В 9 вечера в театре «Панда» нет свободных мест. Поэт с татуировками, пирсингом в носу и волосами, выкрашенными в грязно-рыжий цвет, поднимается на сцену. «Катится могучее Салями. Славными российскими полями, — декламирует он. — Поезда и самолеты с кораблями / Гибнут под ударами Салями».

Неистовый, громогласный Александр Дельфинов является некоронованным королем русских поэтических слэмов в Берлине. Его фантасмагорические стихи собирают огромные аудитории. Зрители в театре «Панда», который расположен на территории бывшей пивоварни в берлинском районе Пренцлауэр-Берг, впадают в экстаз.

Выступление Дельфинова становится кульминацией вечера поэтических чтений русских литераторов в Берлине. В зале собралось множество владельцев резко очерченных скул и экстравагантных усов, расположившихся рядом с картинами — портретом толстого голого мужчины, стоящего рядом с православной церковью, автопортретом с Ангелой Меркель — написанных художником-эмигрантом Дмитрием Врубелем.

Дельфинов и Врубель являются представителями растущего сообщества российских поэтов, художников, писателей и интеллектуалов, которые превратили Берлин в один из самых энергично развивающихся центров славянской культуры, нечто вроде Москвы-на-Шпрее, колоссально далекой от репрессивной атмосферы путинской России.

Дельфинов, переехавший в Берлин в 2001 году, говорит, что в последние пять лет, когда испарились надежды россиян на демократические перемены, приток эмигрантов увеличился. Многие из них уехали из России, когда в 2012 году Владимир Путин вернулся на третий президентский срок и решительно взял правый курс, начав навязывать новую националистическую риторику, еще жестче притеснять недовольных и аннексировав Крым.

Согласно официальной статистике, сейчас в Берлине живут 22 тысяч россиян-экспатриантов, и с 2015 года их число выросло на 6%. «Эти люди не видели в России будущего для себя, — говорит Дельфинов. — Люди из среднего класса, которым просто хотелось дышать».

* * *

Берлин — это не единственное место, где в последнее время выросло число эмигрантов из России. Лондон, Нью-Йорк, Тель-Авив и Рига тоже могут похвастаться многочисленными сообществами экспатриантов. Однако каждый из этих городов привлекает свою разновидность эмигрантов. В Лондон едут олигархи, их жены и любовницы. Рига, где базируется интернет-портал «Медуза», который выступает с резкой критикой в адрес Кремля, стала домом для представителей российской свободной прессы, отправившихся в вынужденную ссылку. Правозащитники, как правило, выбирают Вильнюс, столицу Литвы.

В Берлин едут творческие люди. Нигде за пределами Москвы и Санкт-Петербурга нет такого количества русских художников, музыкантов, композиторов и писателей, которых здесь привлекает низкая арендная плата и атмосфера альтернативной культуры. «Здесь можно ругаться, как солдат, поклоняться Сатане — можно все, чего нельзя в России, — говорит Дельфинов. — У них есть Пушкин, Толстой и Достоевский, а у нас — секс, наркотики и рок-н-ролл».

Новые экспатрианты отличаются от представителей предыдущих волн иммигрантов тем, что они не хотят застревать в русскоязычных гетто, как говорит Георг Витте (Georg Witte), славист из Свободного университета Берлина. «Они в гораздо большей степени открыты миру. Те из них, кто занимается исполнительскими видами искусства, особенно молодые, собирают гораздо более разношерстную аудиторию. Полное ощущение, что они интегрировались намного лучше, чем предыдущие поколения».

Наилучшим подтверждением этого стало то, как немецкие читатели приняли работы русскоязычных писателей-иммигрантов, некоторые из которых стали бестселлерами. В число самых известных попала уроженка Киева Катя Петровская, чей дебютный роман о Холокосте под названием «Возможно, Эстер» в 2013 году получил главную литературную награду в Германии. Она стала одной из нескольких молодых писательниц из бывшего Советского Союза, которые оставили след в немецкой литературе.

Но самым известным русским писателем в Берлине является Владимир Сорокин, чьи странные, антиутопические романы высмеивают репрессии в путинской России. Сорокин, чья работа в 2013 году прошла в финал на получение Букеровской премии, является одним из самых известных российских романистов современности, а в Германии он стал литературной знаменитостью, воплощением московско-берлинской культурной оси.

«Именно это мы и сделали», — смеется он. Его главное воспоминание сводится к тому, что его наконец-то оставили в покое. «Мы жили в таком государстве, которое постоянно стремилось отхватить от нас кусок, — говорит он во время интервью в своем доме в Шарлоттенбурге, на территории бывшего Западного Берлине. — А потом мы оказались в такой стране, которой не нужно было от нас ровным счетом ничего».

