Редакция ИноСМИ благодарит Алексея Ковалева за предоставленный перевод.
Первая часть статьи
Великая Угроза Убийства
Особенно ярко это проявилось, когда наша визгливая деканша по студенческим вопросам Дениз Натали получила записку с угрозой.
Все началось с типичной неуклюжей директивы, спущенной из ГЗ. Учителям предписывалось ежедневно докладывать о всех пропусках, и если студент пропускал два занятия, об этом нужно было известить Натали. Если четыре, то студента отчисляли. Точка. Никакие объяснения не принимались, даже если студент перенес серьезную операцию.
К этому времени мы уже привыкли к политике АУИС. Новая директива в нее вписывалась идеально: она концентрировала всю власть в руках больших шишек из ГЗ, нарушала хрупкое равновесие на факультете и пугала студентов.
К середине семестра Натали уже успела отчислить несколько студентов за прогулы. Плата за обучение по местным меркам была весьма высока, так что кто угодно, кроме непроходимых тупиц, руливших университетом, понял, что грядут неприятности. Но, как и их начальство, дирижировавшее вторжением в Ирак, боссы АУИС даже не подозревали, что могут стать объектом нормальной человеческой реакции. И когда ответная агрессия не заставила себя ждать, они проявили столько же трусости и ничтожества, сколько ранее проявляли чванства и черствости по отношению к студентам.
Кому-то, видимо, не понравились выговор и отчисление, и как-то раз на выходных к дверям кабинета Натали была приклеена записка с угрозой.
Как водится, реакции ректора, Митчелла, пришлось ждать несколько дней. И как обычно, потом нам предстояло очередное помпезное заседание, длинная речь и малопонятная служебная записка.
Эта служебная записка стала достоянием истории, настолько она была оскорбительна и попросту смехотворна. Она переполнила чашу терпения даже самых забитых, молчаливых сотрудников факультета. Суть ее, понятное дело, заключалась в том, что в угрозе виноваты мы, сотрудники. Мы, преподаватели, заставили Натали исполнять роль "злого копа", и вот теперь ей приходилось расплачиваться за нашу трусость. Разумеется, это была ложь. Единственной целью жесткой политики по посещаемостью было насаждение власти ГЗ не только в аудиториях, но и в общежитиях. Но Митчелл явно писал в возбуждении. Он был близким другом Натали, и, раз происходящее никак не могло быть виной администрации, он решил свалить все на факультет, как следует из приведенного отрывка:
"Письмо (с угрозой – прим. авт.), которое получила Дениз – явно работа некоего студента, недовольного внедряемым ей решением. Я специально употребляю слово "внедряемым" вместо "принятым", поскольку каждый преподаватель и сотрудник администрации данного учебного заведения обязан подчиняться политике АУИС и делать все возможное, чтобы претворять эту политику в жизнь. Ни для кого не секрет, что зачастую преподаватели и сотрудники играли в "доброго полицейского" со студентами, чем вынудили Дениз взять на себя принятие непопулярного решения, хотя это и не ее работа.
Такое больше не повторится. Вы должны пообещать мне это. Ни при каких обстоятельтствах впредь вы не будете перекладывать ответственность за принятие сложного решения на плечи Дениз, или ее заместителя, если Дениз решит нас покинуть.
Не знаю, какими еще словами донести до вас эту мысль: основным условием вашего пребывания в этом учебном заведении является подчинение его правилам".
Собственно, в последнем предложении заключалась вся суть этой инвективы: всякое инакомыслие карается увольнением. Это типичный образчик неоконсерваторской риторики: начинается с демагогии и призывов объединиться ("все вместе дадим отпор", и т.д.) и заканчивается недвусмысленным намеком на то, что они могут уволить любого из нас, когда им заблагорассудится. Примеры уже были. Агресто и Митчелл успели разогнать почти весь факультет экономики в максимально мстительной манере. Один из преподавателей потом жаловался мне, что когда он спросил у Агресто, есть ли у него перспективы вернуться на факультет, или же стоит поискать новое место работы, Агресто ответил одним предложением: "Я бы на вашем месте искал новое место". Еще одну преподавательницу с экономфака уволили за то, что она, по слухам, подала в суд на федеральную лабораторию, где работала жена Агресто. И что ей оставалось делать? Судиться? В Ираке, где неоконы держали всю власть?
