20 февраля Владимир Путин заявил, что новые российские ракеты будут нацелены на США в том случае, если Вашингтон увеличит количество своих ракетных установок в Европе.
«Атлантико»: 20 февраля Владимир Путин заявил, что новые российские ракеты будут нацелены на США в том случае, если Вашингтон увеличит количество своих ракетных установок в Европе (Польша и Румыния). Мы наблюдаем новую гонку вооружений между Дональдом Трампом и Владимиром Путиным? Стоит ли рассматривать ДРСМД как причину данной эскалации?
Жан-Сильвестр Монгренье: Не стоит доверять фальшивой симметрии. У западных правительств, в том числе французского, имеются разведданные о том, что Россия не выполнила свои обязательства по подписанному в 1987 году Договору о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (от 500 до 5 500 км). После ликвидации этой категории ракет российский ВПК взялся в 2002 году за разработку нового типа крылатых ракет: 9М729 (SSC-8 по классификации НАТО). Ее дальность превышает установленную ДРСМД нижнюю границу в 500 км. Она установлена по меньшей мере на двух базах: к востоку от Урала и в Каспийском регионе. Упоминались также другие ракеты вроде SS-6 (дальность чуть более 500 км) и RS-26 (чуть менее 5 500 км).
США в свою очередь не вели разработку, строительство и развертывание ракет данного типа. Как это происходит уже многие годы, Москва говорит об американской ПРО в Европе, которая реализуется в рамках НАТО. Речь идет не о наступательном, а об оборонительном оружии, которое предназначено для перехвата ракет противника с помощью кинетического удара. В прошлом Россия не утверждала, что противоракеты нарушают ДРСМД: этот аргумент появился гораздо позднее, в ответ на упреки западных стран по поводу несоблюдения договора 1987 года. По мнению Кремля, США и другие страны НАТО должны в одностороннем порядке выполнять договор, который не выполняет Россия. Кроме того, им следует отказаться от ПРО, хотя Россия давно создала такую систему и постоянно модернизирует ее.
В таких условиях не существует гонки вооружений, то есть иррациональной тенденции с механизмом типа действие/реакция. Мы имеем дело с восстановлением российской военной мощи и угрозами — с повторением вербальных угроз и развитием военного аппарата, который может обеспечить их выполнение. Все это говорит о намерениях российской власти и соответствует понятию «враждебность» в международной политике: злонамеренность с необходимыми (как военными, так и прочими) средствами для достижения целей. При этом увеличение военных расходов в Америке является отражением глобальной перспективы, которая касается в том числе материализации геополитических амбиций Китая. Россия воспринимается как маленький нарушитель спокойствия, который не должен отвлекать США от большого нарушителя, то есть КНР.
По правде говоря, в вопросе ракет средней дальности Вашингтон, судя по всему, больше всего волнует баллистический арсенал Китая, почти девять десятых которого обладают дальностью от 500 до 5 500 км. Как бы то ни было, Россия и Запад находятся в состоянии новой холодной войны, которая носила латентный характер с 2008 года (российско-грузинская война), однако вышла на всеобщее обозрение в 2014 году (нападение на Украину в Крыму и Донбассе). Не нужно искажать причинно-следственные связи.
— Холодная война зачастую опиралась на недоразумения относительно намерений обеих сторон. Какую оценку можно дать текущей обстановке?
— Недопонимание в отношениях России и Запада возникло еще до новой холодной войны. Российское политическое руководство постоянно воображало, что находится в центре внимания Запада и является целью его дьявольских махинаций, тогда как американцы и европейцы слишком поздно восприняли всерьез эту риторику и геополитические представления Кремля, как и его действия. В прошлом американцы проводили доброжелательную политику, поскольку считали, что Россия окончательно лишилась былых позиций и стремится лишь войти в евроатлантическое сообщество. Это объединение должно было последовать за расширением НАТО в ЕС на Центральную и Восточную Европу, а также включением Украины. Администрация Клинтона полагала, что это должно занять около полувека с учетом веса и особенностей России. ЕС и его члены в свою очередь были сосредоточены на проекте большого энергетического сотрудничества с Россией и переноса технологий на восток. В конечном итоге, здесь речь тоже шла о большой стратегии расширения (а не сдерживания).
