Привет, боец исторического фронта! Фронт наш вечен и малоподвижен. Борьба ведется позиционная, но упорная. И всегда полезно переосмысливать, за что, собственно, воюем. Раз фронт — украинский, значит — за Украину. Но читатель уже хорошо знает, что страна наша Украиной называлась не всегда. Времена, когда не осталось сомнений, что "пришла" Украина, это — середина XVII века, когда десятилетия боев Войска Запорожского со всеми соседями обернулись трагическими обстоятельствами Руины. Условное завершение Руины относится к концу 1670-х годов, когда масштабная война за Украину Московии, Польши и Османской империи завершилась.


Подводя итоги Руины, нельзя не отметить, что в те времена происходит укрепление, наполнение мощным эмоциональным смыслом слова Украина. Если до Хмельницкого в восприятии элиты и православного народа восстанавливались подзабытые киево-руськие корни, то огромные по своей трагичности и масштабности события войн Хмельницкого и Руины оживили "запасное", или "параллельное", название, ставшее в тот момент более актуальным, чем древнерусские летописные предания.


Ассоциативная связь понятий "Украина" и "Казаччина" (полное риска пограничье) очевидна. Но теперь "казацкая Украина" распространилась на все Приднепровье, Левобережье и Правобережье, Подолье, Волынь, Киев — всюду, куда пробивалась казацкая сабля. "Украина" покрылась мощным слоем актуальных эмоций, переживаний и трагедий, существенно потеснив "древнеруськие впечатления". На политическом уровне "Русь" жила, но постепенно в восприятии гетманов ее давнишние пределы срастались с современным им казацким "украинским пространством". 

 

Если следовать логике "где казак — там Украина", то в XVII веке "Украина" начала "оболочку Руси" постепенно заполнять: происходит синтез, создание образа "казацко-руськой отчизны", терзаемой братоубийством. В считанные годы бывшая "милая наша Русь" превращается в глазах людей Руины в самодостаточную патриотическую ценность — "милую отчизну нашу Украину". 


Считая Украину новой ипостасью давней Руси, гетманы очерчивают ее территорию в переделах той Руси, за которую воевал Хмельницкий: "от Путивля за Перемышль и Самбор" (Дорошенко) до "Галича, Львова и Перемышля… которые от начала существования местных народов принадлежали руським монархам" (Самойлович).


Как считает российский историк Татьяна Таирова-Яковлева, термин "украинский" по отношению к территории, ранее в церковных и официальных текстах именованной "Малороссия", распространяется с 1650-х годов. Например, Юрий Хмельницкий в 1660 году в своем письме к киевскому митрополиту писал про "…Украину и другие малороссийские города…". Иван Мазепа в разговоре с дьяком Б. Михайловым в 1701-м употреблял как синонимы понятия "Малороссийский край" и "Украина". И только когда речь шла о Правобережье, Мазепа использовал исключительно термин "сегобочная Украина". "Малороссия" все больше совпадала с Левобережьем (Гетманщиной), а вот на правом берегу для современников существовала уже только "Украина".


Напомним, что "Малороссия" происходит от греческого "Малая Русь", употребляемого с XIV века к территории Галицкой митрополии или вообще к территории современной Украины. Обидного значения это название не имело, так как центром вообще Руси/России считался Киев. Сама же будущая Россия еще долго не была в курсе, что она — "Россия". Это потом мы ей отдали название — или она взяла…


Еще одним важным моментом в ментальности тогдашних украинцев стало распространение в 1670-1780 годах понятия "отчизна", наполненного соответствующим эмоциональным содержанием. Например, знаменитый кошевой атаман Иван Сирко в письме 1667-го писал об "Отчизне нашей оплаканной". Про "отчизну матку нашу" писал 24 ноября 1708-го в своем письме к Мазепе и другой кошевой атаман Запорожской Сечи Кость Гордиенко. По мнению Татьяны Таировой-Яковлевой, термин "отчизна" в представлении Гордиенко объединял такие понятия, как "украинские города" и "люди малороссийские". Существование четкого разделения в представлениях казацкой старшины между "отчизной" (Малороссией или Украиной) и Московским государством нашло свое отражение и в идее "княжества Руського" времен Выговского (1658).


"Отчизна" является объектом верности и любви, постепенно заменяя исторически предшествующую верность и преданность феодальному сюзерену. Это понятие является первым шагом к дальнейшему представлению о "национальных интересах". Последние — не персонифицированы, то есть не связаны с конкретным человеком, а являют собою интересы сообщества людей, живущих на определенной территории. Эти принципы разительно отличаются от принципов феодальной эпохи, когда всю систему приоритетов вассалов формировал монарх-сюзерен


Поэтому теперь возникала почва для возможного конфликта между интересами "отчизны" и "сюзерена". В соседней России представление об "отчизне" сформировалось лишь к концу XVIII века, и это многое объясняет в вопросе о том, почему Мазепа мог для одних оказаться "героем — защитником отчизны", а для других — "изменником государю Петру І". Его мотивы могли быть просто непонятны тем, кто организовывал ему анафему и награждал "орденом Иуды", и еще нескольким поколениям их потомков.


