Пишущий редактор издания Nation Стивен Коэн (Stephen F. Cohen) и Джон Бэчелор (John Batchelor) продолжают дискутировать на тему новой холодной войны между США и Россией. (С материалами предыдущих дискуссий, которые они ведут уже четвертый год, можно ознакомиться на сайте TheNation.com.)
В ноябре 1961 года, в конце съезда Коммунистической партии, на котором преступления Сталина были подвергнуты публичному осуждению, советский лидер Никита Хрущев неожиданно призвал к воздвижению национального памятника десяткам миллионов жертв 25-летнего правления Сталина и его политики массового террора. В течение следующих пяти десятилетий между противниками и сторонниками Сталина бушевала ожесточенная политическая борьба — порой выносившаяся на публику, но чаще всего протекавшая за кулисами — вокруг того, нужно ли увековечивать память о жертвах сталинских репрессий, или же ее необходимо стереть посредством цензуры и новых репрессий. 30 октября 2017 года антисталинисты России наконец одержали победу в этой борьбе, когда Путин официально — и лично — открыл в центре Москвы огромный мемориал под названием «Стена скорби», изображающий страдания жертв. Хотя формально этот мемориал был воздвигнут в память обо всех жертвах советских репрессий, он в первую очередь посвящается тем людям, которые погибли в годы правления Сталина, с 1929 по 1953 год.
Коэн пишет, что он много лет изучал эпоху Сталина и что за это время ему удалось лично познакомиться со многими выжившими жертвами «Большого террора». Кроме того, он тщательно изучил различные аспекты борьбы за их последующее место в советской политике и истории. (Эту историю он рассказал в своей книге под названием «Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина» (The Victims Return: Survivors of the Gulag After Stalin)). В результате он и его супруга Катрина ванден Хувел (Katrina vanden Heuvel), редактор и издатель The Nation, сочли, что они просто обязаны присутствовать на церемонии открытия этого мемориала 30 октября. Получив приглашение на это полузакрытое мероприятие, на котором присутствовало около 300 человек (в том числе чиновники, представители антисталинских мемориальных организаций, состарившиеся жертвы репрессий, родственники жертв и преимущественно российская пресса), они отправились в Москву.
Коэн подробно рассказал Бэчелору об этом мероприятии, на котором выступили Путин, патриарх Русской православной церкви, а также представитель организации «Мемориал» Владимир Лукин (с которым Коэн познакомился в 1976 году, когда Лукин еще был полудиссидентом и изгоем в Москве, и который позже стал послом России в Вашингтоне). Официальная церемония началась после 5 вечера и продлилась около 45 минут. Сначала Коэну показалось, что открытие этого памятника было несколько подпорчено пасмурной, холодной и дождливой погодой, но потом он внезапно услышал, как один из приглашенных тихо сказал, что «небеса оплакивают жертв». По сравнению с антисталинскими речами других советских и постсоветских лидеров выступление Путина показалось Коэну искренним, трогательным и даже проникновенным. (Его текст можно найти на сайте Кремля.) Не называя имен, Путин отметил ту крайне важную роль, которую в антисталинской борьбе сыграли Хрущев и Михаил Горбачев — советский лидер, правивший страной в эпоху реформ 1985-1991 годов. (Коэн и ванден Хувел провели вечер накануне церемонии открытия за ужином с Горбачевым и одним из его ближайших друзей, вспоминая перестройку, которую им тоже удалось наблюдать собственными глазами.) Одна из ремарок Путина во время его выступления показалась Коэну особенно важной. Отметив, что, хотя большинство событий истории России могут становиться объектами обсуждения и споров, никаких оправданий сталинским массовым репрессия быть не может. Другие противоречивые эпизоды истории могут иметь свои плюсы и минусы, но сталинский террор и его последствия были настолько страшными и всеобъемлющими, что никаких плюсов в них быть не может. Путин подчеркнул, что именно это должно послужить главным уроком для настоящего и будущего России.
Читая российскую прессу и просматривая выпуски новостей в течение трех дней, Коэн пришел к выводу о существовании трех основных видов реакции на открытие этого монумента и на роль Путина во всем этом — по крайней мере среди представителей московской политической и интеллектуальной элиты. Одна реакция — это полное одобрение. Другая реакция — характерная для ряда диссидентов советской эпохи, большинство из которых сейчас живут за границей — заключается в том, что открытие этого мемориала в память о прошлых жертвах является «циничным» шагом по отношению к жертвам репрессий в современной России. Третья точка зрения, характерная для ультранационалистических писателей, заключается в том, что любое осуждение сталинских «репрессий» — особенно со стороны официальных властей и лично президента Путина — само по себе позорно и предосудительно, поскольку оно ослабляет стремление нации дать отпор приближению США и НАТО к российским границам и «подавить» представителей «пятой колонны» внутри российского политического истеблишмента. По мнению Коэна, эти три реакции являются отражением спектра политических убеждений общества в путинской России.