Хотя о наивности тут говорить, конечно, не стоит, Запад явно проецировал на Россию свои схемы и представления. По заветам упрощенческой философии, «рыночная демократия» естественным образом влечет к себе всех людей, а ее расширение является частью «политики спасения». В 2000-х годах западное руководство постепенно осознало, что Россия не пошла по политическому и экономическому переходному пути по направлению к западной модели. При этом оно недооценило способность России вставлять ему палки в колеса, поскольку считало ее мафиозным государством, где власть стремится лишь к личному обогащению. Реваншистская и ревизионистская риторика воспринималась исключительно как политический пиар для отвлечения внимания масс от выходок лидеров. Запад недооценил стремление России к мощи, дух реваншизма, представление о том, что «холодная победа» Запада — лишь временное явление, которое должно остаться в прошлом.
Судя по всему, период «непонимания» остался в прошлом. Теперь российский геополитический ревизионизм и его реализация в бывших странах-сателлитах, на восточных рубежах евроатлантического сообщества, воспринимаются предельно серьезно. Отсюда следует климат холодной войны и меры «успокоения» Центральной и Восточной Европы после 2014 года, а также усиление политики НАТО в сфере обороны и сдерживания. Иначе говоря, завеса рухнула, и намерения России теперь предельно ясны. Владимир Путин считает конец американской гегемонии и упадок Запада свершившимся фактом. Раз в современном мире полюс богатства и мощи смещается в сторону Азии, он считает, что альянс с КНР, Ираном и прочими «нарушителями спокойствия» ускорит этот процесс и позволит России-Евразии вернуть потерянные позиции на западе, а также стать ключевым игроком на мировом уровне.
Неопределенность и неизвестность, то есть потенциальные источники нового непонимания, теперь находятся на стороне США: заявленного намерение остаться первой мировой державой с провозглашением нескольких ключевых идей и лозунгов («Вернем Америке былое величие») недостаточно для «большой стратегии». Вопреки всем своим заявлениям, Дональд Трамп создает впечатление, что хочет выйти из игры: если рассматривать все его решения в целом, им не хватает смысла и последовательности. В результате обозреватели и аналитики могут только строить догадки насчет истинных намерений этого человека. Наименее критически настроенные из них видят во всем одну большую уловку: «твиты» и импровизация Дональда Трампа якобы опираются на скрытую логику. Как бы то ни было, есть опасения, что вся эта логика нацелена на переизбрание и краткосрочную перспективу. В любом случае это может заставить ошибиться лидеров враждебных держав: они могут осмелеть и оступиться.
— Какими последствиями чревата эта ситуация для Европы? Как реагировать на эту эскалацию?
— Если отойти от филиппик европейских национал-популистских движений, ЕС не представляет собой глобального геополитического игрока с единым правительством: таким образом, сложно сформулировать некое общее европейское представление о ситуации. Большинство членов ЕС одновременно входят в Североатлантический альянс, который занимается обороной континента (девять десятых населения ЕС относятся к странам-членам НАТО). Поэтому было бы неправильно считать Европу третьей стороной, которая находится между США и Россией-Евразией. Фактически НАТО и все ее члены — как европейцы, так и Турция — оказали поддержку американской политике. Причем, не из потворства, а потому что нарушение договора 1987 года российской стороной было подтверждено (у ключевых европейских стран есть собственные средства разведки и подтверждения угроз). Тем не менее, у этих стран есть более «континентальные» проблемы: они опасаются развертывания новых российских ракет, которые будут нацелены именно на них. Это может погрузить Европу в новый «кризис евроракет», как было в 1980-х годах.