А теперь уместно вернуться к вопросу об украинском языке. Какой он был в эпоху Хмельницкого разговорный и живой, а какой литературный и книжный? Приведем пару примеров.


Из рукописи 1690 года (правописание нынешнее): с симпатией автора произведения к польскому королю, воюющему против турок (только-только Ян Собесский помог своими поляками и казаками австрийскому цесарю отбить у османов Вену):


Кролю славний, додай слави,
Не борони переправи
Нам, козаком-небораком, 
Пойти ік тим (з) паном-ляхом.
Юж, гетьмане, наша нива
Достигає, будуть жнива:
Зеленая весна іде, 
Козакові служба буде.
Ідуть з Низу запорожці
До короля його мосці!
Ідіть з нами, задніпряни, 
Потішайте християни!
(Українська поезія. Середина XVII століття)


И еще один отрывок из несколько более раннего и не самого оптимистического стихотворения "Лямент людей побожных, що ся стало в Литовской земли…" по поводу реалий Руины. Интересно, что в стихотворении речь идет о "Руси", причем упоминаются те ее части, которые уже 100 лет пребывают под властью польской короны (Подолье и Волынь), но называются они в произведении "Литовская земля" (жива еще память о Великом княжестве). В конце автор обещает католикам-"папежникам" возмездие от царя Алексея Михайловича. Здесь есть и Русь, и Литовская земля, и Московия (в лице царя) — но заметно, что это то время, когда Москва не ощущалась исторически ближе, чем Литва, хотя и были симпатии к православному царю.


Брани бовем днесь умножишася
И мечи на шии наши изострищася
Брат брата убивает,
И самого отца кров проливает;
Ненависть междособная,
Изрещи неудобная;
Точатся кровю потоки,
Падают невинные отроки,
Юноши, младенци, немовлятка и девы,
Отцеве и матки зостают удиве;
Едных в неволю побырают,
Другие от меча и голодною смертю помирают.
Некогда страна была славна
И всем неприятелем ужасна,
А тепер вся паде мечем,
Междусобным сечем.
Бо все окрест вразе ликують,
Веселятся и погибели нашей триумфують, —
Видячи всю обнаженну
И вконець спустошенну…
(Там же)

 

Какой текст написан на украинском языке? Очевидно, что оба: один (первый) почти сразу понятный и почти идентичный современному даже по прошествии 300 лет, второй — книжный, литературный, в корне — церковнославянский, со слоем украинской лексики и падежных окончаний. Полонизмы есть и там, и там. Правда, сейчас бы второй текст назвали суржиком — смешанным с русским. Но, отметим, знакомство с живым русским у автора стихотворения (как и у большинства тогдашних украинцев) вряд ли имело место. Знаком был церковнославянский, язык старой руськой литературы и священных текстов.В него активно вмешался тот разговорный и живой, на котором написан первый стишок (видимо, казацкая песня).


Дальнейший выбор творцов украинского литературного языка уже в конце XVIII-ХІХ веков состоял в том, какой образец избрать — разговорный или книжный. И какой язык делать стандартным — не только в литературе, но и в реальной украинской жизни. Но об этом будет сказано в другой колонке.


И добавлю еще один текст того же времени (правда, менее украинизированный, чем второй) на том же книжном языке. Вопреки ожиданиям от подобной (с виду — русской) лексики, это отнюдь не радость по поводу прихода московитов-единоверцев, а наоборот: плач православного автора о гибели Польши (точнее — Речи Посполитой): "Глаголет Полща о бывшей храбрости и пленении своем…". Московиты тут фигурируют в качестве "скифов". У Польши (Речи Посполитой) трое детей — ляхи, русь, литва. И двое братьев (видимо, ляхи и литва) сошлись в сече с третьим (видимо, с русью).


В жалости днесь зело обмираю,
Слезы точащи, чад моих рыдаю.
Аз — мати, люте опечаленная
И всех радостей изовлеченная.
Бех бо некогда тако украшенна,
Яко над страны славно вознесенна;
Копие мое на вразех бывло
И сердца силных в бранех ужасало.
Но ныне мечи и щиты державны
Во мне крепчайших чад всех надсмеянны;
Вои велики худыми бывають,
Од скифских язык на земли падають, 
Сами-бо в себе меч свой угрязиша
И мене, матер, свою уязвиша.


Этот стишок иллюстрирует для нас некую ностальгию по Речи Посполитой, которая периодически охватывала казацкую старшину в московских "объятиях". Эти настроения выявит Иван Степанович Мазепа.