«Мы требуем введения польских „зеленых человечков" в Вильнюсский уезд и проведения референдума среди его коренного населения», — сообщала в Фейсбуке страница под названием «Виленская Народная Республика», появившаяся в 2014 году, когда на востоке Украины зарождались донбасские «народные республики». Литовцы помнили о событиях тридцатилетней давности, поэтому не было ничего удивительного в том, что этот регион стал очередным наряду с югом Украины, востоком Белоруссии или севером Эстонии местом, которое в тот момент считалось потенциально взрывоопасным.
Замороженные конфликты
Как подметил Тони Джадт (Tony Judt), после Первой мировой войны в Европе передвигали границы, но люди оставались на месте. После Второй мировой, за отдельными исключениями, касавшимися в первую очередь Польши, границы не менялись, а люди массово мигрировали. Под конец холодной войны никто не знал, как она отразится на очертании государств и их жителях. Ее завершение возродило конфликты, замороженные Москвой. Некоторые, как армяно-азербайджанский или грузино-абхазский, переродились в кровавые войны, другие, как польско-чешский или венгерско-словацкий — нет. Оставалось вопросом, во что выльется противостояние Вильнюса и почти 250 тысяч литовских поляков.
После войны в Польшу переселили около 200 тысяч поляков, в первую очередь — представителей интеллигенции и жителей городов. Оставшиеся, преимущественно рабочие и крестьяне, жили в провинции. В Вильнюсском уезде они преобладали в составе населения (Шальчининкский район — почти 80%, Вильнюсский — 63%), окружая своими городками и селами Вильнюс, где их было 100 тысяч (20%).
На пике перестройки в Прибалтийских республиках особенно бурно развивались национально-освободительные движения. Литовские площади заполняли демонстранты, певшие патриотические песни и державшие в руках запрещенные ранее трехцветные флаги. В 50-ю годовщину подписания пакта Молотова — Риббентропа, который заточил Литву в советской сфере влияния, два миллиона жителей Литвы, Латвии и Эстонии образовали живую цепь в 600 километров длиной, требуя осуждения этого соглашения. Одновременно литовцы не хотели лишиться аннексированного Сталиным и присоединенного к Литовской ССР Вильнюсского края. Литва была одним из тех образований, которые по итогам Второй мировой войны приобрели территории.
«Цензурный гнет ослаб, вернулись национальные символы, шли публичные дискуссии на тему истории, все захлебывались свободой. Жившие в Литве поляки, однако, не принимали участия в литовском национальном возрождении, оно разворачивалось в городах. Каждое сообщество варилось в своем соку, у нас было собственное национальное возрождение. Я хорошо это помню: родители шили нам национальные костюмы, я радовалась, что могу прикрепить на ранец бело-красный флаг», — рассказывала мне историк Барбара Юндо-Калишевская (Barbara Jundo-Kaliszewska), написавшая книгу «Заложники истории: польское меньшинство в постсоветской Литве».
Разбуженный сепаратизм
Поляки из органов местного самоуправления впервые выступили с идеей польской автономии в 1988 году. В следующем литовские поляки уже массово ее поддерживали. Юндо-Калишевская говорит, что «детонатором» конфликта послужили дремавшие ранее исторические разногласия и языковая политика Литвы. Указ «Об употреблении государственного языка Литовской ССР» обязывал все государственные учреждения в течение двух лет перейти с русского на литовский. В Латвии и Эстонии, где тоже проживало значительное славянское меньшинство, власти не стали заходить настолько далеко и планировали допустить использование русского в отношениях граждан — государство. Литовские поляки в большинстве своем владели литовским слабо или вообще с ним не соприкасались. Они опасались, что когда исчезнет советский центр, их станут притеснять и литвинизируют.
Польские органы самоуправления один за другим начали требовать, чтобы их районам предоставили статус национальных, разрешив помимо литовского использовать польский язык. Изначально речь шла лишь о культурной автономии, но по мере эскалации конфликта заговорили также о политической.
«Полрайоны» могли вызывать плохие ассоциации. Москва создавала аналогичные образования как плацдармы для дальнейшей аннексии: Польский национальный район имени Дзержинского в Белорусской ССР, Польский Национальный Район имени Мархлевского в Украинской ССР (тем же самым было Приднестровье по отношению к Молдавии или Карелия по отношению к Финляндии). Вильнюс начинал все сильнее опасаться польского сепаратизма. Литовцы помнили о «мятеже Желиговского» — захвате Варшавой Срединной Литвы в 1920 году и ее присоединении к Польше.
Москва вначале относилась к попыткам поляков обрести автономию отрицательно, опасаясь, что прецедент может дать толчок к вспышке межнациональной розни. Однако чем ближе к независимости была Литва, тем активнее Кремль искал якоря, которые бы удержали ее в СССР.
