В июне 2017 года «Нью-Йорк Таймс» опубликовала редакционную статью, в которой поддерживался референдум в Каталонии и содержалось обращение к испанскому правительству с просьбой разрешить его. В том же году газета выступила в поддержку заявления баскской террористической организации ЭТА. Позднее в статьях говорилось, что позиция премьер-министра Испании Мариано Рахоя в отношении преступлений этой террористической группы отражает его страх перед тем, что политическая ситуация в Стране Басков может уподобиться каталонской. Наиболее горячая полемика в нью-йоркской газете приходится на 2012 год, когда репортаж о голоде, безработице и неустойчивой ситуации в Испании вызвал большой переполох. В газете даже появилась фотография, не имевшая ничего общего с действительностью, на которой человек рылся в мусорном контейнере. Этому изображению было посвящено несколько абзацев, в которых говорилось о том, что испанцы вынуждены копаться в мусорных баках в поисках пищи.

Однако гораздо более спорно было то, как газета рассказывала читателям о ситуации в СССР в 1930-х годах. Тогдашний корреспондент «Нью-Йорк таймс» в СССР Уолтер Дюранти (1884 — 1957), который даже стал обладателем Пулитцеровской премии, не мог (или не хотел) видеть, что решения Сталина стоили жизни миллионам невинных людей. Что с ним случилось, если он скрывал от американцев правду об одном из самых темных и кровавых периодов в истории, в то время как вся мировая вполне осознавала это? Почему он отказался от правды? «Любые отчеты о голоде в СССР являются простым преувеличением или злой пропагандой. Никакого голода нет, и никто не умирает от истощения», — писал журналист вскоре после получения знаменитой премии. Не отказался он от своих слов даже тогда, когда начался «голодомор», продолжавшийся с 1932 по 1933 год, когда Сталин отправил на тот свет более семи миллионов невинных людей.

Однако незадолго до этого, с началом новой большевистской политики в 1921 году, Дюранти написал статью, озаглавленную следующим образом: «Голод подталкивает Россию к восстанию. Тысячи жертв бегут в города». В статье говорилось: «Последние новости доказывают ужасающий голод и отчаяние в стране. По оценкам, 20 миллионов человек приговорены к голодной смерти, хотя некоторые отчеты говорят о 35 или даже 40 миллионах человек».

Тогда, всего за пять месяцев до того, как Ленин сосредоточит всю власть в своих руках, журналист «Нью-Йорк таймс» переехал в Москву, чтобы оттуда описывать рождение Советского Союза. До этого Дюранти писал о Первой Мировой войне в качестве репортера самой влиятельной газеты на планете, и теперь также был готов правдиво описывать события. В первые годы жизни в СССР это благородное намерение Дюранти только росло, ровно до тех пор, пока Сталин не запустил первую пятилетку (1928 — 1932). Целью ее было навязать крестьянам тотальную коллективизацию. К 1930 году более 90% сельскохозяйственных земель уже были коллективизированы, а сельское хозяйство стало колхозным. Именно тогда в «Нью-Йорк таймс» были опубликованы статьи о радикальных и замечательных преобразованиях советской экономики и общества, которые и принесли Дюранти Пулитцеровскую премию в 1931 году.

«Зверства большевиков»

Нет сомнений в том, что позиция, которую принял Дюранти, быстро ставший одним из самых влиятельных журналистов своего времени, была чрезвычайно выгодна советскому режиму. Это был идеальный инструмент для улучшения образа страны за рубежом, прекрасно подходивший Сталину. Неоднократно с целью обмана высокопоставленных иностранных гостей колхозы превращались в театры со своими актерами. Так происходило с премьер-министром Франции Эдуаром Эррио, архиепископом Кентерберийским и самим Бернардом Шоу, прославленным и противоречивым ирландским драматургом. Он посетил СССР в один из худших голодных периодов и описал свое пребывание несколько фривольно: «Никогда я так хорошо не ел, как во время моей поездки в Россию».

С репортером «Нью-Йорк таймс» такие трюки были ни к чему. Сталин знал, что со временем заполучит Дюранти, если обеспечит ему настолько высокое качество жизни в Москве, что тот полностью потеряет интерес к трагедиям остальной части страны. Ему было предоставлено прекрасная квартира и роскошный автомобиль с шофером для поездок к русской любовнице. Он получил доступ к государственной информации (той, которую Сталин хотел распространить) и даже смог дважды взять интервью у Сталина, что являлось огромной привилегией. Последнее интервью, взятое в декабре 1933 года, было напечатано в Испании в газете «Насьон», только в нем не было ни малейшего осуждения большевистского правительства и никаких упоминаний его зверств.

То, как Дюранти освещал крайний дефицит, а затем и «Большой террор» для самой влиятельной газеты самой могущественной демократии в мире, превратило Советский Союз в глазах всего мира в идиллическую страну. Так называемые репортажи-исследования «Нью-Йорк таймс» ничем не отличались от статей, публиковавшихся в коммунистических газетах, будь то западных или советских. И хотя сам Дюранти когда-то сказал, что «журналистика пытается найти хорошую историю и лучшим образом ее рассказать», видимо, в СССР таких историй он уже не находил. Корреспондент решил встать на сторону Сталина, который неоднократно приглашал его к себе, и у него не оставалось другого выбора, кроме как не замечать преступления советского лидера для сохранения своей репутации. Он видел только то, что хотел видеть, веря больше социалистическим тезисам, чем тому, что происходило перед его глазами.

