Утром 31 октября 1956 года Никита Хрущев пребывал не в лучшей форме. Он плохо спал. По его собственным воспоминаниям, у него в мозгу как заноза засела мысль о ситуации в Будапеште. Коммунизм на периферии империи оказался под угрозой, но не только это тревожило советского лидера. Над Москвой продолжал витать дух Сталина, хотя тот скончался тремя годами ранее, а экономика находилась не в лучшей форме, поскольку первое десятилетие холодной войны обошлось дорого.
Когда Хрущев добрался в Кремль и обратился к товарищам, его голос уже звучал решительно. Выбора нет: в Будапеште нужно навести порядок, иначе империалисты сочтут нас слабыми и подомнут под себя Венгрию, как Египет, говорил он. Вскоре был отдан приказ, и 16 дивизий (150 тысяч военных и 2 тысячи танков) двинулись в путь, чтобы пресечь стремление венгров к свободе.
Насер, Гомулка и Надь
В то время как Хрущев сражался с навязчивыми мыслями, в Лондоне и Париже царило воодушевление: в тот день начиналась операция «Мушкетер», то есть британо-французское вторжение в Египет. Франция и Великобритания, стараясь сохранить свой имперский статус, решили поддержать израильские войска, которые уже два дня наносили удары по египетским позициям. Все это должно было венчать план британского премьера Энтони Идена, который ставил себе целью свержение Гамаля Абделя Насера.
Убеждая своих коллег, что империалисты, то есть британцы, французы и американцы, выступают на Ближнем Востоке единым фронтом, Хрущев ошибался. Вашингтон был в ярости от того, что Иден не обсудил свой план с США, отношения между двумя странами стали натянутыми как никогда. За океаном шла избирательная кампания, и Белый дом не хотел никаких авантюр. Колониальная войнушка, которую развязал британский премьер, стала для западных союзов проверкой на прочность.
Если бы Хрущев об этом знал, возможно, он пребывал бы в более приподнятом настроении. Однако своих проблем хватало и в соцлагере. Едва только, проглотив унижение, удалось помириться с лидером Югославии Тито, как взбунтовались поляки, а пока Хрущев раздумывал о вторжении в Варшаву, за Польшу вступился Китай.
Прелюдией драматических событий октября 1956 года стала эскалация напряженности в Польше, Венгрии и Египте. 28 июня в Познани произошли столкновения рабочих с милицией и армией. Погибли люди, а руководство страны почувствовало, что его позиции пошатнулась. Принять власть готовился Владислав Гомулка (Władysław Gomułka), который еще не так давно находился в тюрьме. В начале августа ему вернули партбилет, но он знал, что залогом общественной поддержки станет только ослабление связей с московской империей.
К таким же выводам пришли в Будапеште. «Лучший ученик Сталина» Матьяш Ракоши (Mátyas Rákosi) должен был 18 июля оставить свой пост. Так, как в Польше ждали возвращения Гомулки, так в Венгрии ждали прихода к власти Имре Надя (Imre Nagy), который после 1953 года занимался либерализацией государственной системы, но в 1955 был смещен Ракоши.
Между тем 26 июля египетский лидер Насер выступил перед 250 тысячами соотечественников, собравшихся в Александрии. Он говорил о давлении, которому государство на Ниле подвергалось со стороны колониальных империалистов, и несколько раз упомянул о Фердинанде де Лессепсе (Ferdinand de Lesseps), столетием ранее инициировавшем строительство Суэцкого канала. Это был условный знак для египетских войск, которые должны были взять канал под контроль.
Услышав, что им будут управлять египтяне, толпа взорвалась ликованием, люди начали танцевать и стрелять в воздух. В свою очередь, премьер Иден на Даунинг-стрит 10 пришел в ярость, ведь каждое третье судно, проходившее по каналу, было британским. Более того, Иден, помнивший, как Гитлера старались умилостивить в Мюнхене, видел в египетском лидере нового фюрера. Уже тогда он отдал приказ его ликвидировать.