Получить, что возможно
В 1989 году депутатом советского «парламента» стал лингвист Ян Цеханович (Jan Ciechanowicz) — один из нескольких присутствовавших там литовских поляков. «Мы с Аницетом Бродавским (Anicet Brodawski) [другим литовско-польским депутатом] понимали, что распад страны приведет к кровопролитию. Мы размышляли, что делать с поляками в Литве. Одни выступали за то, чтобы держаться Москвы, другие хотели идти вместе с сепаратистами, которые стремились от нее отделиться. Это был полный хаос, — вспоминал он. — Мы пришли к выводу, что раз СССР в 1939 году отнял у нас половину страны, а сейчас все требуют свободы, то нам, полякам, живущим на Украине, в Белоруссии и Литве, следует выступить с идеей собственной автономии. Это нужно было делать, пока СССР еще существовал, ведь потом польский вопрос похоронили бы раз и навсегда».
В 1989 году появилась концепция создания в рамках Советского Союза Восточно-Польской республики. Авторы инициативы хотели переселить туда поляков, сосланных после 1937 года в Казахстан и Россию. Идея предусматривала перенос границ советских областей, который бы имел не только символическое, но в будущем — и практическое значение.
«Пока СССР существовал, республика функционировала бы в его рамках, но если бы он распался, у нас бы уже были зачатки автономии: Львовский, Гродненский, Вильнюсский районы. Появилось бы буферное государство, которое, как Срединная Литва, могло бы провести референдум и присоединиться к Польше. Такая была задумка. Одновременно мы не планировали предпринимать ничего против Литвы, речи о вооруженном восстании не шло», — рассказывает Цеханович. Он добавляет, что в Москве концепция энтузиазма не вызвала. Однако, судя по всему, ее не стали окончательно отбрасывать, а решили прощупать настроения в Варшаве.
Адам Михник (Adam Michnik) вспоминал в «Газета Выборча»: «До нас доходили призывы внести проект Польской Советской Республики. Меня во время переговоров Круглого стола подговаривал это сделать представитель Польской объединенной рабочей партии. Перед нами, однако, стоял вопрос не как помочь полякам чего-то добиться от движения „Саюдис", а как помочь ему справиться с Москвой. В Польше идею создания Польской Республики не случайно поддерживали две силы: коммунисты-консерваторы и ультраправые националисты, которыми, как мы считали, управляли службы безопасности. Мы боялись, что коммунисты могут открыть этот ящик Пандоры».
Литовцы, притворяющиеся поляками
«Солидарность» не дала втянуть себя во внутрилитовские игры: она не поддержала ни новую республику, ни польскую автономию. Кроме того, Варшава понимала, что стоит ей поднять тему давних Восточных Кресов, как о своих землях вспомнит Бонн. Тем не менее Литва боялась, что отобрать у нее Вильнюсский район может решить или Варшава, или Москва, которая осталась единственным потенциальным покровителем литовских поляков. Когда, желая остудить горячие головы стремящихся к независимости литовцев, Горбачев в январе 1990 года приехал в Литву, прозвучал вопрос о польской автономии. «Я бы приветствовал шаги в этом направлении», — заявил он.
Между тем лозунги об автономии становились все более смелыми. Поляки требовали уважения свои прав, устраивали съезды. Их слоганы звучали особенно угрожающе на фоне того, что в Нагорном Карабахе и в Абхазии уже пролилась первая кровь. Успокоению ситуации не способствовали литовские политики, которые считали поляков полонизированными литовцами или белорусами. «Я лично и весь „Саюдис" не считаем людей, называющих себя поляками, таковыми. То, что они именуют себя поляками, еще не значит, что они ими являются», — говорил Альвидас Медалинскас (Alvydas Medalinskas). Поляки задавались вопросом: почему депутаты «Саюдиса» поддержали автономию гагаузов в Молдавии или татар в Крыму, а их поддержать не хотят?
Шестеро депутатов
«Еще до провозглашения Акта о независимости 11 марта литовцы хуже всего относились к полякам: положительное мнение о них имели всего 12% участников опросов. Литовское общество считало, что они представляют большую опасность для самостоятельности республики, чем СССР», — пишет в «Заложниках истории» Юндо-Калишевская.
Масла в огнь подлило голосование по вопросу независимости, которую в марте 1990 года утвердил литовский парламент. 124 депутата из 130 проголосовали «за», а шестеро поляков воздержались. Об этом на Вилии и Немане не забыли до сих пор. Витаутас Ландсбергис (Vytautas Landsbergis) вспоминал в интервью каналу «Тэ-Фау-Пэ», как один польский депутат выкрикнул: «Мы устроим вам Карабах!». «Мы могли получить второй Кавказ», — добавил первый президент Литвы. В книге «Рассказ о свободной Литве» Чеслав Окинчиц (Czesław Okińczyc), который тогда тоже был депутатом, пишет о шестерых воздержавшихся: «Они твердили мне, что я ничего не понимаю, а когда Литва обретет независимость, нас уничтожат, ограбят, литвинизируют».
Литва вступила в период двоевластия. Мир не признал ее независимости. Вашингтон говорил, что этот вопрос должны между собой урегулировать Вильнюс и Москва. В Литве оставались советские войска, аппарат безопасности, она зависела от СССР в экономическом плане. Объявленный суверенитет — это одно, а реальный — совсем другое.
