Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Вместо того, чтобы перед Рождеством говорить о мире, элита ЕС внушает гражданам, что грядет большая война и что им следует быть готовыми к огромным жертвам, пишет Advance. Автор статьи выделяет четыре причины воинственного психоза Европы и описывает четыре конкретных сценария.
Печально, но перед самым Рождеством мы больше слышим о войне, чем о мире. Вместо традиционной праздничной риторики о примирении и снижении напряженности граждан запугивают и буквально готовят к вероятному большому вооруженному конфликту на континенте. Издание Wall Street Journal в статье "После поколений мира Европа призывает своих граждан готовиться к войне" пишет, что не проходит недели, чтобы какой-нибудь европейский политик не сделал драматичное заявление или какой-нибудь военачальник не призвал "готовиться к войне" с Россией. Немецкий канцлер сравнивает Владимира Путина с Гитлером; генеральный секретарь НАТО говорит, что война у ворот; британские генералы утверждают, что общественность должна быть готова "жертвовать своими детьми" (то же говорят и французские военные чины). Для континента, который выстраивал свою послевоенную легитимность на том, что величайшая катастрофа ХХ века наконец-то осталась в прошлом, уже сам факт того, что подобные вещи превратились в обыденность, поразительно.
Возобновляется или расширяется срочная служба, обсуждается массовая мобилизация. Государства-члены НАТО увеличивают оборонные бюджеты до невиданного со времен холодной войны уровня. Службы безопасности утверждают, что мы стоим в точке "между миром и войной", и постоянно рассказывают нам о диверсиях, дронах, кибер-нападениях… Гражданам внушают, что "мир превратился в роскошь"(!) и что теперь нормально жить в состоянии постоянной угрозы. С долей цинизма можно сказать, что нас массово готовят к "новой нормальности". Это глубинное психологическое изменение. Поколения, которые росли с идеей общей Европы как проекта мира и благосостояния, теперь узнают, что должны быть готовы гибнуть за тот же самый проект.
Политики откровенно признают, что общественность согласится на урезание социальных расходов, на новые налоги и восстановление срочной службы, только если поверит в практически неизбежное нападение. Так становится понятно, что перед нами, если можно так сказать, сознательное формирование сознания. Война больше не считается провалом политики и дипломатии (а так оно всегда и есть). Нет, теперь это логичное продолжение стратегии безопасности. В такой обстановке не удивляет, что и часть СМИ с восторгом воспринимают обострение риторики того или иного европейского лидера или откровенно заигрывают с идеей отправить войска на Украину. Из заголовков мы узнаем, что Европа "наконец полна решимости" и готова идти по пути тотальной войны, что доказывает ее силу, а не игнорирование собственных интересов и здравого смысла.
Если принять на веру, что сильнейшие государства Европейского союза осознанно готовят население к войне с ядерной державой, напрашивается вопрос, что стоит за этой необычайной воинственностью. Почему европейские лидеры столь упорно продвигают нарратив о предстоящем конфликте вместо того, чтобы искать любой выход из спирали эскалации. Одна из причин страх за собственный политический порядок. Элита, которая десятилетиями жила с уверенностью, что либеральная модель — последняя "станция" истории, теперь видит, как даже сами США совершают кардинальный разворот. Новая американская политика, какой бы противоречивой она ни была, своим подчеркнуто консервативным и суверенным тоном больше напоминает российский стиль, чем прежний либеральный европейский. Нетрудно вспомнить, что именно Владимир Путин многие годы говорил, что Запад в итоге сам развернется в сторону консервативных ценностей. Может, именно в этом европейское руководство и видит угрозу собственному существованию.
Четыре стимула к войне
Почему же европейская элита столь откровенно призывает к войне? Мы можем выделить четыре причины, четыре конкретных сценария. Первый касается их собственного выживания. Если граждане все больше сомневаются в догме о бесконечном рыночном расширении, в вечной правоте Брюсселя и в институтах, которые, как кажется, все больше отдаляются от реальной жизни, то необходим страшный внешний враг. Конфликт с Россией в этой связи служит средством консолидации внутреннего фронта. А того, кто сомневается в политике санкций, кто со скепсисом оцениваете отправку оружия, сразу объявляют "путинским агентом" или "угрозой для безопасности". Воинственный психоз сохраняет порядок, который уже давно утратил доверие народа. Таким образом, нетрудно понять, почему элиты так настаивают на аналогиях с 30-ми годами прошлого века. Если Путин — это Гитлер, то все, кто требует переговоров, автоматически становятся чемберленами! Так ведь политический спектр сводится к черно-белой картинке.
Второй вариант. Европейские лидеры действительно верят в сценарий прямого российского вторжения на континент. В публичном дискурсе часто повторяется тезис о том, что если Украина проиграет, российские войска пойдут дальше в Прибалтику, Польшу, а может, и Германию. Особенно этого боятся в тех странах, у которых накопился травматичный опыт прошлого. Однако после серьезного военного анализа становится ясно, насколько такой вариант далек от реальности. Сам ход вооруженного конфликта на Украине доказывает, что современная Россия с ее ограниченными возможностями в области промышленности и логистики просто не в состоянии совершить мощный молниеносный прорыв через несколько государств Североатлантического альянса. Даже если бы на столь сомнительное предприятие была политическая воля, цена и риски были бы совершенно несовместимы с российскими интересами.