Так что на пришлось проглотить и эту феерическую чепуху от Митчелла. Делать было нечего.
Зато весьма достойно ответили Митчеллу студенты, причем как раз методом бездействия. Если верить Агресто и Митчеллу, студенты, проникнувшись высокими гражданскими идеалами Билла Беннетта (чья государственная карьера началась со стукачества на своих однокурсников по Гарварду, куривших траву), должны были наперегонки ринуться сдавать противника свободы и негодяя, пославшего письмо с угрозой.
Митчелл, натурально, написал отдельную служебную записку для студентов, побуждающую их выдать супостата. Хоть и невольно, но получилась гомерически смешная смесь блефа, угроз, поучительного тона и намеков на "нормы цивилизованного поведения":
"Вниманию студентов
В прошлый четверг, 22 апреля, сотрудник факультета получил письменную записку с Угрозой Убийства (sic!), которая была прикреплена к двери кабинета. Каждый студент, которому что-либо известно об этой Угрозе, обязан явиться в мой кабинет до 4 часов пополудни в понедельник. Если такового не произойдет, а я позднее выясню, что вам была известна личность, стоявшая за этой Угрозой, вы будете немедленно и без права апелляции отчислены из АУИС. Если же вы предоставите имя или имена лиц, причастных к данному происшествию, вы избежите наказания и продолжите обучение в АУИС.
Впредь до дальнейшего уведомления каждый студент и посетитель на территории академгородка будет подвергаться личному досмотру, а содержимое сумок тщательно изучаться.
Это Американский Университет. Вы пользуетесь свободами, недоступными студентам других университетов Ирака. Взамен мы требуем многого, в первую очередь – пристойного поведения и уважения к нормам цивилизованного общества. Один из ваших сокурсников нарушил эти условия. Последствия его поступка вы почувствуете на себе в течение всего учебного года и впоследствии. Не забывайте, что свобода подразумевает и ответственность.
[Дальше идет разглагольствование на тему того, каким карам подвергнет факультет доктор Агресто, в то время находившийся в отъезде, когда вернется – вариант классической угрозы "ну погоди, пусть только отец вернется!"]
С уважением,
Джошуа Митчелл,
Врио ректора
Американский университет Ирака – Сулеймания"
Митчелл явно ожидал, что после этого после такого грозного выступления наши студенты, постигающие великие ценности цивилизации Запада, наперебой бросятся умолять о помиловании и принесут к порогу ректората голову преступника на блюде.
Ничего подобного не произошло. Готов поклясться, что все студенты АУИС прекрасно знали, кто именно написал записку с угрозой. Однако никто не сказал ни слова. Когда мы их об этом спрашивали, они с большой неохотой отнекивались, явно относясь к происходящему как дурацкой суете, очередному закидону глупых гринго. И никто не выказал и капли сожаления к Натали.
Митчелл и Агресто отнеслись к своему провалу точь-в-точь, как Буш с Чейни к иракскому сопротивлению: сначала они попросту врали, утверждая, что "дело движется на всех парах".
Прошло несколько недель, и стало ясно, что никто не сознается. Митчелл и Агресто стали избегать обсуждения этого вопроса. Вместо этого они предложили Натали вполне конкретную меру защиты: они возвели вокруг ее кабинета толстую противоударную стену. Наших студентов это весьма позабавило: они жили в Ираке, там стенами никого не удивишь, особенно если учесть, что их страшное наказание за недоносительство заключалось в том, что им теперь приходилось покидать здание факультета через заднюю дверь.
Через несколько недель Натали вернулась на работу. Эта работа была всей ее жизнью. Деваться ей было некуда, да и риск, судя по всему, был ничтожным. Если угроза действительно исходила от студента, вряд ли бы он привел ее в исполнение. Хоть наши студенты и были гораздо более серьезны и последовательны в своих действиях, чем их американские сверстники, Сули – не такой уж и жестокий город. Мне кажется, курды попросту наелись до отвала насилием и жаждали в кои-то веки пожить спокойной, мирной жизнью. Натали явно произвела простой расчет: продолжать зарабатывать кучу денег при крайне незначительном риске, или вернуться в Америку – самое кошмарное место на земле для человека без работы и денег.
