В 1881 году тысячи русских ложно обвинили евреев в убийстве Александра II, что привело к жестоким актам расправы над последними. Как кто-то мог поверить в эту ложь?
13 марта 1881 года в Санкт-Петербурге члены революционной террористической группы «Народная воля» бросили бомбы в кортеж царя Александра II, который позднее скончался от нанесенных ран. Ирония заключается в том, что убийство произошло на набережной Екатерининского канала, это одно из главных мест действия романа «Преступление и наказание».
Шестерых террористов приговорили к смертной казни за нападение, только одна осужденная была еврейкой. Ее звали Геся Гельфман, она быстро стала знаменитой. В конце марта при вынесении приговора она заявила, что находится на четвертом месяце беременности. Это оказалось правдой, и по закону перед повешением у нее было право родить.
В последующие месяцы давление со стороны иностранной прессы привело к тому, что смертную казнь Гефман заменили на каторжные работы и позволили, что необычно, дать интервью газете из тюремной камеры (в нем она жаловалась на то, как с ней обращались). Русские тюрьмы не были особенно знамениты своей гуманностью.
Все внимание было сосредоточено на царском режиме, но полиция заверила, что предоставит Гельфман гинеколога императорского двора, чтобы та родила под присмотром. Однако несмотря на это Гельфман вскоре умерла от осложнений при родах (перитонит).
Так в воображении многих русских эта женщина превратилась в особенного яркого представителя группы, убившей царя. Помимо того, что еще до убийства монарха она находилась в бегах, ей удалось не быть повешенной вместе с пятью другими террористами и, благодаря европейской кампании, получить особое отношение… Разве это не очередное свидетельство международной еврейской власти?
15 апреля 1881 года, в день казни террористов, в украинском городе Елисаветград прошли первые погромы, побои и публичные линчевания евреев. Говорили, что они совершили ритуальное убийство в преддверии, конечно же, Страстной недели.
Веками это было классикой европейского антисемитизма. Обычно евреев обвиняли в том, что они приносили в жертву христианских детей, чтобы использовать их кровь в приготовлении лепешек из мацы для празднования своей Пасхи. Однако это просто легенда.
В последующие три года насилие в отношении евреев, проявлявшееся в убийствах, кражах и изнасилованиях, как огонь распространилось на сотни русских поселений. Параллельно с этим многие шаги, совершенные во время правления Александра II и направленные на эмансипацию евреев, были отменены. Как вспоминает Ирвинг Хоу в своей классической работе «Мир наших отцов» (World of our fathers), тысячи эмоционально разбитых семей потеряли всякую надежду добиться равных прав с русскими, и начался процесс массовой эмиграции.
«Полиция нас предала»
Многие из семей верили, что силы безопасности с терпением относились к насилию и даже организовывали его. Им казалось немыслимым, что атаки могли нарастать с такой скоростью в стольких поселениях. Годы спустя сам Хоу, и даже Ханна Арендт (Hannah Arendt), также верили в эту теорию заговора.
Арендт в «Истоках тоталитаризма» писала: «Эпизодическая антипатия славянофилов к евреям сменилась антисемитизмом, охватившим всю русскую интеллигенцию, когда после убийства царя в 1881 году волна организованных правительством погромов вывела еврейский вопрос в центр внимания общественного мнения».
Как мы сегодня знаем, подобное происходит с фальшивыми новостями: первый слух вызывает цепь лжи, которая усиливает поляризацию, страх и социальный конфликт. Даже самые лучшие умы можно запутать и обмануть, хотя, конечно, чтобы коктейль стал по-настоящему взрывоопасным, понадобится особенно легковоспламеняющееся топливо.
Речь, прежде всего, идет о топливе из эрозии доверия к институтам, бессилия сил безопасности, безответственности некоторых СМИ, заметного ускорения средств связи, дестабилизирующих социальных и экономических изменений и распространения того, что Арендт назовет «племенным национализмом». Когда все эти факторы сходятся воедино, чтобы пламя вспыхнуло, хватит всего лишь одной хорошей спички, разрушительного шокирующего факта.
В случае погромов 1881 года роль такого шокирующего факта сыграло, очевидно, убийство Александра II, а институтами с подорванным доверием стали сами институты царской автократии. В то время, должно быть, мало кто думал, что политики Санкт-Петербурга, за исключением, возможно, царской семьи, потеряли сон из-за чего-то, что не было их амбициями и жаждой власти.
В то же время, как напоминает нам историк Хайнц-Дитрих Лёве (Heinz-Dietrich Löwe) в своей работе «Цари и евреи» (The tzars and the jews), силы безопасности были в ужасе от возможности революционной вспышки по всей стране. После убийства царя их боевой дух упал, они были подавлены массовыми протестами, направившими свое насилие против евреев. Конечно, были и те, кто симпатизировал и помогал преступникам.
