У многих жителей Восточной Германии особое отношение к империи Владимира Путина: более близкое, эмоциональное, менее негативное, чем у западных немцев. Откуда этот дружеский взгляд?

Я вспоминаю, как ребенком на спортивном стадионе на Шоссештрассе в Берлине услышала это шумное ликование, когда из громкоговорителей донеслось, что на гаревую дорожку выходит делегация из Советского Союза: «…приветствуем представителей первого социалистического государства Земли!»… Потом она прошла там, внизу, эта мировая держава моего детства, гарант мира, как она сама себя называла, и как в особенности должны были ее называть мы, дети Восточной Германии.

Это воспоминания Ирины Либман в книге «Три шага в Россию». Писательница, родившаяся в 1943 году в Москве, выросшая в ГДР, ее мать — русская, а отец — немецкий коммунист и журналист. В этой книге она десять лет назад вернулась в Россию. Она ищет собственные корни и новую Россию, Восток, который после 1989 года, когда все смотрели в сторону Запада, выпал из поля зрения. Она три раза ездила в Россию и опубликовала в 2013 году эту негромкую, проницательную и бережную книгу.

Я тогда договорилась с ней встретиться. Во время украинского кризиса мы говорили о том, как испортились отношения между Россией и Западом. Она была разъярена и подавлена, это была болезненная тема, а когда я сейчас снова с ней связалась, чтобы поговорить об отношении восточных немцев к России, она не захотела встречаться. Однако была готова ответить на вопросы. В письменном виде.

«Дорогая госпожа Либман, — написала я ей. — Я еще раз прочитала Вашу книгу и хотела бы задать вам несколько вопросов. Какое значение имел для Вас Советский Союз перед падением стены? Что сегодня означает Россия для Вас? У восточных немцев, вероятно, другое отношение к России, нежели у западных немцев. Как бы Вы это описали? И каковы причины?».

Полдюжины западногерманских вопросов. Чтобы ответить на все это, потребуется пара дней, написала Либман.

Для начала цифры: почти три четверти восточных немцев, согласно прошлогоднему опросу, хотят большего сближения с Россией, 43 % даже значительно большего. Эти цифры существенно отличаются от западных. Там только немного больше половины опрошенных хотят большего сближения, в то время как почти каждый третий выступает скорее за дистанцию.

В разгар украинского кризиса в 2014 году большинство западных немцев выступало за жесткий курс по отношению к Москве, в то время как большая часть восточных немцев была за переговоры и понимание позиции Москвы. Тогда 46 % западных немцев и только 28 % восточных немцев выступали за санкции против России.

Почему Восток настолько другой? Откуда взялась эта поздняя любовь к большому брату, которого большинство все же скорее боялось, когда германо-советская дружба еще насаждалась сверху? И как получилось, что именно люди, для которых русские были оккупантами, относятся к ним намного более положительно и открыто?

Это коллективный вариант стокгольмского синдрома? Что такого привлекательного в клептократичной олигархии Владимира Путина? Это наивность или западные немцы просто неправы? Согласно опросу фонда Кербера, для 30 % жителей Запада Россия — «чужая страна», а для восточных немцев она является таковой только для двенадцати процентов.

«На востоке есть собственное мнение по отношению к России», — говорит премьер-министр Саксонии Михаэль Кречмер. «Особое отношение восточных немцев к России существует», — считает также и его однопартиец Филип Амтор.

К молодому депутату бундестага от ХДС из Мекленбург-Передней Померании в своем избирательном округе на ряде встреч обращаются по этой теме. Люди хотят знать, когда, наконец, будут сняты санкции против России. И поток вопросов не прекращается. Амтор полагает, что значение темы России в последние годы даже выросло. Но почему?

Маттиас Платцек сидит в кафе самообслуживания перед Домом мировых культур на берегу Шпрее в Берлине. Вторник, 13 августа, годовщина строительства стены. Платцек пришел из Дворца Бельвю, он прервал свой отпуск, чтобы присутствовать на мероприятии президента ФРГ по случаю 30-летия перемен в ГДР. «Разделенная история(и)» — как раз об этом идет речь.

«У нас, восточных немцев, двойственный, менее однобокий взгляд на Россию», — говорит социал-демократ, который долгое время работал в Потсдаме в должности премьер-министра. Запад зачастую видит Россию лишь в черно-белых красках, скорее как вражеский образ. Россия для Платцека — тема жизни, потому что он «вырос при русских», в Потсдаме, рядом с Глиникским мостом, на котором в годы холодной войны проходил обмен шпионами. Позднее, будучи премьер-министром Бранденбурга, он занимался выводом российских войск. Сейчас Платцек является главой Германо-российского форума и главным экспертом по России в стране.

