2010 год будет годом России во Франции. Помимо возможности вспомнить о русском балете, картинах Полякова и Ланского и призраке Эренбурга, это событие позволит нам обратить взгляд и в будущее.
Главным предметом споров французских русофилов и русофобов как и везде является ситуация со свободами в России. Оптимисты (к ним принадлежит и ваш покорный слуга) уверены в неизбежности политической эмансипации Востока Европы, который хоть и поглядывает на своих турецких, иранских и китайских соседей, но остается верен своей европейской принадлежности и неустанно об этом напоминает. Пессимисты же считают, что монгольское нашествие XIII века и восстановление российского государства, которое смогло победить азиатских варваров, лишь скопировав их обычаи и строй, по-прежнему оказывают огромное влияние на этот по-настоящему евразийский народ, и противостояние с либеральным Западом в будущем только усилится.
В разрешении подобных споров острый взгляд художника зачастую является гораздо более красноречивым аргументом, чем все философские умствования идеологов. Об этом говорит и новый фильм "Иван Грозный" Павла Лунгина, вышедший на экраны спустя полвека после шедевра Сергея Эйзенштейна.
Иван Грозный – это Великий князь московский, первый русский властитель принявший титул "царя", то есть Цезаря, прямой наследник византийского императора и владыка третьего и последнего Рима – Москвы. Он помешал соседней Польше, которая находилась в тот момент в апогее своего могущества и была союзником католической Испании, обратить с помощью иезуитов в свою веру цвет российского дворянства, который хотел таким образом избавиться от гнета со стороны централизованного государства.
Сторонник быстрых и жестких методов, довольно-таки равнодушный к вопросам религии, союзник протестантской Северной Европы – у Ивана было все, чтобы понравиться Сталину. Заказ, который сделал стареющий диктатор великому Эйзенштейну — превознести славу деспотического российского государства, беспощадного со своими врагами и пережившего все превратности истории — немало обеспокоил уже тогда хрупкого здоровьем гения. Приступив к работе в разгар антисемитской кампании, Эйзенштейн создал свой последний, потрясающий по красоте фильм, чья обезоруживающая откровенность в вопросе чисток создала ему немало опасных врагов.
Задачей Павла Лунгина было поднять кисть своего великого предшественника, выпавшую у него из рук из-за сердечного приступа, и закончить его великую картину, которую в Москве считают проклятой. В результате у него вышел настоящий шедевр – насыщенная и мрачная история, рассказанная великолепными актерами, раскрывает перед нами тайны загадочной русской души.
В действительности картина Лунгина серьезно отличается от наполненного насилием повествования Эйзенштейна, шептавшего зрителю об ужасах и бесчинствах. Появление центрального персонажа, которым становится не Иван, а патриарх – его alter ego, двойник и Немезида, меняет всю перспективу фильма. Так же как и Сталин предстает перед нами в истории не только как таинственный и жестокий вождь решающий судьбу страны исходя их принципа "счастье в преступлении", но и как несчастный и ранимый человек, особенно в кругу семьи. Таким же образом, Иван у Лунгина человечен, человечен настолько, что готов казнить патриарха.
Режиссер хочет сказать нам, что где-то в глубине существуют и другие, духовные корни российской свободы. Иными словами, несмотря на все свои неудачи и политические поражения, западный либерализм в России сможет вновь укрепить свои позиции, если ему удастся открыться и принять в себя часть той глубокой народной свободы, что чудом удалось сохранить и пронести сквозь века российскому христианству.
Возвращение к народническому романтизму? Отнюдь нет, ведь этот постмодернистский фильм чужд идеям манихеизма и показывает нам патриарха и царя, которых неподвластные им силы подталкивают к смертельному противостоянию. Независимость духа и совести перед лицом тирании государства, которая разрушает даже тех, кто мнит себя ее хозяевами – эта мысль великого режиссера полна метаисторического оптимизма, несмотря на разворачивающуюся перед зрителем кровавую трагедию. Лунгину удалось достойно завершить работу Эйзенштейна, обойдя при этом все ловушки, что лежали на пути последователей советского гения. Он уверен, что жестокость всегда будет наказана, а преступление никогда, подчеркиваю, никогда не приносит счастья.