Польские власти в Шальчининкае не признали независимости страны, заявив, что у них продолжает действовать советская конституция. Москва манила их обещаниями о широких правах для национальных меньшинств.
На грани войны
Юндо-Калишевская говорит, что кульминационным моментом стал съезд в Эйшишкесе в сентябре 1990 года и принятие декларации о создании Польского национально-территориального края, то есть автономии в рамках Литвы. Вильнюс должны был стать островом в польском море. Столицей края решили сделать его восточный район Новая Вильня. Гимном образования с населением в 215 тысяч человек объявили «Роту», флаг избрали бело-красный. Съезд имел ключевое значение еще по одной причине. Один из лидеров поляков, Ян Сенкевич (Jan Sienkiewicz), рассказывал в эфире «Тэ-Фау-Пэ»: «Там присутствовали в том числе два или три советских полковника. Они вели себя довольно невозмутимо и предложили помощь советской армии в формировании отрядов самообороны».
«Появилась ли тогда угроза развязывания гражданской войны?» — поинтересовался я у Юндо-Калишевской. «Да, на это указывают документы КГБ, — ответила она. —
Советские офицеры предлагали местным полякам оружие и содействие в организации военизированных групп для „самообороны". Литовский государственный телеканал призывал людей ехать в Эйшишкес и устроить там акцию протеста во время съезда. Однако большинство поляков не хотело войны, они отмели советское предложение».
Историк Владас Сирутавичус (Vladas Sirutavičius) пишет в «Исследованиях истории России и Восточно-Центральной Европы», что литовский вице-премьер Ромуальдас Озолас (Romualdas Ozolas), отвечая на вопрос журналиста газеты «Таймс», получили ли Цеханович и Бродавский от председателя Совета Национальностей Рафика Нишанова «благословение на раскол Литвы» заявил следующее: «Мне известно, что Нишанов встретился с группой заинтересованных лиц и сказал, что они могут поставить ландсбергистов перед свершившимся фактом, поскольку советская армия окажет помощь».
Ультиматум
В начале 1991 года должен был состояться референдум о сохранении СССР. Вильнюс отказался его проводить и объявил собственный — о независимости.
Как указывает Сирутавичус, если в целом за независимость высказались 76,5% проголосовавших, то там, где преобладали поляки, результат был гораздо ниже: в Вильнюсском районе — 24%, в Шальчининкском — 13%. Одновременно на другом референдуме, который все же провели, 98% жителей этих территорий высказались за сохранение Советского Союза.
Ситуация становилась все более напряженной. Весной 1991 года в Вильнюс приехал член Политбюро Олег Шенин. Он предостерег литовцев, что если они не будут следовать кремлевскому «механизму выхода из СССР», то могут лишиться полученных Литвой в 1939-1940-х годах земель, входивших в состав Польши, то есть Вильнюсского края, а также Клайпеды. Первый бы присоединился к Белоруссии, а вторая — в Калининградской области.
Поляки между тем приняли проект о создании польского «края», который бы взаимодействовал с Литвой в рамках федеративного государства. Они требовали уже не просто автономии. Литовцы отнеслись к этому всерьез, так что на следующем съезде, в Мостишкесе, где приняли статут нового образования, присутствовал президент Ландсбергис. Поляки дали Вильнюсу несколько месяцев на то, чтобы тот принял эти изменения. После истечения срока ультиматума регион мог бы окончательно отказаться подчиняться Литве. Однако произошло нечто изменившее ход истории.
Поляки просчитались
Летом 1991 года поляки поставили не на ту лошадь. В Москве начался путч: консерваторы взбунтовались против Горбачева, но спустя несколько дней позорно проиграли. Скомпрометирован оказался и сам Горбачев, это был последний гвоздь в гроб СССР.
В следующие недели независимость Литвы признал весь мир, а литовские власти распустили руководство взбунтовавшихся Шальчининкского и Вильнюсского районов. Некоторым членам органов местного самоуправления предъявили обвинения, некоторые бежали из страны.
Их место заняли литовские комиссары, которые не владели польским и были настроены против поляков. «Итог „решения польского вопроса" в Литве в конце XX века оказался пирровой победой. Этот процесс был жестким и чрезвычайно эмоциональным, ему сопутствовали прослушки, увольнения, привлечение к уголовной ответственности отдельных участников событий, запрет некоторых газет на польском языке (…) Использование принципа коллективной ответственности в отношении польского населения, выражавшееся в роспуске польских органов самоуправления и ужесточении языковой политики, впервые с 1989 года спровоцировало ответную реакцию польских властей», — пишет Юндо-Калишевская. Конфликт продолжается до сих пор.
«Оглядываясь назад, можно порадоваться тому, что сепаратисты не победили и автономия в составе СССР не появилась, — отмечает она. — Градус польско-литовского конфликта, языковая и историческая политика Вильнюса, отсутствие поддержки со стороны Варшавы, упорство польского меньшинства — все это могло привести к трагическим последствиям. Мы могли стать вторым Приднестровьем, исчезнуть с карты, не иметь паспортов. Москва сделала бы регион очередным постсоветским непризнанным государством».