Скорость распространения погромов, создававшая впечатление, что все происходящее — организованная компания, частично объяснялась двумя причинами. Первая причина — развитие железных дорог, произведшее настоящую революцию в путях сообщения империи. Преступники и головорезы всех мастей пользовались ими, чтобы быстрее передвигаться.
Вторая причина состоит в том, что погромы проходили не по всей империи, большинство из них были сосредоточены на Украине, в регионе со значительной традицией антисемитизма. Именно поэтому направленные против евреев слухи казались особенно заслуживающими доверия.
Экономическое (и социальное) сумасшествие
Что касается дестабилизирующих социальных и экономических изменений, произошедших в предыдущие годы, Лёве напоминает о потрясающей поворотной точке: освобождении миллионов крепостных в 1861 году и безумном экономическом росте, сопровождавшем ее в последующее десятилетие.
В те годы в стране рос экспорт сельскохозяйственной продукции, а евреи, обладавшие талантом в ведении дел, знаниями нескольких языков и семейными связями в разных странах, стали играть значительную роль в этом обмене. Это принесло процветание тысячам евреев, а шаги Александра II по обеспечению их равными правами, открыли им доступ к образованию и рабочим местам и позволили им жить там, где раньше запрещалось.
Историк Саймон Шама (Simon Schama) в своей книге «История евреев» писал, что этот социальный подъем спровоцировал зависть к евреям. Однако был и иной источник недовольства. Многие торговцы и ремесленники видели, что их предприятия и цеховые монополии оказываются вытеснены под давлением конкуренции и удовлетворения потребителей, которые могли и хотели покупать вещи по более низкой цене. Международная торговля выросла, а с ней вырос и объем импорта из других стран. Кроме того, железная дорога позволила доставлять продукцию из других мест.
И в хорошие времена многие торговцы и ремесленники перекладывали вину на евреев, а в плохие времена число их противников, конечно, увеличилось. В 1873 году началась длительная мировая экономическая депрессия, а международная торговля резко сократилась. Как следствие, волнения распространились и на украинские земли, которым пришлось столкнуться с обнищанием и безработицей. В регионе были все условия для взрывных волнений, потому что во многих украинских городах всего за несколько лет увеличилось население, а инфраструктура и сфера услуг, вероятно, не справлялись с ним.
Пресса и трайбализм
СМИ, как также напоминает Лёве, в предшествовавшие погромам годы не играли особенно показательной роли. Дело не только в том, что позднее они с большей или меньшей удачей освещали фальшивые новости об убийстве Александра II, а в том, что многие журналисты под ксенофобскими предлогами долгие годы выступали против того, чтобы царь предпринимал новые шаги к наделению евреев равными правами.
Так, евреи не могли подняться по социальной лестнице, не мешая благородным и уважаемым русским крестьянам. Тем более они не могли использовать свои семейные связи в других странах, чтобы вести дела, как делают это во всем мире. Нет. Они, должно быть, устроили заговор, чтобы завладеть очень благородными и уважаемыми институтами империи.
Однако, как объяснила Ханна Арендт в «Истоках тоталитаризма», эти предрассудки не стояли поодиночке, они объединялись вокруг того, что она назвала племенным национализмом, «часть привлекательности которого объясняется пренебрежением к либеральному индивидуализму, идеалу гуманности и достоинства человека». Это пренебрежение питалось экономическим кризисом, характерезовавшим первую глобализацию.
Как пишет Арендт, племенной национализм стремится к тому, чтобы члены племени превратились в единую массу и гордились принадлежностью к избранному народу. Для племенного национализма не существует человечества как такового, только череда национальностей, основанных на этносах и расах, отличающихся друг от друга как «волк от лисы» и, зачастую, борющихся за власть.
В этой ситуации единственным источником человеческого достоинства выступает нация, к которой мы принадлежим (государство вторично, а его силы безопасности недостаточно легитимны, чтобы нас сдерживать), мы не несем никакой коллективной ответственности (как человеческие существа), важно только то, что определяет стремления нашей группы. Отсутствие слепого подчинения велению нашего происхождения (нашей крови, нашего народа) считается неприемлемым предательством. Мы «продаем» свою семью.
В России, если судить по данным западных историков, племенной национализм без проблем перерос в решительный антисемитизм. Погромы это доказывают. Нужно было только не признать человеческое достоинство одной части населения, разделить общество на однородные и несовместимые группы (евреев и славян) и предположить, что единственный способ их общения — борьба за превосходство между избранными народами. Вспышка насилия была лишь вопросом времени.