Однако не всегда за страхом следуют рациональные умозаключения. Страх используют как инструмент для мобилизации общества и ресурсов, и поэтому развеивать его нет смысла. Реальные инциденты, в том числе, например, с дронами, которые залетают за чужие границы, или диверсии на объектах инфраструктуры, виновников которых никто так не может установить, вписываются в нарратив о неизбежном конфликте. Так образуется замкнутый круг. Власть интерпретирует каждое происшествие как доказательство надвигающейся войны, СМИ это разносят, тревожность среди населения растет, и эту тревогу используют дальше для оправдания новых шагов в сторону милитаризации жизни.
Согласно третьему сценарию, европейские власти и часть западного истеблишмента считают, что им представился исторический шанс сломить Россию. На Западе уже давно говорят о "стратегическом поражении" РФ. За этой формулировкой кроется надежда на то, что современную Россию можно довести до внутреннего распада, смены власти в Кремле и радикального изменения курса на либеральный и прозападный. Подобная логика игнорирует элементарную динамику войны. История нам доказывает, что продолжительная истощающая конфронтация, как правило, порождает жесткие и милитаризованные элиты, а не кроткие и сговорчивые. Кроме того, уже сейчас видно, что вооруженный конфликт усиливает сейчас в России консервативные и суверенные тенденции, а не наоборот!
Даже если завтра Владимира Путина не станет, его преемником почти точно станет человек, который должен показать еще большую решимость, чтобы сохранить легитимность в глазах населения, живущего под давлением. Идея о том, что больше санкций, больше оружия и, может, даже открытая отправка европейских войск приведут к какому-то прозападному перерождению Москвы, граничит с фантастикой. Тем не менее в политических центрах силы явно поддались желанию воспользоваться моментом, когда Россия занята украинским фронтом, а у Запада все еще есть некоторый экономический вес, и "довести дело до конца". Из-за этой авантюры Европу могут втянуть в войну как непосредственную его сторону, а не косвенную (как было много лет).
Четвертый вариант, возможно, звучит цинично, но и его полностью исключать нельзя. Речь идет об огромном количестве русских денег, замороженных в европейских банках и финансовых институтах. Это и государственные активы, и имущество физических лиц. Уже сейчас европейцы обсуждают, как воспользоваться этими деньгами для восстановления Украины или для собственных нужд. Чтобы перейти от долгосрочной заморозки к конфискации, нужно чрезвычайное положение. Военная эскалация, объявление России угрозой для существования, нарратив о том, что ведется борьба за сохранение цивилизации — все это послужит рамками, в которых правила будут меняться на ходу. В такой обстановке промышленный комплекс и финансовый сектор получат новую денежную инъекцию, а простым европейским гражданам остается инфляция, дорогая энергия и сокращение рабочих мест.
Экономика войны обладает и внутренней функцией. Она дисциплинирует общество, которое уже озабочено ростом неравенства и разрушением социального государства. Проще объяснить снижение уровня жизни, назвав это вынужденной жертвой ради "защиты Европы от угрожающей России", чем признать, что неолиберальная модель исчерпала себя. Вместо откровенного обсуждения того, почему континент деиндустриализован и почему молодежь уезжает, почему мы вынуждены ввозить сотни тысяч мигрантов, навязывается нарратив о внешнем враге. Кто отказывается в него верить, кто решается сказать, что мир можно строить и по-другому, того называют наивным, нелояльным или даже опасным.
Вероятно, ни один из этих вариантов не существует в чистом виде. На самом деле все переплетается: страхи и интересы, идеология и чисто прагматические расчеты.Но что вызывает особое беспокойство, так это легкость, с которой европейские элиты готовы приучать население к мысли, что большая война вполне возможна. Континент, который дважды за сто лет горел в мировых конфликтах, теперь легко принимает риторику, согласно которой европейцам неизбежно придется жертвовать своими детьми. Перед Рождеством вместо слов о "мире людям доброй воли" мы слышим призывы расширять военные учения и подписывать новые контракты на вооружения.
Все поставлено с ног на голову, и, наверное, это главное, что характеризует сейчас Европу. Власть, которая боится собственных граждан и боится потерять привилегии, ударилась в воинственную риторику, потому что не нашла в себе смелости предложить другую социально-экономическую концепцию. Россия, со всеми ее недостатками и ограничениями, даже при том, что начал спецоперацию на территории соседнего государства, во всей этой истории превращается в уж слишком инфернальное зло, тогда как собственные свои ошибки европейцы замалчивают. Тем не менее не исключено, что народы Европы в какой-то момент не стерпят постоянного нарастания напряженности и попытки сбросить их в историческую пропасть. Печально, что Европа, которая готова говорить о мире и о новой архитектуре безопасности, включающей Москву, а не исключать ее, — это сегодня буквально утопия. Однако если курс не изменится, все эти "рождественские" разговоры о готовности к войне могут оказаться лишь первым актом трагедии, которая развернется в новом 2026 году.
