Как Сталин стал Сталиным? Или, если точнее, как Иосиф Виссарионович Джугашвили, внук крепостных крестьян, сын прачки и полуграмотного сапожника, стал генералиссимусом Сталиным, одним из самых жестоких массовых убийц, которых мир когда-либо знал? Как мальчик, родившийся в небольшом грузинском городке, превратился в диктатора, который контролировал половину Европы? Как набожный юноша, учившийся в духовной семинарии, превратился в ревностного атеиста и идеолога марксизма?

Под влиянием теории Фрейда, многие амбициозные биографы Сталина — не говоря уже о психологах, философах и историках — пытались найти ответы на эти вопросы в его детстве. Точно так же, как фанатизм Гитлера «объяснялся» особенностями его воспитания, сексуальной жизни или тем, что у него якобы было всего одно яичко, психопатическую жестокость Сталина объясняли его отношениями с отцом, который, по словам самого Сталина, безжалостно его порол, и с матерью, у которой, возможно, был роман с местным священником. У других авторов можно встретить упоминания об эпизоде, после которого одна рука Сталина стала сохнуть, об оспе, которая оставила на его лице множество уродливых шрамов, или о врожденном дефекте, из-за которого у него на левой ноге были два сросшихся пальца — печать дьявола.

Политика также оказала серьезное влияние на биографов Сталина. Когда он еще был жив, его сторонники превратили его в супергероя, однако его оппоненты тоже постарались внести свою лепту в создание образа Сталина. Лев Троцкий, заклятый враг Сталина, стал самым влиятельным интерпретатором его идей в 20 веке, сформировав мировоззрение целого поколения историков, начиная с Исаака Дойчера (Isaac Deutscher). С точки зрения Троцкого, Сталин был неграмотным провинциалом, которому не доставало ума и жизнерадостности и который захватил власть путем бюрократических манипуляций и откровенного насилия. По мнению Троцкого, прежде всего Сталин был оборотнем, который предал сначала дело Ленина, а затем и марксистскую идеологию. Такой портрет Сталина служил определенной цели, заставляя троцкистов хранить верность советской революции, которая «могла бы произойти», если бы к власти вместо серого, острожного, циничного Сталина пришел Троцкий.

С момента открытия советских архивов в 1990-х годах эти политизированные и психологизированные описания жизни Сталина начали демонстрировать свою несостоятельность. Политика до сих пор влияет на то, как его вспоминают в обществе: в течение последних нескольких лет российские лидеры постарались преуменьшить преступления Сталина против его собственного народа, одновременно прославляя его военную победу в Европе. Однако доступность тысяч некогда секретных документов и прежде скрываемых папок с воспоминаниями и письмами дала серьезным историкам возможность написать о нем гораздо более интересную правду. На основании переписки Сталина с его близкими и друзьями в Тбилиси и Москве историк и журналист Саймон Себаг-Монтефиоре (Simon Sebag Montefiore) в своей книге «Молодость Сталина» (Young Stalin) предлагает нам портрет молодого смутьяна, Лотарио, поэта и памфлетиста, а вовсе не вульгарного бюрократа, каким Сталин был в воображении Троцкого. Российский ученый Олег Хлевнюк, который провел тщательный анализ архивных документов, составил удивительно подробный отчет о постепенной эволюции советской Коммунистической партии, о ее переходе от революционного хаоса к сталинизму.

Книги Хлевнюка — вместе с отредактированными письмами Сталина, адресованными двум его близким друзьям, Вячеславу Молотову и Лазарю Кагановичу, и десятками опубликованных документов об истории ГУЛАГа, коллективизации, Голодомора и КГБ — доказывают, что Сталин создал советский диктаторский режим не только с помощью обмана. И сделал он это далеко не в одиночку. Ему помогали члены тесного круга убежденных людей, а также тысячи фанатичных сотрудников секретных служб.

В своей исключительно масштабной биографии Сталина — первый из трех ее томов охватывает период с момента рождения Сталина в 1878 году и до 1928 года — профессор истории из Принстона Стивен Коткин (Stephen Kotkin) постарался соединить работу этих и сотен других ученых. Цель его труда под названием «Сталин» («Stalin») заключается в том, чтобы навсегда избавить советскую историографию от путаницы и мифов. Он сразу развенчивает теорию фрейдистов, заявляя о том, что в юности Сталина не было ничего необычного, что могло бы отличать его от людей его возраста и происхождения. Сергей Киров, представитель круга приближенных Сталина, провел детство в приюте, после того как его отец бросил семью, а мать умерла от туберкулеза. Григорий Орджоникидзе, еще один помощник Сталина, к 10 годам уже потерял обоих родителей. У молодого Сталина, напротив, была мать, которая, несмотря на свое происхождение, была довольно трудолюбивой и энергичной женщиной, сумевшей сплотить свою большую семью, чтобы помочь талантливому сыну.