Восхищение Сорокина Берлином оказалось взаимным. Он подписал свой первый контракт с издателем в 1988 году — это был огромный шаг вперед для писателя, чьи работы до этого публиковались лишь в самиздате. Немецкое правительство осыпало его грантами, и в 2011 году он купил квартиру в Берлине. С тех пор Сорокин половину своего времени проводит там — в остальное время он вместе с супругой проводит в доме, который они построили в Подмосковье.

Оказалось, что в Берлине обстановка для работы намного спокойнее, чем в российской столице. В 2002 году пропутинская молодежная организация обрушилась на Сорокина за его сатирический роман «Голубое сало», в котором есть длинная и откровенная сцена секса между Сталиным и Хрущевым. На митинге у Большого театра активисты рвали его книги и кидали их в гигантский макет унитаза. Полиция завела на него дело по обвинениям в порнографии, которое позднее было закрыто. В 2007 году он пострадал в автоаварии, которая, как он уверен, была покушением на его жизнь.

В настоящее время Сорокин старается как можно реже появляться в Москве. «Москва стала скорее центром государственной власти, чем настоящим городом, она стала местом, чьи обитатели вынуждены выполнять роль пассивных муравьев», — говорит он. И он не может избавиться от ощущения, что Россия приближается к катастрофе. «Она похожа на Титаник, где пол уже качается, мебель разъезжается, но люди продолжают сидеть в баре, потягивая Дайкири».

* * *

В периоды кризисов русские часто отправлялись в Берлин. Самый значительный приток русских произошел в 1920-е годы, когда тысячи людей бежали из России, охваченной революцией и гражданской войной. В 1921-1922 годах в Берлин прибыло 360 тысяч беженцев из России, и большинство из них увязли в бедности и тоске по родине, став, как однажды написал историк Роберт Уильямс (Robert Williams), «сообществом отчаяния».

Однако не все было настолько мрачно. Берлин очень быстро превратился в важный центр русской культуры, где с 1918 по 1924 год 160 русскоязычных издательств издали больше книг, чем их московские эквиваленты. Как сказал один русский поэт, Берлин стал «мачехой городов русских».

Некоторые из величайших русских писателей 20 века, в том числе Владимир Набоков, Максим Горький и Борис Пастернак, некоторое время жили в Берлине. В 1922 году на Унтер-ден-Линден в Галерее ван Димена прошла одна из крупнейших выставок русского авангардного искусства, где были представлены работы таких известных модернистов, как Казимир Малевич и Марк Шагал.

Позже многие беженцы двинулись дальше, в Париж и Прагу. Однако в конце холодной войны в Берлин хлынула новая волна эмигрантов: согласно официальной статистике, в конце прошлого года в Берлине проживало 130 135 выходцев из бывшего Советского Союза — это 3,5% населения столицы.

Среди них было много экономических беженцев, а также советских немцев, вернувшихся на свою историческую родину. Но после того, как в 2000 году к власти пришел Путин и страна сделала поворот в сторону авторитаризма, эмигрировать стали и деятели культуры. В эту волну эмиграции попал Дмитрий Врубель. Впервые он приехал в Берлин в начале 1990-х годов, и сразу после приезда он создал одну из самых потрясающих граффити на Берлинской стене: это был портрет Леонида Брежнева и Эриха Хонеккера, слившихся в страстном поцелуе, смопровождавшийся надписью: «Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви». (В новом меме места Брежнева и Хонеккера заняли Путин и Дональд Трамп.) «Мне понравился Восточный Берлин — он был похож на Советский Союз, только свободный и без копов», — говорит Врубель.

В 2008 году Врубель с супругой, художницей Викторией Тимофеевой, поселился в Берлине на постоянной основе. Они говорят, что Берлин лучше подходит для их направления —крупноформатного стрит-арта. Врубель говорит, что страх перед цензурой тоже сыграл свою роль: он ссылается на инцидент 2003 года, когда в Москве православные активисты разнесли выставку религиозной тематики. Те вандалы, которые крушили экспонаты, так и не были привлечены к ответственности, а организаторов выставки признали виновными в разжигании ненависти на религиозной почве и оштрафовали на 100 тысяч рублей каждого. «В российском искусстве две темы стали табуированными — политика и религия, — говорит Тимофеева. — Как художнику работать в таких условиях?»

Инцидент 2003 года стал предвестником того, что ожидало деятелей искусства впереди. В 2012 году в тюрьму попали члены группы Pussy Riot, а потом были приняты законы, запрещающие пропаганду гомосексуализма и нецензурную лексику на сцене. «После 2012 года началось возвращение к традиционным ценностям… и это породило самоцензуру в широком масштабе, — говорит российский композитор-авангардист Сергей Невский, который живет на два города — в Москве и в Берлине. — С началом войны на Украине все стало еще хуже».

