За период с 1492 года по 1914 год европейцы завоевали 84% земного шара. Основывая колонии, они распространили свое влияние на все обитаемые континенты. Между тем такой исход, разумеется, не был неизбежным. Историки, социологи и биологи десятилетиями спорили о том, почему Европа поднялась на вершину, несмотря на то, что изначально многие общества Азии и Ближнего Востока намного обгоняли ее по развитию?
Пока удовлетворительного ответа на этот вопрос нет, хотя он крайне важен, так как именно европейская мощь долгое время определяла все — от того, кто будет осуществлять торговлю рабами, до того, кто разбогатеет, а кто так и не сможет выбиться из нищеты.
Кому-то причины европейского преобладания могут показаться очевидными: европейцы первыми провели индустриализацию и вдобавок у них был иммунитет к таким губительным для туземного населения болезням, как оспа. Однако последнее соображение само по себе не объясняет даже завоевание Америки, так как многие молодые воины из числа коренных американцев смогли пережить эпидемии. Колонизацию Индии оно тоже не объясняет, так как у индийцев был иммунитет, аналогичный европейскому. Индустриализация тоже не может служить объяснением — еще до ее начала европейцы успели захватить более 35% планеты. Разумеется, ключевую роль сыграло европейское лидерство в области технологий для производства огнестрельного оружия, строительства военных кораблей и возведения крепостей. Однако все ведущие цивилизации Азии тоже знали порох, и огнестрельное оружие у многих из них было.
Так что же обеспечило Европе успех? В первую очередь, особая мотивация европейских политических лидеров, побуждавшая их не просто воевать, но и тратить на это огромные суммы. Да, европейские монархи, разумеется, строили дворцы, но даже гигантский Версаль обошелся Людовику XIV меньше, чем в 2% дохода от налогов. Остальное ушло на войны. Он, как и другие европейские короли, с детства знал, что он должен добыть себе славу на поле битвы. При этом войны правителям Европы почти ничем не грозили — даже потерей трона в случае поражения. В других местах у правителей была другая мотивация, зачастую приводившая к военной слабости. Скажем, в Китае императоры считали правильным поддерживать налоги на низком уровне и заботиться о пропитании народа, а не стремиться к военной славе, которой были одержимы европейские короли.
Поэтому — и по ряду других причин — неевропейские правители не могли угнаться за прогрессом Европы в военном деле. Огромные военные расходы европейских стран позволяли военачальникам закупать новое оружие, строить корабли, экспериментировать с тактикой, фортификацией и снабжением. В процессе они учились на своих ошибках и совершенствовали технологии. А так как европейские страны были небольшими и находились близко друг от друга, им было легко извлекать уроки из чужих неудач и перенимать чужие достижения. Когда в 1628 году шведский король Густав Адольф одним из первых построил двухпалубный боевой корабль, этот корабль почти сразу же затонул. Однако шведский флот и прочие европейские флоты быстро выяснили, в чем заключались ошибки, и уже к 18 веку научились строить корабли с несколькими батарейными палубами, бывшие не только более устойчивыми, но и более маневренными и способными к более дальним походам, чем корабли 17 века.
За пределами Европы политические и военные условия не позволяли военному делу — и особенно технологиям, связанным с порохом, — развиваться такими же огромными темпами. Скажем, у того же Китая было намного меньше налоговых денег, которые он мог тратить на армию и флот, чем у европейцев. В конце 18 века налоги во Франции в пересчете на душу населения были в 15 раз выше, чем в Китае, а в Англии они превышали китайские в 40 раз. Вдобавок изрядную часть китайских военных расходов тратил не на новые рода войск, а на конных лучников, которые лучше, чем мушкетеры могли противостоять главному врагу Китая — кочевникам. Кроме того Китай нередко оказывался преобладающей силой в Восточной Азии, которой мало кто рисковал бросить вызов. Соответственно, у него не было стимулов наращивать военные расходы. В результате порох в Восточной Азии использовался намного меньше, чем в Европе.
