Депеша о неучтенных ядерных материалах, которая потрясла Вашингтон

Когда Советский Союз рухнул два десятилетия назад, он оставил после себя тонны высокообогащенного урана и плутония, раскиданные по одиннадцати часовым поясам. Некоторые из этих запасов защищала лишь восковая печать и цепочка, а система для отслеживания передвижений этих материалов была лишь кучей бумаги. Сегодня большая часть этих материалов заблокирована и защищена. Но тогда все определенно было не так.

В конце 1991 года сенатор Сэм Нанн (Sam Nunn), демократ от штата Джорджия, председатель сенатского комитета по вооруженным силам, выступил с речью, в которой заявил, что потратив триллионы долларов на холодную войну, Соединенные Штаты должны истратить еще немножко на помощь в обеспечении безопасности советского вооружения и материалов. Конгресс отнесся к этому равнодушно, будучи больше обеспокоен внутренней рецессией. Один из чиновников Пентагона сказал, что хочет, чтобы Советы вошли в состояние «свободного падения». Критически важную помощь в этом вопросе оказал сенатор Ричард Лугар (Richard Lugar), республиканец от Индианы, при поддержке которого Нанну удалось добиться одобрения соответствующего законодательства. Этот документ был подписан президентом Джорджем Бушем, который, хотя и без особого энтузиазма, превратил его в закон буквально за несколько недель до того, как над Кремлем был спущен советский флаг.

Несколько лет после этого прогресс был очень медленным. Влиятельное российское Министерство атомной промышленности отрицало наличие проблемы. С обеих сторон все еще слишком очевидно было недоверие времен холодной войны.

В книге «Мертвая рука» (The Dead Hand) я описал прорывную работу Кеннета Фэрфакса (Kenneth J. Fairfax), который отвечал за сектор окружающей среды, науки и технологий в американском посольстве в Москве. Фэрфакс был отважным и безбоязненным наблюдателем, который посетил множество ядерных объектов, и отправлял сообщения о том, что он видел собственными глазами. В 1994 году он отправил депеши в Вашингтон, где были задокументированы некоторые из наиболее серьезных упущений и проблем в области ядерной безопасности в России.

Эти сообщения встревожили чиновников в клинтоновском Белом доме. Они подтвердили то, чего опасались другие эксперты – то, что российские ядерные материалы раскиданы по всей стране и плохо охраняются. Мне рассказывали об этих депешах, но я никогда их не видел. В прошлом месяце, в ответ на мой запрос согласно Акту о свободе информации (Freedom of Information Act) Госдепартамент снял гриф «секретно» и обнародовал две депеши.

Документы были серьезно отредактированы, но разделы, которые были опубликованы, являются еще одним живым напоминанием о том, какой хаотичной и потенциально опасной была ситуация в начале 1990-х годов.

В 1994 году произошло несколько тревожных инцидентов с ядерными материалами. 10 августа криминальная полиция в аэропорту Мюнхена конфисковала черный чемодан, который сняли с рейса компании Lufthansa из Москвы. Внутри был цилиндр, содержащий плутоний. Конфискация стала результатом операции с внедрением агентов, проведенной германскими властями, и вызвала к жизни большое количество спекуляций по поводу утечки ядерных материалов из России.

Это заставило Фэрфакса написать депешу с описанием, нетехническим образом, ситуации с ядерной безопасностью в России. Это было не первым его сообщением, но оно было более подробным, чем написанные ранее, попыткой написать и проанализировать то, что он видел. Депеша, помеченная грифом «секретно», была отправлена 16 ноября 1994 года, и произвела в Вашингтоне настоящий фурор. (Фэрфакс указывал, что он описывал условия хранения ядерных материалов, высокообогащенного урана и плутония, а не полноценных боеголовок или систем вооружений).

Он нарисовал мрачную картину. Он сказал, что финансовый кризис в России привел к тому, что «многие сотрудники в ядерной сфере уходят со своих рабочих мест, а те, кто остается, получают маленькие зарплаты, которая поступает с задержкой в несколько месяцев. Слухи об увольнениях и закрытии предприятий часто циркулируют, включая слухи о том, что правительство может полностью закрыть некоторые из своих «секретных» ядерных объектов, на которых работает до миллиона человек».

