Та точка зрения, которую я постоянно высказывал на страницах The National Interest в течение последних двух десятилетий — это важность ясности в формулировках, особенно когда речь идет об обязательствах. Еще в 2003 году я беспокоился, что безответственное использование таких терминов, как «партнер» или «союзник», «все больше запутывает политику, особенно когда эти термины создают мнения или ожидания, которые затем остаются невыполненными». После действий России, предпринятых против Грузии (в 2008 г.) и Украины в 2004 г. (так в тексте — прим. пер.), я предупреждал об опасности размывания границы между защитой «союзников» с утвержденным Сенатом договором о взаимной обороне и конкретным планом действий в чрезвычайных для безопасности ситуациях, и взаимодействием с «партнером», который лишь получал от США некоторые средства помощи области безопасности и наслаждался президентскими речами и необязательными резолюциями Конгресса, обещающими поддержку.
Обязательства имеют значение, потому что надежность гарантий напрямую влияет на ту силу сдерживания, которую они оказывают на стратегические расчеты противника. За последние семь лет мы видели, как Россия проверяла, в первую очередь на примере Украины, разрыв между риторическими обещаниями поддержки Киеву и тем, что Соединенные Штаты фактически были готовы поставить на карту. И вот, в дополнение к этому разрыву на Украине, мы видим, как серьезно уменьшились возможности США убедить других ключевых союзников принять их риторические обязательства как обязательные для Вашингтона. Германия, преследуя свой императив национальной безопасности по обеспечению беспрепятственного доступа к энергоснабжению по цене и в количестве, которые позволяют ее экономике оставаться конкурентоспособной (и, в свою очередь, поддерживать экономику стран-членов Европейского Союза в целом), успешно противостояла усилиям США по прекращению строительства газопровода «Северный поток-2», который позволит поставлять российский природный газ напрямую в Германию — без необходимости транзита через государства, которые имеют сложные отношения с Москвой. С точки зрения Германии, Украина является общеевропейским партнером (поэтому Берлин и предлагает использовать свои услуги, чтобы обеспечить продолжение транзита российских энергоносителей через территорию Украины, а также инвестировать в модернизацию украинской энергетической инфраструктуры), но не союзником по договору, а это означает, что Германия не считает, что из-за каких-либо формальных союзнических обязательств она обязана уделять приоритетное внимание проблемам Украины в рамках двусторонних германо-российских отношений.
Более того, поскольку Соединенные Штаты стремятся получить от своих союзников по НАТО согласие на расширение общего понимания альянсом проблемы китайского вызова, приоритетным для Вашингтона становится ведение переговоров внутри альянса с целью укрепить способность Америки вновь подтвердить свои обязательства перед своими официальными азиатскими союзниками, прежде всего, Японией и Южной Кореей. Украина, как и Грузия до нее, постоянно получает неприятные напоминания о том, что, сколько бы членов Конгресса ни использовали термин «союзник» для определения Украины, на самом деле во внешней политике США существует четкая, резкая и контрастная разделительная линия между союзниками по договору и «всеми остальными». Недавние исследования также показывают, что «эксперты по внешней политике в Соединенных Штатах считают договорные союзы наиболее важным типом отношений» и проводят различие между государствами с официальными договорными обязательствами и государствами, которые в сенате США можно назвать союзниками, но в отношениях с ними отсутствуют какие-либо документы, где стоят официальные подписи сторон.
Несколько лет назад, стремясь исправить этот недостаток, Конгресс попытался официально объявить Украину «союзником Соединенных Штатов, не входящим в НАТО». Теоретически это поставило бы Украину на один уровень с такими странами, как Израиль (еще одно государство, у которого нет официального договора о союзе с США). Однако, наблюдая за событиями, разворачивающимися в Афганистане, украинские политики могут пересмотреть ценность такой инициативы. В конце концов, в 2012 году именно Афганистан с большой шумихой был обозначен как «главный союзник Соединенных Штатов, не входящий в НАТО», и этот шаг, о котором объявила тогдашний госсекретарь Хиллари Клинтон, предполагал собой «сильную приверженность Америки будущему Афганистана», который получит от него «ряд больших преимуществ». В то время это заявление считалось важным, учитывая, что в таком статусе тогда по-прежнему отказывали Украине и Грузии, и он даже не рассматривался в контексте стратегического диалога США с Индией. Казалось, что такой шаг США предполагал, что Америка будет сильно «завязана» на Афганистан как краеугольный камень своей силы и влияния США в регионе.