«Если знакомишься с русскими ближе, это не значит, что ты их любишь, но ты оцениваешь их реалистичнее, нет иррациональных страхов». На ежегодных празднованиях в честь окончания Второй мировой войны, «Дне освобождения», его дети сидели на плечах советских солдат, от которых пахло чесноком, но они были приветливы.

Когда Платцек выступает на мероприятиях на Востоке, постоянно кто-то встает и рассказывает о былых временах, о своих воспоминаниях о Советском Союзе. На Западе этого, конечно, не происходит. Однажды слово попросил пожилой мужчина, это было во Фрайбурге. Его ничего не связывает с Россией, сказал он, кроме фразы из детства: «Если ты не доешь кашу, придет русский».

По мнению Платцека, возрастает тяга к авторитарному, в том числе и на Западе. Но на Востоке она еще более ярко выражена. «У нас здесь растут недовольство или усталость, что касается демократических процессов». Многие, например, чувствуют, что ведется слишком много дискуссий, но принимается слишком мало решений, а заканчивается все судом. Об этом он недавно говорил с президентом ФРГ. «Демократии грозит потеря привлекательности», — говорит Платцек.

Путин выступает с противоположной программой — как человек, который вступается за свою страну и непосредственно принимает решения. Еще более важным, по мнению Платцека, является нечто иное, и это мало связано с Москвой. Речь идет в большей степени об отношении к Западной Германии, о «типично западном высокомерии», говорит Платцек.

«Согласно всем опросам, восточные немцы во многом чувствуют на себе отношение как к второсортным гражданам, не на равных, с печатью вечных «Цонис» (презрительное обозначение жителей ГДР — прим. пер.), — говорит он. — И они чувствуют, что с русскими обходятся похожим образом». То есть возник своего рода новый коллективизм под лозунгом: «угнетенные Западом должны объединиться».

Классическая «новая идентификация», — считает сопредседатель партии «Левые» Катя Киппинг. «Тот, кто говорит плохо обо мне, говорит плохо и о России, — так она обобщает эту позицию. — То есть я подвергаю это сомнению». Любовь восточных немцев к России также является ответной реакцией на высокомерие западных немцев.

Киппинг находится в своем офисе в Доме Карла Либкнехта в восточной части Берлина, на стене висит портрет Розы Люксембург в стиле поп-арт. Для нее почитание Путина также в некоторой степени связано и с феминизмом, с кризисом мужественности. Киппинг считает его другой формой женоненавистничества под лозунгом: «Мы лучше позволим править нами человеку с голым торсом, чем Ангеле Меркель».

И у Киппинг есть своя история, связанная с Россией, которая начинается с того, что в 1988 году был запрещен журнал «Спутник», потому что он знакомил восточных немцев с политикой гласности советского лидера Горбачева. На последний год обучения Киппинг пришелся и последний год существования ГДР, когда изучение русского языка в качестве первого иностранного еще было обязательным. Позднее она факультативно проходила «социальный год» в Санкт-Петербурге, изучала славистику и американистику.

«На востоке многие с теплотой говорят о России, потому что немало людей ездили в СССР во время учебы в рамках программы обмена, — рассказывает она. — Речь идет о воспоминаниях юности, а не о политике».

И двойные стандарты. Россию и США измеряют разными мерками, говорит Киппинг. Когда Москва нарушает международное право, вводятся санкции. Когда его нарушает Вашингтон, ничего не происходит. Международное право должно всегда восприниматься всерьез, подчеркивает Киппинг.

Как отмечает Платцек, ему на мероприятиях нелегко отвечать на некоторые вопросы. Например: американцы в 1962 году помешали размещению советских ракет рядом с ними на Кубе. Как можно сейчас ожидать от русских, что они будут терпеть американские военные корабли в Севастополе?

Или приводится «королевский аргумент», как его называет Платцек. Вторжение США в Ирак, которое было таким же нарушением международного права, как и аннексия Крыма. Ведь только в Ираке погибли сотни тысяч людей, то есть все было намного хуже, чем в Крыму. Почему не было никаких санкций?

Или Холокост. Шесть миллионов убитых евреев привели к тому, что Ангела Меркель эксплицитно объявила безопасность Израиля основополагающей немецкой государственной идеей. Почему то же самое не касается России с ее более 20 миллионами людей, убитых в годы войны? Или есть жертвы первого и второго сорта? «Мы никогда не воспринимали всерьез эти вопросы, — говорит Платцек. — Этим сейчас занимается АдГ».

Теплым сентябрьским днем депутат бундестага от АдГ Робби Шлунд сидит в саду Cafe Graf Zepellin в городе Гера и пьет апфельшорле (яблочный сок с добавлением минеральной воды — прим. пер.). Красные зонтики с рекламой темного пива Köstritzer Bier, на табличках у входа надписи о том, что здесь вас ждет «городская кухня». Хозяин этого заведения, как рассказывает Шлунд, выдвинул свою кандидатуру от АдГ на выборах в ландтаг в конце октября. Шлунд одет в красную футболку-поло, на шее тонкая золотая цепочка.

