек, который никогда не улыбается, играет очень важную роль в правительстве. Я даже подумал (по ошибке), что он мог раньше работать в КГБ вместе с Путиным. Лавров уехал, не попробовав предложенных ему напитков и не сказав ни одного слова по поводу выставки. Поэтому я совсем не удивился их недавнему спору с главой внешнеполитического ведомства Евросоюза, испанцем Жозепом Боррелем (Josep Borrell).
Новая обида — за Борреля и Каталонию
Заявления и угрозы Лаврова в адрес Европы и особенно то, что Навального приравняли к каталонским политзаключенным, все это было позором. Я еще раз убедился в своих выводах, которые сделал еще в 2007 году. Лавров перед всем миром оправдывает нарушение прав и свобод человека в России, а также проявления агрессии в сторону стран бывшего Советского Союза. Он уже давно не дипломат, а человек, который пропагандирует правление Путина. И логично, что Россия пытается дестабилизировать Европу. Каталония — это всего лишь предлог [для вмешательства]. (На самом деле глава МИД РФ Лавров не раз отрицал обвинения испанской прессы в том, что Россия каким-то образом поддерживает каталонский сепаратизм, каталонские политики, включая Артуро Маса, не были официально приняты в Москве во время своих визитов — прим. ред.).
К счастью, президент Байден, уже изменил гнусную антиевропейскую политику Трампа, направленную на сговор с Путиным. Он предупредил Россию, что не позволит больше взламывать американские компьютерные сети. Мне, правда, очень жаль, что приходится считать Россию врагом. У России и Европы многовековые связи, культурные и политические. Соглашусь с тем, что написал Достоевский в своем «Дневнике писателя»: «У нас — русских — две родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы называемся славянофилами». Россия и Европа — соседи, и они нужны друг другу.
Прощание с Европой
Некоторые великие русские и американские писатели XIX века уже поднимали вопросы о том, следует ли русским и американцам идти своим путем или продолжать взаимодействовать с Европой. Герберт Мелвилл (Melville) и Толстой выступали за новый мир, который должен был явиться на нашей планете благодаря этим двум великим странам, но не за то, чтобы полностью обрывать связь с другими странами. Тургенев и Генри Джеймс (Henry James) не только допускали такую идею, но и поощряли ее развитие. Однако ни один из них не смог бы прожить без Европы, и сегодня мы наблюдаем, как же русским и американцам не хватает Европы. Не зря Иван Карамазов признается брату, что его самое большое желание — поехать в Европу, чтобы поплакать над ее великими памятниками и захоронениями. Гоголь же однажды сказал, что нашел Россию только тогда, когда оказался в Риме. С другой стороны, ирландский писатель Джеймс Джойс (Joyce) утверждал, что рассказ Толстого «Сколько земли нужно человеку?» — это величайшее из когда-либо написанных произведений, потому что в нем выражена вся вера и надежда человека в этом нечеловечном мире.
Против национализма — по-толстовски
Нынешняя российская демократия идет по опасному пути, она пошла по пути национализма. Тот же национализм она пытается развить в европейских регионах, и таким образом свести счеты за якобы имевшее место участие Европы в распаде СССР. На самом деле России стоило бы быть нам благодарной за помощь, которую мы оказали странам бывшего Союза в обретении свободы. Национализм разрушил Европу и Россию, и россияне это знают лучше всех. Национализм ведет к ненависти и насилию. В современной политике любое народное волнение, любой тоталитарный проект подпитываются национализмом и популизмом, то есть смертельным наркотиком, основная составляющая которого — ненависть. Варварство рождается из такого рода подстрекательств, и это неизбежно приводит к войнам. А война, в свою очередь, порождает безудержную бойню, «и это результат тщеславия и глупости высокопоставленных людей».
Кто из них больше европейцы: русские или американцы? Славянские народы всегда были важной составляющей Европы. Русские, европейцы, американцы — все мы так или иначе представляем собой треугольник, который невозможно разбить, что мы и наблюдаем на протяжении всей истории. И никакие новые цари и новые папы не смогут это сделать.
Сесар Антонио Молина — писатель, бывший директор Института Сервантеса и бывший министр культуры Испании