За последние две недели в ходе всех обсуждений того, что произойдет с правительством Афганистана, когда Соединенные Штаты завершат вывод своих войск, я не встречал никаких обсуждений того, что происходит со статусом Афганистана как назначенного когда-то «союзника» Соединенных Штатов. Ослабление власти признанного США правительства в Кабуле — а теперь все чаще слышны прогнозы полного краха — обсуждается без всякого упоминания о его статусе как «официального союзника Соединенных Штатов».
Оглядываясь назад, можно сказать, что присвоить такое «звание» Афганистану девять лет назад было неразумно со стратегической точки зрения, учитывая проблемы, с которыми столкнулось афганское правительство. Но оно отражало превалировавшую тогда точку зрения, которую Колин Дюк назвал «правильным вербальным обозначением», в соответствии с которой «слова имеют свойство реализовываться сами по себе». Имелось в виду, что объявление Афганистана союзником каким-то образом либо закрепит публичную приверженность США своей афганской миссии, либо заставит самих афганцев изменить свое поведение. И все же официальное обозначение Афганистана в качестве союзника не захватило общественное воображение в США. Как показывают самые последние опросы Чикагского совета, около 70% американцев поддерживают вывод войск США — и эта поддержка не зависит от партийной принадлежности. То есть вывод американских войск из Афганистана может быть одним из тех немногих вопросов, по которым существует согласие между многими демократами, республиканцами и независимыми.
Но это также предполагает, что назначение «союзников, не входящих в НАТО», которое осуществляется исполнительной властью и не подтверждено или ратифицировано Конгрессом, формально ни к чему Соединенные Штаты не обязывает — и в силу этого «недорогого стоит». Более того, поскольку такой статус не ратифицирован Сенатом, он получит меньшую поддержку, если общественность США не поддержит принятие в соответствии с ним каких-то конкретных мер. Наблюдая за событиями в Кабуле, правительства в Киеве, Тбилиси или Кишиневе могут задаться справедливым вопросом: принесет ли им даже получение статуса государства-партнера, не являющегося членом НАТО, много пользы. (Я предполагаю, что они по-прежнему будут лоббировать такой статус, как и свое расширенное партнерство с НАТО ради выгод в получении и закупке передового военного оборудования. Статус страны-партнера, даже не входящего в НАТО, позволит им претендовать на статус «союзника» Соединенных Штатов, хотя бы на бумаге, пусть он и не подразумевает обязательств о взаимной обороне).
Но в то время как другие союзники, не входящие в НАТО, могут рассматривать судьбу правительства Кабула как неприятное напоминание о том, что их статус как партнеров Соединенных Штатов не так уж и действенен, как они могли бы надеяться, в настоящее время наблюдается еще одна тенденция: страны, которые выполняют букву своих формальных союзнических обязательств, но которые проводят внутреннюю или внешнюю политику, противоречащую предпочтениям США, изгоняются, по крайней мере, с точки зрения мнения общественности и истеблишмента, из рядов союзников США. Я не хочу обсуждать детали или достоинства каких-либо шагов, предпринятых в последние месяцы правительствами Турции, Венгрии или Польши, но по состоянию на август 2021 года все эти три страны по-прежнему были формальными членами НАТО и выполняли условия своих конкретных обязательств по отношению к альянсу. В частности, Турция по-прежнему предоставляет свой персонал для различных миссий НАТО на всей территории альянса. И все же братские узы альянса ослабевают из-за ощущения того, что взгляды Анкары, Будапешта, а теперь и Варшавы все больше расходятся с идеалами других членов НАТО. Это говорит о более крупной проблеме, которую НАТО должна решить заново: является ли альянс союзом ради безопасности, настроенным против конкретных геополитических угроз, или его цель — укрепление демократических ценностей? В своей статье для этого журнала по случаю семидесятой годовщины подписания Вашингтонского договора о создании Североатлантического альянса я процитировал турка Ахмета Берата Конкара, тогдашнего главу парламентской ассамблеи НАТО, который отметил, что альянсу придется «прийти к пониманию наличия в нем расхождений».
От Афганистана до Венгрии сегодня существует путаница в отношении того, что означает слово «союз» и какие шаги Соединенные Штаты готовы предпринять от имени тех, кого они считают союзниками. Эти вопросы нуждаются в разрешении, потому что Соединенные Штаты не могут допустить никаких сомнений в том, какие обязательства они готовы выполнять, особенно в отношениях с конкурирующими другими великими державами, которые в нынешние времена проявляют все большую готовность к тому, чтобы подвергнуть испытанию любую двусмысленность в позиции США.
_________________________________________________________________________________
Николас К. Гвоздев — автор и редактор журнала The National Interest.
* Организация запрещена в РФ