Такое же решение предстояло принять и мне, потому что наступила весна 2010 года, и хотя всем остальным сотрудникам Агресто уже продлил контракты, мне никто ничего не говорил. Это был плохой знак. Агресто любил держать людей на крючке.
Я никак не мог понять, что со мной не так. Я был самым преданным, честным подчиненным Агресто. Я каждый день ходил в костюме и галстуке, и даже носил идиотский бейджик с именем, который все остальные через неделю выкинули. И я старался быть всегда оптимистичным американцем, хоть и получалось у меня неважно. Ну и что, утешал я себя, остальные-то тоже не ахти.
В общем, я назначил аудиенцию у Агресто и прямо заявил, что хотел бы продлить контракт еще на два года. Его ответ потряс меня до глубины души: "Я же про вас ничего не знаю", заявил он с хитрой ухмылкой. "Вы же со мной ни разу не пообедали".
А не обедал я с ним потому, что меня сразил какой-то стойкий, но непонятный недуг, из-за которого меня постоянно тошнило. Приступы рвоты начинались в пять утра (мои соседи снизу говорили, что мои утренние блев-сессии служили им вместо будильника) и продолжались весь учебный день. Мои студенты привыкли, что я часто зеленею и стремительно выбегаю из аудитории, а затем в районе уборной раздаются звуки выворачиваемого наизнанку желудка. Но от администрации я старался свое недомогание скрывать.
Я понятия не имел, что со мной не так, и не мог выяснить. В университете не было врача (хотя нам обещали, что будет). Не было вообще никого с хоть каким-нибудь медицинским образованием. Более того, в целом городе не было ни одного более-менее приличного врача. Когда я спросил своего курдского приятеля, где бы мне найти доктора, она ответила: "Курды к доктору не ходят. В больницу мы приходим помирать". Да и видел я эту больницу в Сули – она мне напомнила полевой лазарет. Туда бы я не пошел ни при каких условиях.
Но я в буквальном смысле больше боялся нищеты, чем смерти. Поэтому я сглотнул желчь (опять-таки буквально) и титаническими усилиями заставил себя сидеть за столом с Агресто и многообещающе улыбаться. Агресто мое настроение понравилось, и он выразил желание поприсутствовать на одной из моих лекций. Сказано – сделано, и вот наконец у меня в портфеле двухгодичный контракт, который мне был так нужен. И добился я его ровно тем же способом, что и в первый раз, когда я получил эту должность: подыграв огромному, вечно задетому самолюбию Агресто.
К своему первому собеседованию с ним я готовился, прочитав в самолете его книгу "Ограблен действительностью". Что уж говорить, книжка отличная. Но больше всего меня поразило, с какой готовностью он заглотил мой хвалебный отзыв на нее. Так и сейчас: стоило за обедом ему немного польстить, как он весь твой. На этом человеке играть проще, чем на дудочке.
Итак, имея уже подписанный контракт, я начал испытывать даже какую-то симпатию к Агресто и Митчеллу. Может, я был к ним несправедлив, думал я. А вдруг они нормальные ребята? Наверняка же они набрали в Гугле мое имя перед тем, как брать меня на работу, и выяснили, что я вообще-то писатель-юморист, причем вовсе не безобидный. Консерваторы вообще недолюбливают шуточки, они одержимы Серьезными Вещами, а моя писанина довольно жесткая, как на нее ни посмотри.
"Ну раз уж они не просто наняли меня, а еще и продлили контракт, - думал я, - наверняка они на самом деле вполне понимающие люди".
О, как я заблуждался! Терпимости и чувства юмора у них было не больше, чем у ку-клукс-клановца. Они были именно теми, кем всегда казались: надутыми, ничтожными тиранишками.