Таким образом, европейцам, видимо, придется смириться с кончиной договора. Важно, чтобы они поняли, что мы вступаем в новую эпоху, которая отмечена подъемом борьбы за влияние. Геополитические основы «либерального международного порядка» (то есть, взаимодействие сил и превалирование норм и правил хорошего тона) разваливаются у нас на глазах. Если отойти от несколько пафосного понятия «либеральный международный порядок», стоит отметить, что так называемые «ревизионистские» державы ставят под сомнение гегемонию Запада на мировом уровне. Хотя США и являются главными дольщиками этой гегемонии, их европейским союзникам, «младшим акционерам», тоже не следовало бы отказываться от нее. Дело в том, что альтернативой стала бы не «тотальная Европа», которая заявила бы о себе как третья держава, а поглощение «придатка Азии» новой Большой Евразией под руководством Китая или же растворение Европы в африканско-средиземноморском объединении. Было бы наивно считать Европу жертвой российско-американского или китайско-американского противостояния, которое ее не касается. Европа — это матрица современного Запада. Судьбы европейских наций связаны с США, Канадой, Австралией, Новой Зеландией, а также членами и партнерами Запада в Индийско-Тихоокеанском регионе.
— В завершение, что делать?
— В настоящий момент эксперты считают, что тайное нарушение Россией ДРСМД фундаментально не меняет стратегическую ситуацию на евроатлантическом пространстве, то есть на территории от Атлантики до Урала: НАТО и ее европейские члены уже располагают множеством новых ракет двойного назначения (с обычными и ядерными боеголовками) земля-земля, море-земля и воздух-земля. Стратегическая проблема касается главным образом Азии.
В то же время, если Россия перейдет от скрытого нарушения к открытому и массовому с размещением большого количества 9М729 на евроатлантическом пространстве (особенно с ядерными боеголовками), мы столкнемся с новым «кризисом евроракет». В таком случае придется принимать решение насчет развертывания аналогичного оружия, как было в 1979 году, два года спустя после появления советских РСД-10.
Система ПРО была разработана для противодействия атакам со стороны «бедных держав» вроде Ирана, однако ее возможности могут быть расширены для ответа России. Две эти меры не исключают, а дополняют друг друга. В любом случае это повлечет за собой усиление американского присутствия в Европе вопреки двусмысленному поведению Дональда Трампа и опасениям насчет будущего НАТО.
Кроме того, встает вопрос «разделения бремени» между европейцами и американцами в Североатлантическом альянсе. Мы явно не можем и дальше следовать сформировавшейся после холодной войны тенденции со стабильным спадом военных возможностей в Европе. Наконец, европейские союзники не могут отмахиваться от китайского вопроса, поскольку амбиции КНР представляют угрозу и для них, в том числе в их стратегическом окружении (Арктика, Атлантический океан, омывающие Европу моря, Средиземное море).
Все это не должно стать предлогом для нового европейского ведомственного нагромождения или некой призрачной «европейской армии». Такая задача предполагала бы единую политическую власть и настоящие цепочки командования, то есть федерализацию. Условий для этого нет и в обозримом будущем не будет.
Целью, скорее, должно стать укрепление панъевропейского «содружества» в его нынешнем виде: речь идет о конфедерации наций, которые предпочитают межправительственный подход к вопросам, касающимся суверенитета. Так уже обстоит дело на практике, однако ситуацию необходимо признать открыто. В военном плане главное — нарастить военные бюджеты и возможности в Европе (созданное в 2017 году постоянное структурированное сотрудничество и Европейский оборонный фонд), укрепить взаимодействие европейских армий в рамках НАТО и Европейской инициативы вмешательства (вне ЕС и НАТО).
Другим словами, разделение труда между НАТО и ЕС должно сохраниться. Евросоюз следует перенаправить на укрепление внешних границ, координацию миграционной политики, развитие единого рынка, технические инновации и реализацию банковского союза в еврозоне. В военной сфере будет необходимо делать больше самостоятельно, «по-европейски», но это не означает формирования независимой европейской обороны. Как нам кажется, это было бы контрпродуктивно. В целом, необходимо срочно перевооружаться: бюджеты и возможности станут здесь мерилом политической воли.
