В 1998 году бывший президент Советского Союза Михаил Горбачев снялся в рекламном ролике первой в стране пиццерии Pizza Hut, символически расположенной у самой Красной площади. В рекламном ролике от американских пиарщиков, сделанном в надежде ухватить посткоммунистический дух времени и сыграть на настроениях потребителей, традиционная российская семья обсуждает политическую карьеру Горбачева.
Старшее поколение презирает бывшего мирового лидера за развал советского государства и роспуск коммунистической партии, которая его основала, а младшее доказывает, что решения Горбачева были не так уж плохи: в конце концов, теперь, когда железный занавес рухнул, в стране наконец-то появилась Pizza Hut!
Ролик настолько же сюрреалистичен, насколько и показателен. Когда его впервые прокрутили на российском телевидении, публика осудила его за пораженческие настроения и похвалу американским компаниям, приложившим руку к развалу страны. Сегодня ученые видят в этом материале прекрасно сохранившуюся капсулу времени, отражение смятения и неопределенности, царивших в российской жизни конца 1990-х.
Нажав на пресловутую кнопку перезагрузки, Горбачев лишил страну самосознания, и его поиски продолжаются и поныне. Переход к капитализму практически в одночасье перечеркнул всю 70-летнюю советскую историю. И хотя одни россияне ликовали, другие справиться с грядущими переменами не смогли — или не захотели.
Государство как космос
Как написала белорусская журналистка Светлана Алексиевич в своей книге «Время секонд-хэнд», что снискала ей Нобелевскую премию, у русского коммунизма был «безумный план» изменить само человеческое сознание. Основавшие СССР революционеры считали, что одних перестановок в правительстве недостаточно: чтобы их новый тип цивилизации возобладал, гражданам придется перевоспитываться.
С распадом СССР русский народ по сути превратился в идеологически уникальный вид, который — спустя десятилетия промывания мозгов и преследований — мог смотреть на мир лишь через призму социализма. И когда эта призма раскололась, на многих россиян, особенно старшее поколение, обрушился экзистенциальный кризис, который оказался сильнее их.
«Все мы, люди из социализма, похожие и не похожие на остальных людей, — у нас свой словарь, свои представления о добре и зле, о героях и мучениках. У нас особые отношения со смертью», — писала Алексиевич. По ее мнению, советский человек чувствовал себя неполноценным, если никак не мог послужить своей стране, будь то в сражениях Великой Отечественной или восстанавливая родные города из руин.
Алексиевич строит свои книги из разговоров с сотнями простых людей. «Я искала тех, кто намертво прирос к идее, впустил ее в себя так, что не отодрать — государство стало их космосом, заменило им все, даже собственную жизнь», — пишет она.
Цена перестройки
Советским гражданам пропагандировали отредактированную версию истории их страны, где Владимир Ленин и его окружение представлялись святыми проводниками благороднейшей миссии — провести русский народ долгим маршем истории. Исторические документы, опровергающие этот идеологический стереотип, были собраны и засекречены до тех пор, пока администрация Горбачева не опубликовала их в борьбе за гласность во время «перестройки».
В 1919 году, когда один из генералов умолял Льва Троцкого отправить продовольствие голодающим москвичам во время осады города, тот ответил: «Это не голод. Когда Тит брал Иерусалим, еврейские матери ели своих детей. Вот когда я заставлю ваших матерей есть своих детей, тогда вы можете прийти и сказать: „Мы голодаем"».
Для подрастающего поколения эти откровения стали соломинкой, сломавшей хребет верблюду. Проведя свои подростковые годы в скромном, но осмысленном бунте против государства, теперь они открыто отреклись от своего наследия и впитали западные веяния. Но их родители бóльшую часть своей жизни посвятили его сохранению и преумножению и нередко реагировали иначе.
Жизнь была проще
Сборник интервью Алексиевич — сложная мозаика противоречивых эмоций и стимулов, многие из которых заинтриговали не только историков, но и психологов. Они лучше всего показывают, как «заблудшие души» — большинство из которых выросло при Иосифе Сталине и Никите Хрущеве — тоскуют по постоянной опеке со стороны советской власти.