Он писал также: «В то время как современная практика контроля и учета ядерных материалов сложна и часто трудно объяснима, она является ключевым элементом в защите оных. При перевозке ядерных материалов, когда они перемещаются с места на место, от владельца к владельцу, и даже меняют свою физическую форму на другую, процедуры контроля и учета обеспечивают средства на случай воровства или утечки материалов лицами в отрасли, делая более вероятным, что такая утечка будет обнаружена во время проверки, и может быть привязана к бухгалтерскому учету. К сожалению, в России, где вероятность того, что рабочие могут сделать выбор в пользу воровства ядерных материалов, усугубляется наихудшим финансовым кризисом в ядерной отрасли за пятидесятилетнюю историю, процедуры учета и контроля практически отсутствуют».

При том, что правительство заявляло, что полностью функционирующие системы работают, Фэрфакс писал: «в том, что касается мер учета и контроля, Россия представляет собой архаичную бумажную систему предписаний и печатей».

«Каждый человек и каждая организация, занимающаяся ядерными материалами, расписывается за эти материалы и получает подпись, когда материалы передаются другому человеку или другой организации. К сожалению, эти кучи поступлений бумаг, которые генерирует данная практика, просто собираются и хранятся. Их применимость при отслеживании ядерных материалов очень ограничена. Хотя бумага может использоваться для документирования того, что данное конкретное предприятие получило поставку ядерных материалов в конкретную дату, не хватает постоянного учета ядерных запасов.

Подобный материальный баланс обычно не может поддерживаться, ибо информация, фиксирующаяся в документах, не имеет точного соответствия по отношению к остающимся материалам. А когда полученные материалы меняют форму -  например, из оксида высокообогащенного урана в металлическую форму оного, изменения в весе и химическом составе приводят к ситуации, когда нет никакого метода соотношения материалов, поступающих на предприятие, с материалами, выходящими из него».

Фэрфакс также сообщил, что член посетившей страну делегации «Евроатома» суммировал ситуацию следующим образом, сказав: «Они (эксперты «Евроатома») пришли к выводу, что в России не существует никакой системы ядерного учета. Каждая из шести организаций, которую он осмотрел, заявила, что такая система есть, но все они были разными, и не было никакой интеграции между ними. Системам также не хватало компьютеризации или иного метода реального подсчета надежных, достоверных итоговых цифр».

Это был скорее бумажный вопрос. Без серьезного ведения записей по ядерным материалам трудно определить, были ли какие-то из них украдены или переадресованы.

Фэрфакс напомнил своим читателям в Вашингтоне, что проблемой было не только ухудшение состояния учреждений, не только дыры в безопасности и отсутствие зарплаты для охранников. Более значимым фактором была история, которая смыла Советский Союз, и унесла с собой все жесткие механизмы контроля полицейского государства.

Системы контроля советских времен, говорил он, «были очень внимательно сконструированы квалифицированными экспертами, в ответ на атмосферу угрозы, существовавшую в то время». Основной угрозой холодной войны была внешняя: со стороны Соединенных Штатов и их союзников. Советские чиновники опасались, что Соединенные Штаты могут попытаться украсть ядерные секреты и материалы. КГБ охраняло от иностранного вторжения, а рабочие за забором были объектом пристального внимания и потенциально суровых наказаний.

Фэрфакс писал: «Из-за природы советского общества не было внутреннего «черного рынка» для ворованных ядерных материалов. Вдобавок, границы Советского Союза серьезно охранялись, значительно уменьшая шансы на то, что третья страна или террористическая группировка попытается избрать своей целью советские ядерные материалы».

Фэрфакс отмечал, как КГБ держал рабочих в узде.

«Уровень контроля – и использования государственного террора для осуществления контроля – в бывшем Советском Союзе нельзя переоценить. Это применение террора оформляло атмосферу безопасности и угрозы, в которой чиновники бывшего Советского Союза разрабатывали системы для ядерной безопасности. С самого начала советской ядерной программы советские службы безопасности неоднократно демонстрировали, что они готовы использовать любой уровень террора для поддержания контроля над людьми, участвующими в осуществлении ядерной программы. Внутри российских закрытых городов многие ученые лишь сейчас начинают упоминать имена коллег, которые исчезли, порой вместе со всеми своим семьями. Предположение всегда заключалось в том, что человек каким-то образом был вовлечен в запрещенную деятельность. Многие истории и даже элементы черного юмора упоминают о жесткой руке КГБ и о системе безопасности в закрытых ядерных городах».