Но мне и в голову не приходило, что они окажутся еще и настолько тупыми и ленивыми, что не удосужатся даже поискать мои тексты в интернете. Когда я это понял, я сразу вспомнил историю про бойца ирландского сопротивления Майкла Коллинза. Пока Коллинз сидел в подполье, ведя партизанскую войну против британцев, его племянник устроился секретарем к важному чиновнику в британской администрации. Когда Коллинз узнал об этом, он изумленно заметил: "Как этим людям удалось построить такую империю?"
В моем случае вопрос надо ставить по-другому: "Как эти американцы умудрились так быстро разбазарить империю?" Ответ предельно прост: лень. Глупость. Потенциальных союзников превратили во врагов. Все как обычно.
Ведь, как выяснилось, они не только не погуглили мое имя – они даже не прочитали мое резюме. Они не имели ни малейшего понятия о том, кто я такой и что я пишу, а когда выяснили, отреагировали самым примитивным и ожидаемым образом.
Мой отъезд
Последние недели весеннего семестра 2010 года я провел чудесно. У меня был новый контракт, а Кэтрин нашла мне отличного врача, молдаванина, работавшего в городе Эрбил в иракском Курдистане. Он был весьма угрюм и холоден в типичном русском духе, но дело свое знал отменно. Погоняв меня на анализы (вы не знавали жизни, если не блевали раствором бария, стоя на крутящейся платформе рентгеновского аппарата), он выяснил, что я страдаю от мегалобластической анемии. Один укол – и меня перестало тошнить. К концу семестра я был готов пешком дойти до Стамбула.
Кэтрин и я вернулись в Штаты, пытаясь привыкнуть к знакомым пейзажам, по которым мы бродили нищими, а теперь вернулись триумфаторами, "богачами, которые всегда правы", как сказал Стивенсон. Все было так непривычно, но очень приятно, и время от времени мы разражались взрывами хохота от беспричинной радости.
И вот в июле 2010 года какой-то стукач-таки послал Джону Агресто ссылку на статью, которую я написал об иракской войне в 2005 году. Для Агресто это явно было потрясением, потому что ответил он практически мгновенно. Одним погожим июньским деньком в Сиэттле я прочел следующее:
"Дорогой Джон Долан. У нас появилась проблема, которая лишь недавно дошла до нашего внимания. Пожалуйста, пройдите по этой ссылке: http://exile.ru/articles/detail.php?ARTICLE_ID=7809&IBLOCK_ID=35. Статья, которая по ней находится, подписана Вашим именем. Поскольку от Вас не поступило никакого опровержения, мы будем считать, что эта статья принадлежит Вам. Непристойность тона и расистские заявления в ней, как и в других Ваших статьях, вызывают крайнее отвращение. Более того, они являются прямым и намеренным оскорблением всех ценностей, на которых основан наш университет. Если бы эта статья, как и другие, подобные ей, были опубликованы в Ираке, Ваша жизнь, наши жизни и существование университета в целом подверглись бы серьезной опасности.
Учитывая вышесказанное, мы можем принять единственно верное в данной ситуации решение: 1) попросить Вас написать заявление об уходе по собственному желанию и 2) выплатить Вам заработную плату за весь срок до окончания текущего контракта и аннулировать следующий.
В качестве жеста доброй воли по отношению к Вам и Кэтрин мы готовы отправить Ваши личные вещи контейнером по любому адресу в США или Канаде, который Вы укажете.
Джон Агресто
Проректор"
Мне пришлось перечитать письмо несколько раз, пока до меня наконец дошел его смысл. Статья, на которую он ссылался, была опубликована за несколько лет до моего вступления в должность. Она лежала в открытом доступе с 2005 года. Более того, она упоминалась в моем резюме. Я даже выступал с докладом для студентов журфака АУИС, в котором рассказывал про работу в газете The eXile, где вышла эта статья. Если бы Агресто или кто-нибудь еще из больших шишек пришли на этот доклад, они бы увидели, как я раздаю примеры других сатирических статей, которые я писал в то время.
Кроме того, в письме было предупреждение, или угроза, что если я вернусь в Сулейманию, то меня убьют. Статья, жесткая сатира, в которой я сравнивал ястребов Буша с зомби из фильма Дэнни Бойла "28 недель спустя", вряд ли могла оскорбить хоть одного курда. С зомби я сравнивал как раз белых, американцев. Единственные, кто меня хотел убить – это как раз Джон Агресто и его приятели-неоконы. Так что мне не оставалось ничего другого, кроме как предположить, что это прямая угроза: если я вернусь, меня убьют.