Более того, как пишет Коткин, молодой Сталин прославился в Тифлисе конца 19 века не потому, что он был смутьяном и разбойником, а потому, что он был очень одаренным студентом. К 16 годам он уже поступил в Тифлисскую семинарию, «высшую ступеньку на образовательной лестнице Кавказа…. и трамплин для поступления в любой университет империи». В конце концов, он бросил учебу и погрузился в темный мир ультралевой политики, однако при этом он остался чрезвычайно харизматичным человеком. В Баку, куда в 1907 году он отправился, чтобы проводить агитацию среди нефтяников, он занимался «захватом заложников, вымогательством и пиратством», а также был связан с серией политических убийств. Он постоянно попадал в тюрьму, демонстрируя особый талант в организации дерзких побегов в маскировке.

Постепенно Коткин выстраивает основу для совершенно иной интерпретации личности Сталина — а также для раскрытия достаточно большого количества других тем. Знаковое достоинство этой книги — а также ее главный недостаток — заключается в ее широком охвате: Коткин стремится рассказать в мельчайших подробностях не только о жизни Сталина, но и об истории краха Российской империи и создании на ее месте новой советской империи. В книге можно найти множество подробностей о жизни Бисмарка и Муссолини, а также таких политиков царского режима, как Сергей Витте, Петр Столыпин и Петр Дурново, о царе и царице, а также, разумеется, о жизни Ленина, Троцкого, Надежды Крупской, Николая Бухарина и Феликса Дзержинского.

Проходят годы, один кризис сменяется другим, но подробная картина интеллектуального развития Сталина, тем не менее, сохраняется. Мало кто об этом помнит, но накануне Русской революции Сталину уже было далеко за 30, и к этому времени он так ничего и не достиг. У него не было «ни денег, ни постоянного места жительства, ни профессии, кроме умения разглагольствовать» — в то время он писал статьи в подпольные газеты. У него не было никакого образования в области управления государством и никакого опыта руководства чем бы то ни было. Большевистский переворот 1917 года заставил его и его товарищей впервые ощутить пьянящий вкус успеха. Их революция, ставшая результатом рискованных афер Ленина, обосновала их туманную и фанатическую идеологию. Более того, вместе с ней они обрели личную безопасность, славу и такую власть, о которой прежде они и мечтать не могли.

В результате большинство большевиков продолжили искать этой идеологии руководство, и в этом смысле Сталин не был исключением. Позже иностранцы с недоверием прислушивались к безжизненным заявлениям советских лидеров и спрашивали себя, насколько искренними были эти заявления. С точки зрения Коткина, они были искренними. В отличие от неграмотного циника, обитающего в воображении Троцкого, настоящий Сталин обосновывал каждое свое решение при помощи языка идеологии, как на публике, так и в частных беседах. Не принимать всерьез его высказывания — это большая ошибка, потому что именно они могут многое поведать об особенностях его мировоззрения. Он поступал именно так, как говорил, гораздо чаще, чем мы думаем.

Несомненно, в области экономики именно так все и было. Как справедливо отмечает Коткин, большевиками двигал «набор убеждений или склад мышления, особенно глубокая антипатия по отношению к рынкам и всему буржуазному, а также беспощадные методы революции». Сразу после революции эти убеждения заставили их объявить частную торговлю вне закона, национализировать промышленность, конфисковать собственность, захватить зерно и начать распределять его в городах — все эти практики подразумевают массовое насилие. В 1918 году сам Ленин заявил, что крестьян необходимо заставить отдавать свое зерно государству и что тех, кто откажется, нужно «расстреливать на месте».

Хотя некоторые из этих практик, включая насильственные конфискации зерна, были на время отменены в 1920-х годах, к концу десятилетия Сталин вновь к ним вернулся. И неудивительно: эти практики были логическим следствием всех книг, которые он прочел, и всех политических споров, которые он когда-либо вел. С точки зрения Коткина, Сталин не был ни скучным бюрократом, ни преступником, он был человеком, чья личность сформировалась под влиянием стойкой приверженности пуританской доктрине. Его жестокость не была продуктом его подсознания, она была следствием приверженности большевиков марксистско-ленинистской идеологии.