Обед или восстание
Планируя ликвидацию Насера, британские спецслужбы выдвигали самые причудливые идеи, будто бы взятые из фильмов об агенте 007: в ход планировалось пустить отравленный шоколад или смертоносные сигареты. В итоге Иден решил уговорить Израиль и Францию развернуть военную операцию.
В Польше 19 октября решили провести VIII партийный пленум с участием Гомулки. В Москве отнеслись к этой новости так, как в Лондоне к действиям Насера. Хрущев вызвал поляков на ковер в Москву, но сталинские времена ушли в прошлое: польские товарищи приехать отказались. Хрущеву пришлось самому напроситься в Варшаву. Одновременно на польскую столицу со стороны Поморья и Нижней Силезии двинулись две дивизии: танковая и мотострелковая.
В состав московской делегации входили, в частности, главнокомандующий Объединенными вооруженными силами стран Варшавского договора маршал Иван Конев и Вячеслав Молотов. Хрущев уже в аэропорту показал встречающим его полякам кулак и демонстративно поздоровался сначала только с советскими официальными лицами.
Переговоры в Бельведерском дворце приобрели драматический оборот, превратившись в перепалку. Гомулка требовал отозвать танки, Хрущев обвинял польскую сторону в предательстве и желании покинуть социалистический лагерь. Непреклонность поляка, а также его искренняя вера в коммунизм, произвели на генсека огромное впечатление. В Варшаве ширились слухи. На Заводе Легковых Автомобилей в районе Жерань шел митинг, которым, стоя в кузове грузовика, руководил Лехослав Гоздзик (Lechosław Goździk). Когда днем пришло известие о передвижении войск, он предложил рабочим первой смены уйти на обед, а потом вернуться, но никто не сдвинулся с места. В воздухе запахло восстанием.
«Эти люди понимали, что нужно защищать не только завод, но и всю Польшу, — рассказывал позднее Кароль Модзелевский (Karol Modzelewski), который тогда находился в Жерани. — Такое восстание, начинающееся с отказа от обеда, может показаться смешным, но все было именно так». Столовая сварила гороховый суп, на ночь подготовили одеяла. На предприятии было некоторое количество оружия, но Гоздзик, как он рассказывал спустя годы, не питал иллюзий: «Если бы вошли танки, у нас не осталось бы никаких шансов, они бы разнесли завод в труху».
Ни один разумный человек не хотел конфронтации. Хрущев не мог не понимать, что двух дивизий будет мало, а он сам, находясь вместе со своим ближайшим окружением в Варшаве, в случае конфликта станет польским заложником. Кроме того, он не знал, что думают о ситуации в Пекине.
Ранее он пригласил на консультации по польскому вопросу товарищей из ГДР, Чехословакии и Китая, но последние молчали, и их молчание не было знаком согласия. Это стало ясно, когда советскому послу в конце концов передали, что Мао Цзэдун выступает против кровопролития в Польше. Хрущева он считал дикарем, а поэтому был рад утереть ему нос и заявить, что в случае нападения на ПНР станет считать его «красным царем». Такого Кремль допустить не мог.
Демонстрация и секретная встреча
Хрущев приказал остановить танки перед Варшавой, однако, их на всякий случай не стали возвращать на базы. Двумя днями позже Польскую объединенную рабочую партию возглавил Гомулка. На улицах воцарилась эйфория, звучала здравица в честь нового польского лидера.
Успех поляков окрылил венгров. В Будапеште стало шумно, на 23 октября назначили масштабную демонстрацию. Люди начали собираться у памятника Юзефу Бему (Józef Bem), в итоге к парламенту пришла двухсоттысячная толпа, требовавшая возвращения к власти Имре Надя. Произошли первые столкновения: сначала с венгерскими службами правопорядка, затем с небольшими советскими силами.