A-бе-се о холокосте

Не может быть, чтобы не было хоть какой-нибудь информации о той трагедии, даже в условиях железного занавеса. Прежде всего, потому, что даже A-бе-се писала о ней в Испании, несмотря на то, что Вторая Республика симпатизировала советской власти. В 1933 году, например, эта газета в эксклюзивном порядке опубликовала письмо дочери Толстого с критикой зверств Сталина: «Вот уже пятнадцать лет русский народ страдает от рабства, голода и холода. Большевистское правительство продолжает угнетать его, отбирает у него зерно и другие продукты, которые отправляет за рубеж, потому что ему нужны деньги не только для закупок машин и оборудования, но и для ведения коммунистической пропаганды в мировом масштабе. А если крестьяне протестуют и прячут зерно, чтобы прокормить свои голодные семьи… их расстреливают», — говорилось в послании.

И во-вторых, другие корреспонденты, которые, как и Дюранти, ездили на Украину в марте 1933 года, все-таки осмелились рассказать об увиденном. Например, о том, о чем молчали другие, не побоялся рассказать журналист «Манчестер гардиан» и «Нью-Йорк ивнинг пост» Гарет Джонс. Корреспондент же «Нью-Йорк таймс» имел совесть радостно заявить своим читателям, что увиденного им достаточно для того, чтобы с уверенностью утверждать: слухи о голоде беспочвенны. «Я ходил по деревням и колхозам. Везде я слышал один и тот же крик: "Нет хлеба! Мы умираем!», — писал Гарет Джонс, а затем объяснил, что коммунисты все отрицали или обвиняли крестьян.

Вскоре Дюранти опубликовал и другие статьи, в которых он назвал всю эту историю «преувеличением и злой пропагандой». В результате Джонс был изгнан из России и отправился исследовать Дальний Восток, в то время как его коллега из «Нью-Йорк таймс» продолжил свою работу по дезинформации. В сентябре 1933 года Дюранти был первым корреспондентом, посетившим Северный Кавказ, который также пострадал от ужасающего голода: «Слово "голод" не подходит для описания ситуации в этом регионе. Рассказы, распространившиеся в Берлине, Риге, Вене и других городах о предполагаемом голоде, являются последней попыткой враждебно настроенных по отношению к Советскому Союзу элементов предотвратить признание Соединенными Штатами нового государства», — настаивал Дюранти. Журналист игнорировал тот факт, что за год до этого Сталин приказал увеличить темпы создания колхозов на Украине, чтобы иметь больше зерна для экспорта и оставить население ни с чем. Кроме того, он закрыл границы, чтобы еду нельзя было завозить из-за границы. Следствием этой политики («выдумок врага») стали 25 тысяч смертей в день, чаще всего детей.

И когда три года спустя началась «Великая чистка», в ходе которой были расстреляны около 700 тысяч бывших членов Коммунистической партии, американским читателям было дано еще одно столь же категорическое заявление: немыслимо, чтобы Сталин вместе с наркомом обороны Климентом Ворошиловым, маршалом Семеном Буденным и военным судом мог приговорить к смерти своих друзей без убедительных доказательств их вины.

Аннуляция награждения Пулитцеровской премии

80 лет спустя, в июне 2003 года, A-бе-се сообщила, что Пулитцеровский комитет рассматривает заявление Украинского комитета Конгресса США об аннуляции премии Дюранти. Украинский комитет счел, что все репортажи Дюранти из Советского Союза превозносили фигуру Сталина, что журналист не замечал великого голода, во время которого умерли миллионы украинцев. «Мы тщательно изучаем полученное заявление», — сказал Сиг Гисслер, глава Пулитцеровского комитета и профессор журналистики Колумбийского университета. Он также добавил, что это дело уже «тщательно рассматривалось в 1990 году» и было принято решение не аннулировать премию, поскольку она вручалась «в другую эпоху и при других обстоятельствах».

«Нью-Йорк таймс», со своей стороны, уже много лет назад ясно дала понять, что статьи Уолтера Дюранти из Москвы в 1930-е годы «являются худшим примером журналистики, опубликованным в этой газете». При этом она также отметила, что «премия была присуждена за определенную серию статей 1931 года о пятилетке», а не о голоде, который ударил по Украине в 1932 и 1933 годах.

Французский философ Жан-Франсуа Ревель писал в своей книге «Бесполезное знание»: «Представьте себе, что европейский журналист, находясь в США в 1860 году, напишет, что слухи о гражданской войне просто смешны и что на всей территории Союза не было произведено ни одного выстрела. Что бы подумал американский историк об уровне журналистики в XIX веке после прочтения подобного "репортажа" в стиле Дюранти?»