В августе исполнилось четыре года с момента пятидневной российско-грузинской войны. Как обычно, недостатка комментариев по этому поводу не было. До сих пор продолжается спор о том, кто выстрелил первым. Да и вопрос об ответственности российских и грузинских руководителей все еще стоит весьма остро. На сей раз в центре внимания оказалось отношение Владимира Путина к российской подготовке к этой войне. Даже без путинских комментариев совершенно ясно, что Москва отвечала на грузинские попытки нарушить статус-кво, сложившееся в 1990-е годы, и что ответственность за «размораживание конфликта» нельзя возложить только на одну сторону.
Между тем, дебаты о «плохих парнях» и «жертвах агрессии» создают серьезные препятствия для адекватного понимания более масштабных политических процессов, приведших к пятидневной войне – событию, которое не было уникальным, и которое породило враждебность между руководителями России и Грузии. Пора прекратить смотреть на это сложное явление через призму мощной личной неприязни между Путиным и грузинским президентом Михаилом Саакашвили. Все спекуляции на сей счет напоминают давно забытые размышления о том, что не будь провальных встреч между чеченским лидером Джохаром Дудаевым и Борисом Ельциным, Владимир Путин и Аслан Масхадов могли бы изменить современную историю Кавказа. Последствия этой пятидневной войны, грузино-абхазский и грузино-осетинский конфликты, а также другие этно-политические ссоры надо рассматривать в контексте распада Советского Союза.
Читайте также: Советский стиль Путина
Перезагрузка политической оптики позволит нам ответить на более важные вопросы. После распада Советского Союза политическая наука в постсоветских государствах развивалась под мощным влиянием исследовательского подхода, известного как транзитология. Авторы исследований обычно сосредотачивались на переходе от авторитаризма к демократии, и тем самым упускали из виду многочисленные региональные, этно-национальные и культурные нюансы, сводя свои работы к линейному и прогрессивному развитию.
На самом же деле, выход из СССР и создание новых независимых образований не означал настоящего перехода от авторитаризма к демократии. В основе данного процесса лежало формирование новых национальных государств на развалинах квази-федеративного союза. Первой задачей постсоветских стран стало определение своих границ, запуск процесса национально-государственного строительства и создание новой политической идентичности. Этим государствам необходимо было ответить на ряд принципиальных вопросов. Для кого это новое государство будет «нашим»? Кого в нем считать гражданином, а кого чужаком?
Таким образом, новые страны Евразии в конце двадцатого века начали решать задачи, которые государства Центральной, Восточной и Южной Европы решили на полвека раньше. Лишь пережив этническую напряженность и столкновения (включая изгнание немцев из Судетской области и «обмены населением» между Турцией, Грецией и Болгарией), и найдя свою политическую идентичность, эти европейские страны смогли взяться за решение вопросов демократизации. Таким образом, говоря сегодня о евразийских конфликтах после распада Советского Союза, мы должны анализировать их, основываясь не на критериях испанского, португальского или греческого переходных периодов 1974-1981 годов, а на более ранней, межвоенной истории разломов в Судетах, Цешине, Данциге и Мемеле.
Также по теме: Запад идет на встречу Грузии
В декабре 1991 года с карты исчезло государство, занимавшее одну шестую часть мира. Но процесс распада Советского Союза только начинался. Ослабление интеграционного потенциала советского государства и утрата объединяющей идеологии, которой являлся советский коммунизм, спровоцировали процесс этно-национального самоопределения в республиках бывшего СССР. Нереально исходить из того, что после обретения независимости этими странами данный процесс будет осуществляться исключительно в рамках границ бывшего союза. Новым независимым республикам пришлось доказывать, что их границы, которые провели советские народные комиссары, не были фиктивными. А новым национальным государствам с доминирующими этническими группами, которые в советский период называли «титульными», необходимо было добиться признания от многочисленных этнических меньшинств. Отсюда - и крайний этно-национализм, жесткая политическая риторика и популизм, которые стали нормой.
В начале 1990-х прошла первая волна конфликтов, когда новые образования, существовавшие де-факто, предложили свое видение этно-политического самоопределения, которое противоречило интересам бывших союзных республик. Временная пауза в военных действиях не остановила реваншистские настроения и стремление закрепить достигнутые победы. В результате этого стороны, считавшие себя проигравшими, попытались вновь разжечь остановленные конфликты.
Читайте также: Что говорят в Грузии о событиях в Южной Осетии
Так было в Чечне в 1999-2000 годах после поражения России в Хасавюрте в 1996 году. То же самое произошло в Грузии в 2004-м, хотя в отличие от России, там поражение потерпели центральные власти. Однако, сопоставляя Россию и Грузию с их сепаратистскими проблемами, мы можем лишь сожалеть о том, что Тбилиси не сумел провести компетентный аудит своих внешних и внутренних ресурсов. Одно дело - копировать манеру поведения российских руководителей в отношении СМИ и оппозиции, и совсем другое – осуществлять крупномасштабную геополитическую стратегию.
Таким образом, даже после событий 2008 года бывшие межреспубликанские границы, проведенные коммунистической партией и советским правительством, не стали основательными разграничительными линиями между государствами. Процесс дележа советского наследства до конца не завершен. Более того, после пятидневной войны 2008 года Абхазия и Южная Осетия стали полупризнанными государствами, избежав, таким образом, участи никем не признанных образований.
Между тем, регион должен как-то справляться с устремлениями других образований, которые до сих пор лишены всякого официального признания. Наверное, это - главный результат пятидневной войны, знаковое событие в процессе формирования национальных государств на развалинах Советского Союза. Лишь после того, как все эти пограничные споры будут решены, и все стороны придут к компромиссу, мы сможем говорить о конце советской истории в Евразии.
Сергей Маркедонов – приглашенный научный сотрудник вашингтонского Центра стратегических и международных исследований (CSIS), работающий в рамках российской и евразийской программы.