Среди европейских держав такой преобладающей силы не нашлось. А после того, как европейцы добились лидерства в пороховых технологиях, китайцам стало трудно за ними угнаться — слишком далеко от них был центр прогресса.
В 19 веке Европа продолжала лидировать в военной сфере. Налоги росли, индустриализация продолжалась. Вдобавок порожденные Промышленной революцией прикладная наука и инженерная отрасль дали европейцам возможность совершенствовать технологии не только с помощью войн, но и с помощью исследований, дополнявших и развивавших то, чему европейцы научились на полях сражений.
К 1914 году Европа не только достигла глобального военного преобладания, но и стала получать гигантские налоговые доходы, которые сильные страны могли тратить на войны. Во Франции и в Германии реальные налоговые поступления в пересчете на душу населения увеличились за 18-й и 19-й века не менее чем в 15 раз. Этот огромный налоговый потенциал невозможно объяснить ростом подушного дохода, вызванным индустриализацией. Скорее, речь идет примерно о таком же технологическом рывке, как и в случае с порохом — только в области налоговой технологии, а не военной. Плоды этого пожинали политические лидеры, успешно договаривавшиеся с элитами о росте налоговых поступлений и развивавшие на эти деньги армии и флоты.
Значение этой способности взимать налоги не стоит недооценивать. Китай не мог добиться таких налоговых поступлений даже в 19 веке, а у стран субэкваториальной Африки до сих пор отсутствуют возможности нормально собирать налоги, что и мешает им обеспечивать своим гражданам такие базовые общественные блага, как безопасность.
У Европы было и еще одно преимущество: ее купцы активно использовали порох для завоеваний, колонизации и военно-торговых экспедиций. Хотя обычно такие экспедиции требовали официального разрешения, власти часто поощряли авантюристов искать богатства за рубежом. Проблем с приобретением оружия или наймом опытных ветеранов, способных обучать новичков, у них тоже не было. К 17 веку подобные частные экспедиции породили гигантские торговые предприятия, которые привлекали на зарождавшемся европейском рынке капитала огромные средства для финансирования зарубежных авантюр. Например, Голландская ост-индская компания была не только частным инструментом голландской внешней политики, но и первой компанией, начавшей торговать своими акциями.
Наконец последнее различие между Европой и остальным миром связано с ее политической историей. С 221 года до н. э. Китай чаще всего был единой империей. Эта империя быстро сумела создать централизованную бюрократию, привлекавшую местные элиты на государственную службу и заставлявшую их заботиться о выживании государства. Государственная служба помогала объединять империю, и пока эта империя была сильна и едина, прочие восточноазиатские государства опасались на нее нападать. Это означало, что у Китая не было причин искать новых врагов или новые возможности.
Напротив, Западная Европа не знала прочного единства со времен Римской Империи. Вместо этого на ее территории веками сражались отряды во главе с вожаками, напоминавшими современных полевых командиров. Постоянная война взращивала победоносных военачальников, а также порождала укоренившуюся вражду между лидерами, которая формировала устойчивые политические границы. Именно эта вражда—а вовсе не физическая география —не позволяла никому надолго объединить Западную Европу в империю наподобие китайской. В долгосрочной перспективе в Западной Европе победили те военачальники, которые научились взимать большие налоги на свои войны. В результате Европа получила королей, тративших гигантские средства на военное дело и не имевших, говоря словами Макиавелли, «ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела кроме войны».
Без полной концентрации на войне и невероятных способностей взимать налоги европейских империй бы не было. Именно войны и налоги обеспечили Европе технологическое лидерство. Они дали европейцам возможность вести завоевания и подчинять местное население малыми силами. Без этого европейцы, вероятно, в любом случае разбогатели бы — и даже, может быть, все равно бы рано провели индустриализацию — однако явно не правили бы к 1914 году миром.