Остальное письмо – такая феерическая чушь, что я даже подумал, что Агресто написал эту часть из злорадной мести, чтоб хоть раз в жизни всласть оттоптаться на хулителе его кумира, Дика Чейни. Эти обвинения трудно даже воспринимать всерьез. Единственный "расизм", который я себе позволил, заключался в следующей сентенции: афроамериканцы, писал я, протестовавшие против иракской войны, были единственными психически здоровыми людьми в стране, а остальные американцы - "нация придурков". Если я правильно понимаю определение понятия "расизм", я, как белый американец, имею право недружелюбно отзываться о других белых американцах, и не быть при этом обвиненным в расизме.
Но больше всего меня поразили слова Джона Агресто о том, что он увольняет меня за мыслепреступление. Понимаете, Агресто совершил одну-единственную попытку завоевать хоть какой-нибудь авторитет в научных кругах (не считая его роли мальчика на побегушках в Курдистане). Он даже приобрел некоторую известность в правоконсервативных кругах в середине 90-х – как вы думаете, чем именно? Ни за что не угадаете: он прославился непримиримой борьбой... против засилия политкорректности в американских университетах! Если вы увлекаетесь изучением великих образцов лицемерия, обязательно прочтите статью Агресто под названием "Чтобы реформировать политически корректные университеты, начните с реформы гуманитарных наук". В этом смелом трактате Агресто доказывает, что ключ к возвращению к интеллектуальной свободе в американских университетах – идеологическое разнообразие в гуманитарных науках, т.е. английском языке и т.д.
И вот он прибегает к самому старому и грязному приемчику в арсенале любого политкорректного цензора и обвиняет меня в "расизме" и "непристойностях". Сложно было представить, что Агресто действительно с такой серьезностью относится к расизму – он много лет подряд упрямо отказывался применять принципы позитивной дискриминации на любой своей работе (во всяком случае, штат АУИС как на подбор весь молочно-белый). Более того, в статье Агресто о реформе гуманитарных наук содержатся, например, такие пассажи: "Когда мы, находящиеся как внутри университетского мира, так и за его пределами, подвергаемся промывке мозгов вместо обучения, наиболее опасные примеры такого подхода исходят именно от кафедр типа … английского, или, Боже упаси, разнообразных подкафедральных "предметов" - Гендерные вопросы, Гомосексуальные, Мексиканские, и так далее".
Может быть, Агресто сознательно употреблял жаргон этих самых дисциплин после "Боже упаси", которые он так ненавидит, чтобы обвинить меня в "расизме" по отношению к белым американцам. Или он просто настолько туп, что не видит никакого противоречия между своим презрением к левацкой риторике и тем, что он с готовностью прибегает к ней же для борьбы с еретиком. Как водится в случаях с американскими правыми, сложно сказать, что в нем победило – глупость или злоба, если они вообще как-тот разделимы.
И я прекрасно понимаю, что мое участие в этом позорном проекте тоже вряд ли вызовет симпатию у читателя. Я погнался за длинным баксом, вписавшись в мутную шарашкину контору; жулики вычислили засланного казачка и выгнали меня. Это не история идеологического мученичества. Осадочек, конечно, остался - но лишь потому, что эти пройдохи продолжают грести стодолларовые бумажки, а я нет.
Я, честно говоря, так и не разобрался, к чему все это было. Но в одном я уверен: как только очередной мудак из правых начнет долдонить про "политкорректных либерастов" или "левацкую цензуру", я плюну ему прямо в рожу.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
И я прекрасно понимаю, что мое участие в этом позорном проекте тоже вряд ли вызовет симпатию у читателя. Я погнался за длинным баксом, вписавшись в мутную шарашкину контору; жулики вычислили засланного казачка и выгнали меня. Это не история идеологического мученичества. Осадочек, конечно, остался - но лишь потому, что эти пройдохи продолжают грести стодолларовые бумажки, а я нет.