И в Польше, и в Венгрии демонстрации и митинги имели антисоветское звучание. Именно этого опасались в Москве. Между тем реформаторы в обеих странах вовсе не хотели разрывать отношения с СССР, они стремились лишь получить возможность в большей степени влиять на жизнь своей страны. У поляков возмущение вызывало в первую очередь то, что пост министра обороны занимает советский маршал Константин Рокоссовский.
Хрущев боялся, что Польша или Венгрия перейдут в лагерь врага, а в Лондоне того что Египет встанет на сторону Москвы. Между тем правившего с 1954 года Насера ничуть не интересовало учение Маркса, он хотел независимости и нуждался в деньгах. Запад в них отказал, так что он начал заигрывать с социалистическими странами. Он также решил, что национализация канала, основным акционером которого была Великобритания, позволит получить хороший источник средств. Однако в Лондоне не могли смириться с тем, что «какой-то араб» может оказывать сопротивление.
Надь, который к неудовольствию соотечественников продолжал использовать слово «товарищи», тем временем действовал осторожнее. Заняв в ночь с 23 на 24 октября пост премьер-министра, он продолжал считать, что без советской помощи взять ситуацию под контроль не удастся. Но общество уже хотело радикальных перемен. Поляки показали, что они возможны. 24 октября в Варшаве прошла демонстрация с участием 300 тысяч человек. Гомулка заверил, что поляки смогут теперь сами заниматься своими делами. Настроение царило праздничное, но одновременно боевое. Толпа пела «Еще Польша не погибла» и кричала «Рокоссовского — в Москву!». Польше ничего не угрожало: ее спасли китайцы и Венгрия. Когда Надь стал премьером, Хрущев сообщил Гомулке, что танки возвращаются на базы. Грозный взгляд Москвы обратился на Венгрию.
Резня в Будапеште
Между тем в Севре под Парижем состоялась секретная встреча представителей Великобритании, Франции и Израиля. Решение было принято: Насеру предстояло умереть. Израиль должен был нанести удар первым, за ним — союзники. Проблема состояла в том, что ни британские, ни французские войска не были способны провести запланированную операцию, в чем им предстояло вскоре убедиться. Гомулка успокоил ситуацию, Надю в Будапеште этого сделать не удалось. Возможно, его несло течение событий, а, возможно, ситуация его переросла. 28 октября было объявлено о роспуске УГБ, ненавистной венграм политической полиции, вскоре появилось новое правительство. Хрущев счел, что это уже слишком. Венгрия становится не просто антисоветской, но еще и антикоммунистической, а толпа линчевала несколько сотрудников службы госбезопасности, получил известие Пекин и понял, что ситуация там отличается от польской. С контрреволюцией он мириться не собирался.
Советское вторжение подготовил тот самый маршал Конев, который приезжал с Хрущевым в Варшаву. Тем временем Надь пошел дальше и объявил о выходе Венгрии из Организации стран Варшавского договора.
Не доверявший империалистам Хрущев, сложив все это, мог представить себе, что Запад пошел в наступление. Когда весной 1956 года он отправился в Великобританию, британские спецслужбы попытались шпионить за ним при помощи водолазов. Это ужаснуло Хрущева, а теперь он видел, что Запад развязал войну в Египте и старается развалить соцлагерь. Кроме того, генсеку нужно было доказать своим товарищам, что он выступает достойным преемником Сталина и контролирует ситуацию. Он решил утопить Будапешт в крови.
В Будапеште тем временем началась резня. Наведением «порядка» занимался глава КГБ Иван Серов, тот же самый, который ранее расправился с польским подпольем. Будничным делом стали казни. Двадцатилетний участник восстания Бела Люца (Béla Lucza) чудом выжил, притворившись мертвым. Его арестовали и избили, потом советский солдат выстрели в молодого венгра за то, что тот сравнил действия советской армии с операцией империалистов в Египте. В Венгрии погибло около 6 тысяч человек, многие попали в тюрьму, Суэцкая авантюра унесла примерно 1 тысячу жизней. Об этом следует вспомнить, вынося оценку Польскому октябрю 1956 года.