У Фэрфакса был хороший доступ к ученым, милиции и даже к нескольким бывшим агентам КГБ, которые понимали ядерную опасность. Фэрфакс пытался убедить чиновников в Вашингтоне не отдаляться от русских, которые часто сдержанно относились к западной критике. Он писал: «Эти российские эксперты приводят тот факт, что их системы безопасности работали безупречно в течение сорока лет. В то время, как частично риски, которым подвергаются российские ядерные запасы, могут быть связаны с ослаблением мер безопасности после распада СССР, самыми важными факторами, которые увеличивают риски, остаются перемены в природе угрозы и в природе российского общества».

«Сегодняшние системы безопасности были сконструированы в советскую эпоху, когда страна представляла собой мощное централизованное государство с всеобъемлющей сетью безопасности».

Что потребуется России как демократической стране с развивающимися рынками, будет значительно отличаться от того, что было. Жесткая рука авторитаризма ушла. Любой новый подход потребует больше денег, чем практически обанкротившееся российское государство может себе позволить, возможно, миллиарды долларов, говорил Фэрфакс.

И тогда в игру вступили Нанн и Лугар. Программа началась с четырехсот миллионов долларов ежегодно. Сегодня концепция сотрудничества разрослась и уже включает в себя программы, ведущиеся Министерством обороны, Министерством энергетики и Госдепартаментом, предназначенные для того, чтобы справиться с ядерной угрозой, угрозой химического и бактериологического оружия. Только программы нераспространения Министерства энергетики превышают два миллиарда долларов, но общая сумма по-прежнему представляет собой незначительную долю общего американского бюджета в области обороны и безопасности. Президент Барак Обама поставил амбициозную цель попытаться заблокировать и обезопасить все уязвимые ядерные материалы по всему миру за четыре года.

Одним из чиновников Белого дома, который получил депешу Фэрфакса 1994 года, и был ею встревожен, стал Мэтью Банн (Matthew Bunn), тогда работавший в службе политики в области науки и технологий. Банн и другие в Белом доме были возбуждены докладом Фэрфакса и решили активизировать американские усилия. Это было нелегко, и процесс был очень кропотливым. Сегодня Банн - профессор в Гарвардском университете, автор труда «Обеспечение безопасности бомбы» (Securing the Bomb), серии тщательно подготовленных ежегодных репортажей, спонсируемых Инициативой в области ядерной угрозы (Nuclear Threat Initiative), сопредседателями в которой являются Банн и Тед Тернер.

Насколько далеко ушла Россия с 1994 года? Далеко. В работе «Обеспечение бомбы» (Securing the Bomb) 2010 года Банн писал: «В российском ядерном комплексе самая вопиющая слабость прошлого – дыры в безопасности, полное отсутствие индикатора, который включал бы сигнал тревоги, если кто-то захочет унести материалы для бомб в портфеле – ушла в прошлое, что значительно осложнило задачу потенциальным ядерным ворам. В то же время состояние российской экономики значительно улучшилось (хотя она и испытала ощутимый удар со стороны нынешнего мирового экономического кризиса), и это, вкупе с общим возрождением и гражданской, и военной стороны российских ядерных учреждений, в значительной степени свело на нет отчаяние эпохи 1990-х годов, которое создавало уникальные возможности и стимулы для ядерного воровства. Охранники больше не отправляются в лес на поиски пропитания, как это было в конце 1990-х. А усилившийся контроль центра и возрожденная сила ФСБ, преемника КГБ, несомненно также внесла свой вклад в сдерживание попыток ядерного воровства. В общем и целом, риск кражи ядерных материалов в России уменьшился до незначительной доли того, который наблюдался десятилетие назад».

Проблемы еще есть, и Банн это признает. Но представьте себе, с какого рода миром мы бы столкнулись, если бы Нанн и Лугар не вступили в дело.

Будет ли у Конгресса такой же дальновидный подход сегодня?

(За свои депеши по кризису расщепляющихся материалов/ядерного топлива Фэрфакс получил награду Госдепартамента 1994 года за великолепное отображение экологических, научных и технологических вопросов от имени Бюро по океанам, окружающей среде и науке, он был выдвинут на пост посла США в Казахстане).