Россия «для АдГ на 100 % выигрышная тема, —говорит он, — когда мы заявляем на наших мероприятиях, что не хотим конфликта с Востоком, а мир — это самое главное, люди нас поддерживают. Если же они, напротив, слышат трансатлантическую пропаганду, для них это слишком конфликтная тема, они этого боятся». Свою кампанию на выборах в бундестаг он на 60 % наполнил российскими темами. Сейчас он является председателем Германо-российской парламентской группы.

У Шлунда свое объяснение любви восточных немцев к русским. «Мы в восточной Германии живем в западнославянской смешанной местности», — говорит он. То есть у многих восточных немцев есть что-то славянское, наше ощущение культуры тоже немного врожденное, и таким образом схожее. Поэтому есть «внутреннее ощущение близости к России». Тот, кто вырос на Западе, напротив, имеет «по большей части, совсем другой менталитет».

Шлунд вырос в Гере, во время службы в армии много общался с русскими солдатами, но после падения стены он больше интересовался Западом. 15 лет назад он впервые поехал на конгресс в Россию в качестве врача. Между тем, сейчас он часто там бывает, в том числе потому, что женат на русской.

«А откуда Вы?», — неожиданно спрашивает он меня. «Из Гамбурга, — отвечаю я. — Но я учила русский язык в Советском Союзе и с пониманием отношусь к России, я где-то посередине между Востоком и Западом».

Газета «Бильд» (Bild) назвала Шлунда «фанатом Путина». По его словам, это не так. При этом он считает российского президента «однозначно хорошим дипломатом» с чертами, которые ему «симпатичны». Он занимается спортом, действительно слушает людей. Что касается каких-то недостатков Путина, то Шлунд предпочитает не отвечать на этот вопрос. Нет, об этом он говорить не будет.

Аннексия Крыма, война на Украине? Об этом нужно говорить на высшем политическом уровне. Он же ответственен за отношения дружбы.

Амтор, член ХДС из Мекленбург-Передней Померании, также считает, что занимается дружескими отношениями, однако с американцами. Это не облегчает его жизнь. 26-летний политик считает себя сторонником трансатлантических отношений, членом «атлантического моста», он часто ездит в США. С Россией у него нет столь общих тем. Но его избирательный округ находится там, где должен проходить российский газопровод «Северный поток — 2» в Германии.

При обсуждении российской темы он всегда попадает под огонь критики. Как ему говорить о том, что он относится к этому критически? Когда Манфред Вебер, главный кандидат союза на европейских выборах, раскритиковал «Северный поток — 2», местное отделение ХДС поначалу отказывалось развешивать его предвыборные плакаты.

«Старшее поколение восточных немцев в моем представлении особенно солидаризируется с Россией из чувства пацифизма», — говорит Амтор. При этом они не обязательно идентифицируют себя с политикой Путина, но признают потребность России в безопасности. «Нам нужен мир на Востоке». «Русские не хотят войны». Старшее поколение восточных немцев было еще свидетелем супердержавы Советского Союза. Сегодняшняя Россия им, напротив, кажется слабой. Почему эта страна должна представлять угрозу для Германии?

Таким образом, у особых восточногерманско-российских отношений есть ряд оснований: страх войны и ностальгия, историческая и экономическая связь, кризис мужественности, тоска по лидеру и солидарность против Запада, который считают высокомерным.

«Дорогая Кристиане Хоффманн, — пишет Ирина Либман. — Два дня у меня ушло на то, чтобы сформулировать что-то для Вас на тему: Россия и люди на Востоке Германии. При этом у меня возникло такое чувство озлобленности, какого я просто не ожидала. Прошло все-таки десять лет с того момента, как я впервые вернулась туда в 2009 году, чтобы написать свою книгу. И все, что произошло после этого, настолько сильно и еще больше, чем раньше, демонизируется, втаптывается в грязь Россия, к ней относятся, будто она не является частью Европы! Россия, где глубоко укоренены как христианские, так и европейские традиции! Ни одно злодеяние не является слишком чудовищным, чтобы в нем нельзя было в первую очередь заподозрить Россию. Еще больше, чем раньше применяются разные мерки. Стоит только поставить рядом нападение на Ливию, Ирак и оккупацию Крыма. Каждый видит это, но что он при этом думает? Что думают бывшие восточные немцы? (кстати, что они подумают, когда увидят заголовок в «Шпигеле»?). Я не знаю.

После этих двух дней я пришла к выводу, что не хочу говорить за других. Черт знает, что сейчас думают о России».