Учитывая эту систематическую небрежность, которую американская пресса демонстрирует, освещая Россию и Путина, Коэн решил прокомментировать ряд тем, которые он обсуждает в Бэчелором:
— В результате стремления американских СМИ демонизировать Путина его регулярно позиционируют как некоего «крипто-Сталина», который продвигает идею реабилитации репутации этого деспота в России. Это не соответствует действительности. Редкие и полуположительные публичные упоминания о Сталине относятся к победе СССР над нацистской Германией, от которой невозможно отделить личность Сталина — какими бы ни были его преступления. Как бы то ни было, Сталин был лидером СССР в военные годы. 30 октября стало далеко не первым разом, когда Путин появился на публичном мероприятии в память жертв сталинских репрессий — прежде он уже делал это, будучи единственным из советских и постсоветских лидеров, делавших это. Более того, в ходе своей исследовательской работы Коэн узнал, что, несмотря на сопротивление на самом высоком уровне, Путин лично настоял не только на открытии этого нового памятника, но и на создании крупного Государственного музея истории ГУЛАГа, который несколько лет назад открылся в Москве. Действительно, историческая репутация Сталина в современной России переживает подъем. Однако так происходит в силу обстоятельств, которые Путин не в силах контролировать, по крайней мере полностью. Просталинские силы в российском политическом, медийном и историческом истеблишменте использовали свои внушительные ресурсы, чтобы представить кровожадного деспота в образе сурового, но милосердного лидера, который защищал «народ» от иностранных врагов, предателей, продажных политиков и коррумпированных бюрократов. Помимо этого, сегодня, когда Россия, по мнению многих, сталкивается с новыми угрозами из-за рубежа, Сталин предстает лидером, который сумел выдворить нацистскую военную машину за пределы Советского Союза и на пути к Берлину уничтожить ее. Неудивительно, что, по результатам недавно проведенного опроса, в рамках которого исследовалось отношение людей к значимым историческим фигурам, Сталин возглавил список. Коротко говоря, репутация Сталина менялась в зависимости от масштабных социальных процессов и событий на мировой арене. Так, в 1990-е годы, в эпоху Ельцина, когда страна переживала тяжелые экономические потрясения, репутация Сталина, которая существенно понизилась в горбачевскую эпоху, снова начала расти.
— Часто говорят, что относительное молчание Путина касательно спорных моментов в современной истории — это некая форма сокрытия или цензуры. Но сторонники этой версии упускают из виду два важных фактора. Подобно любому государству и его руководству, Россия нуждается в удобной, согласованной истории, которая поможет обеспечить стране стабильность и прогресс. Достичь общественного консенсуса касательно глубоких травм царского, советского и постсоветского прошлого крайне сложно, если это вообще возможно. Подход Путина — за несколькими исключениями — был двусторонним. Во-первых, он довольно редко выступал с резкими суждениями касательно противоречивых периодов и событий, и он всегда призывал историков, политологов и экспертов публично дискутировать и обсуждать их разногласия «цивилизованно». Во-вторых, он старался не опускаться до советской практики навязывания тех или иных интерпретаций исторических событий, для которой требовалась жесткая цензура и другие формы подавления. Этим и объясняется его отказ устраивать государственные празднования по случаю 100-летней годовщины революции 1917 года — в противовес распространенному мнению, он вовсе не «боится новой революции» — и решение отдать подобные празднования на откуп Коммунистической партии России, для которой события 1917 года остаются священными. Несомненно, Путин заслуживает уважения за то, что он не навязывает ту или иную интерпретацию исторических событий — единственным исключением является победа СССР во Второй мировой войне, в ходе которой погибло 27,5 миллиона советских граждан, но даже в этом вопросе в российских СМИ наблюдается масса противоречий.
— Кроме того, американские СМИ часто заявляют о том, что Россия никогда публично не разбиралась, «не смотрела в лицо» своему мрачному сталинскому прошлому. Это тоже не соответствует действительности. С 1956 по 1964 год Хрущев позволял публиковать откровения и суждения касательно преступлений сталинской эпохи. При его преемнике этот поток публикаций прекратился, но потом наступила горбачевская эпоха гласности — своеобразный «Нюренбергский процесс над сталинской эпохой» во всех светских СМИ. С тех пор этот процесс не прекращался, хотя его масштабы и интенсивность несколько уменьшились и он начал сталкиваться с более сильной просталинской оппозицией. Стоит напомнить американцам о том, что в Москве есть два воздвигнутых государством национальных памятника миллионам жертв сталинской эпохи — Музей ГУЛАГа и новый мемориал «Стена скорби». В Вашингтоне нет ни одного памятника, посвященного миллионам жертв рабства в Америке.
Тем не менее, заключает Коэн, новый памятник жертвам Сталина не поможет положить конец ожесточенным спорам и политической борьбе вокруг его репутации в России, которые начались сразу после его смерти 64 года назад. Эта борьба и споры продолжатся — не из-за личных предпочтений того или иного лидера Кремля, а из-за того, что миллионы родственников жертв сталинских репрессий и их мучителей до сих спорят друг с другом и продолжат спорит еще не одно десятилетие. Потому что эпоха Сталина отмечена не только огромным количеством преступлений, но и огромным количеством национальных достижений, которые даже самым подготовленным историкам крайне сложно примирить и сбалансировать. И потому что почти 30-летняя сталинская эпоха до сих пор оказывает влияние на Россию, не менее значительное, чем влияние лидера Кремля — даже если это Владимир Путин.
Стивен Коэн — почетный профессор Принстонского и Нью-Йоркского университетов и пишущий редактор издания The Nation.