Когда-то россиянам объясняли, во что верить. Теперь им предстояло найти истину самим. «Я купил три газеты, и в каждой своя правда. Где же настоящая правда? Раньше прочитаешь утром газету „Правда" — и все знаешь. Все понимаешь», — сказал Алексиевич один мужчина.
Это ощущение уверенности и покоя не ограничивалось утренней газетой. Например, отец Алексиевич однажды сказал ей, что им умирать на войне было легче, чем необстрелянным мальчикам, что погибали в Чечне в конце 1990-х, потому что их вера в коммунизм была сильнее страха смерти.
Алексиевич нередко сталкивалась с противоречивыми объяснениями. С одной стороны, гордые советские люди считали, что Горбачев лишил их чести и достоинства, низведя их дерзкий коммунистический эксперимент до еще одного винтика глобальной капиталистической машины. С другой, Алексиевич обнаружила в своих собеседниках тоску по подчинению и контролю, которой уже не было у их детей.
Представления о свободе
«Человек не замечал своего рабства, он даже любил свое рабство, — пишет она. — Я тоже помню: после школы мы собирались всем классом поехать на целину, презирали тех, кто отказывался, до слез жалели, что революция, гражданская война — все случилось без нас».
Весь ХХ век казалось, что людям со всего мира надо поверить в некую идеологию, чтобы выжить, а сегодня всё, что мы хотим, — это чтобы нас оставили в покое и дали жить спокойно. И если сегодняшние матери умоляют своих детей не идти воевать, вчерашние родители умерли бы со стыда, если бы их дети не пошли на войну.
«Такого никогда не было в русской жизни, этого не знает и русская литература, — напоминает Алексиевич. — В общем-то мы военные люди. Или воевали, или готовились к войне. Никогда не жили иначе. Отсюда военная психология». Непрерывная череда войн якобы в защиту советского будущего по иронии судьбы оставила россиян особенно неподготовленными к мирным временам.
Неудивительно, что для старшего поколения свобода была чем-то отрицательным. Для их детей свобода означала возможности: что-то сделать или высказать свое мнение. Но старшее поколение при этом тоже было от многого освобождено — например, страхов не вписаться и умереть, растратив свою жизнь впустую, которые, честно говоря, широко распространены в капиталистических странах. В опросе 2018 года 66% россиян признались в ностальгии по Советскому Союзу, причем в числе главных причин называлась утрата «чувства принадлежности к великой державе».
Новое самосознание
По ходу своего расследования Алексиевич сообразила, что русский народ стоит на распутье. Один путь ведет к капитализму — свободе и страданиям. Другой — к коммунизму, счастью без свободы. Это трудный выбор, над которым многие до сих пор ломают головы.
Нельзя сказать, что после рекламы Pizza Hut русская культура остановилась. Наоборот, страна стала свидетелем событий, предвидеть которые не мог никто — даже Карл Маркс. От ностальгии по прошлому начали открывать кафе в советском стиле, где подают советские блюда из ингредиентов только с одной стороны железного занавеса.
Прошлое всплывает и в других местах. Например, воссоздан культ личности — на сей раз вокруг Владимира Путина. С оккупацией Крыма в 2014 году возобновилось строительство империи, а несогласных вроде Алексея Навального, заставили исчезнуть. Кремль даже остановился на новом национальном самосознании, замешанном на православии вместо коммунизма.
В книге Алексиевич университетский профессор рассказывает, что студенты 1990-х не сомневались, что капитализм исправит ошибки коммунизма. «Теперь картина иная… Сегодняшние студенты уже узнали, прочувствовали, что такое капитализм — неравенство, бедность, наглое богатство».
Но не вся левая молодежь России обращена в прошлое. Опрос 2018 года показал, что советская ностальгия значительно сильнее среди старшего поколения, а в Коммунистической партии в последние годы наблюдается приток молодых членов, чья прогрессивная идеология больше напоминает европейскую социал-демократию, чем несгибаемый сталинизм старожилов.