Эта идеология давала Сталину возможность чувствовать себя уверенно перед лицом политических и экономических проблем. Если политика, направленная на процветание вместо этого приводит к обнищанию, этому всегда можно найти удобное объяснение: кто-то неверно истолковал теорию, не удалось правильно распределить силы, чиновники допустили ошибку. Если политика советского правительства не пользовалась популярностью — даже среди рабочих — этому тоже можно было найти объяснение: рост антагонизма был результатом усиления классовой борьбы.

Что бы ни случилось, в этом всегда можно было обвинить контрреволюцию, силы консерватизма, тайное влияние буржуазии и так далее. Эти убеждения еще больше укрепились в период борьбы между Красной и Белой армиями в 1918-1920 годах. Сталин снова и снова убеждался в том, что насилие является ключом к успеху. «Гражданская война, — пишет Коткин, — вовсе не изуродовала большевиков, наоборот, она их сформировала… [предоставив им] возможность развернуться и обосновать борьбу против «класса эксплуататоров» и «врагов» (внутренних и внешних), придав некую легитимность, императивность и нравственный запал их хищническим методам».

На Сталина Гражданская война оказала особенно мощное формирующее влияние, поскольку в ходе нее он получил свой первый опыт в области исполнительной власти. В 1918 году его отправили в город Царицын, расположенный на берегу Волги, где находилась важная железнодорожная развязка. Его задача заключалась в том, чтобы обеспечить продовольствием голодающих рабочих Москвы и Петрограда — другими словами, конфисковать зерно, что в итоге делало его «главным бандитом большевиков».

Чтобы справиться с этой задачей, он сам возложил на себя военные полномочия, захватил местное отделение тайной полиции и украл 10 миллионов рублей у другой группы большевиков. Когда железнодорожные линии не смогли функционировать так, как ему было нужно, он казнил местных технических специалистов, назвав их «классово чуждыми элементами». Как пишет Коткин, Сталин избавлялся от других предполагаемых контрреволюционеров «не из-за садистских наклонностей или паники, а в силу некой политической стратегии, направленной на стимулирование масс. Он предупреждал своих последователей, что внутренние враги революции готовятся поднять бунт, захватить город и передать его Белой армии: «Именно здесь, находясь в состоянии крошечного зародыша, скрывался сценарий бесчисленных сфабрикованных судебных дел 1920-х и 1930-х годов».

Эти методы чуть было не привели к военному краху Царицына, и Ленину, в конце концов, пришлось вернуть Сталина в Москву. Однако Сталину все же удалось достать зерно. После окончания Гражданской войны военные неудачи Сталина быстро забылись. Царицын был переименован в Сталинград. И эта схема неоднократно повторялась на протяжении всей жизни Сталина. Каждый раз, когда он сталкивался с серьезным кризисом, он использовал находящиеся вне пределов закона «революционные методы», чтобы его решить. Порой это приводило к растягиванию и углублению кризиса. Однако если он проявлял достаточную жестокость, в конечном итоге оппозиция рассеивалась. Первый том биографии Коткина заканчивается заявлением Сталина о том, что он намеревается провести коллективизацию советского сельского хозяйства. Внедрение этой стратегии повлекло за собой переселение и аресты миллионов людей, а также искусственно созданный голод и завершилось окончательным политическим триумфом Сталина.

В настоящее время жители Запада часто уверены в том, что люди, виновные в массовом насилии, скорее всего, сумасшедшие или неразумные, но Коткин утверждает, что Сталин не был ни тем, ни другим. И в этом смысле идея о том, что Сталин был рациональным и чрезвычайно умным человеком, руководствовавшимся идеологией, является достаточно мощной, чтобы оправдать гибель миллионов людей, кажется еще более пугающей. Это значит, что нам, возможно, стоит более серьезно отнестись к заявлениям российских политиков, которые недавно выступали в поддержку применения ядерного оружия против стран Балтии, или к словам лидеров Исламского государства* (террористическая организация, запрещена в России), которые призывают уничтожать христиан и евреев. Не стоит думать, что, если их риторика кажется нам странной, то они сами и их последователи не считают ее убедительной или что они не захотят довести свою стратегию до логического конца.