Не все эмигранты полностью разорвали контакты с Россией. Как и Невский, режиссер Кирилл Серебренников, руководитель театра в московском Гоголь-центре, живет между Россией и Германией. Он является типичным представителем недавно прибывших в Берлин русских иммигрантов — москвичей, которые купили в Берлине квартиры, но все же считают Москву своим основным домом.

Серебренников жил в немецкой столице, пока ставил «Севильского цирюльника» и оперу American Lulu, но он не планирует оставаться там насовсем: Москва «слишком интересна», чтобы оттуда уезжать. «Сейчас происходит театральный бум, — поясняет Серебренников. — Люди ходят на спектакли, обсуждают их: они воспринимаются как нечто ценное и важное». Его постановки — и его время — пользуются огромным спросом: «Как будто из вас выжимают соки 24 часа в сутки».

В своем интервью Серебренников говорит, что опасения за творческую свободу в России преувеличены. «Мы все живы, нас еще не начали расстреливать, и на том спасибо, — говорит он. — И вообще, если процитировать Фасбиндера, страх съедает душу».

Но Серебренников все же ощутил на себе гнев российских крестоносцев во имя морали. Он зачитывает жалобу на один из спектаклей его театра, «Русские сказки», присланную в министерство культуры Москвы. В жалобе утверждается, что спектакль «пропагандирует жестокость, насилие, убийства, инцест, кровопролитие и содержит множество очень крепких нецензурных выражений». «Пожалуйста, выясните, кто его финансирует и кто поручил его поставить», — написал отправитель жалобы. Но Серебренников отмахивается от таких вмешательств. Собственно, спектакли, на которые обрушиваются такие нападки, часто пользуются колоссальным скандальным успехом. «Иногда это целенаправленная пиар-стратегия: люди платят экстремистам, чтобы те их атаковали», — объясняет Серебренников.

Сергей Невский, как и Серебренников, считает, что творческая свобода в России уцелеет. По его словам, самый тяжелый период был, когда Путин аннексировал Крым и в сфере культуры была провозглашена новая агрессивная политика, основанная на консервативных ценностях и убежденности в превосходстве России. Но он считает, что эта «патриотическая истерия» пошла на убыль. «Они не смогли найти творческих людей, которые по-настоящему приспособились бы к этой политике, — говорит он, — так что они потихоньку от нее отказались».

Его вдохновляет то, что, по его мнению, является новой открытостью Москвы перед экспериментами: аудитория с радостью встречает его работы, в искусство постепенно вливается частный капитал. В феврале премьера его концерта для скрипки с оркестром Cloud Ground состоялась в Пермском театре оперы и балета, который под руководством греческого дирижера Теодора Куррентзиса (Teodor Currentzis) стал одним из оживленнейших культурных центров России.

Авангардная певица Наталья Пшеничникова, переехавшая в Берлин в 1993 году, настроена несколько мрачнее. Экономический спад, вызванный падением цен на нефть и западными санкциями, понизил настроения в творческом секторе. «Деньги иссякают, казна пуста, очень многие потеряли работу, — говорит она. — Государство берет под свой контроль все независимые структуры, а любого, кто критикует правительство, увольняют». Но она уверена, что потенциал для перемен есть. «В России часто происходят неожиданные повороты, — говорит она. — В 1980-е годы царила такая безнадега, мы просто застряли там, не имея возможности путешествовать, а потом началась перестройка. Спрогнозировать будущее невозможно».

Писатель Сергей Лебедев, автор известного романа «Предел забвения», тоже является полуэмигрантом, мечтающим о свободном передвижении между Москвой, Берлином и другими европейскими городами. Он отмечает, что в 1910 году его прадед прожил год в Венеции — после большевистской революции такие поездки стали невозможными. «Для меня крайне важно попытаться восстановить этот опыт свободы, ощущение того, что можно просто поехать туда, куда зовет вас интеллектуальный интерес», — говорит он.

Подобный космополитизм контрастирует с настроением в России, которое при Путине сделалось гораздо более националистическим, антизападным и антиукраинским. «Никто и представить себе не мог, что политикам удастся посеять такие раздоры между двумя нашими странами и что Украина может стать нашим врагом», — сказал Серебренников, сам наполовину украинец.

Но в Берлине русские и украинцы мирно сосуществуют друг с другом, ходят на одни и те же фестивали, поэтические слэмы и кинопоказы. «В Берлине у нас советская творческая утопия, — говорит Дельфинов. — Здесь все ладят — русские, украинцы, казахи и литовцы». Открывая банку пива, украшенную его известной картиной «братского поцелуя», Врубель соглашается с этим утверждением. «Берлин стал своего рода идеальной Москвой, — говорит он. — Такой Москвой, в которой нам всем хотелось бы жить».