Президента Кеннеди часто хвалят за урегулирование кризиса. Но в действительности он пошел на огромный риск в попытке навязывания американской гегемонии.

50 лет тому назад в последнюю неделю октября мир застыл, узнав, что Советский Союз разместил на Кубе ракеты в ядерном снаряжении, и находился в оцепенении вплоть до официального окончания кризиса. Но хотя общественность этого не знала, неофициально кризис продолжался.

Картиной мира, застывшего в оцепенении, мы обязаны бывшему историку из президентской библиотеки им. Джона Ф. Кеннеди Шелдону Стерну (Sheldon Stern), который опубликовал заслуживающие доверия записи совещаний президентского комитета, где Кеннеди вместе со своими самыми близкими советниками обсуждал вопрос о том, как действовать в условиях кризиса. Эти совещания тайно записывал сам президент, и данное обстоятельство могло повлиять на то, что его позиция на заседаниях была довольно умеренной по сравнению с  другими участниками, не знавшими, что их слова станут достоянием истории. Стерн недавно опубликовал доступный и точный обзор этих исключительно важных записей, которые были рассекречены лишь в 1990-х годах. Я процитирую его слова. «Никогда до и после этого, - заключает он, - человеческая цивилизация не висела столь опасно на волоске от гибели, как в эти короткие недели опасных обсуждений». Итогом его работы стала книга под заголовком «Тhe Week the World Stood Still» (Неделя, когда мир застыл).

Для обеспокоенности во всем мире были веские основания. Он стоял на пороге ядерной войны - войны, которая могла «уничтожить Северное полушарие», как предупреждал президент Эйзенхауэр. По оценке самого Кеннеди, вероятность возникновения войны составляла 50%. Цифры выросли, когда конфронтация достигла своего пика, и в Вашингтоне «ввели в действие план Судного дня, обеспечивающий выживание правительства». Об этом пишет журналист Майкл Доббс (Michael Dobbs) в своем недавнем, основанном на большом объеме изученного материала бестселлере на тему кризиса. Правда, автор не объясняет, каков смысл реализации этого плана с учетом возможного характера ядерной войны. Доббс приводит слова Дино Бруджиони (Dino Brugioni), «одного из главных членов команды ЦРУ, отслеживавшей наращивание советской ракетной группировки». Бруджиони не видел иного выхода, кроме «войны и полного уничтожения», когда стрелки ядерного апокалипсиса показывали без одной минуты полночь. «One Minute to Midnight» (Без одной минуты полночь) - так Доббс назвал и свою книгу. Близкий помощник Кеннеди историк Артур Шлезингер (Arthur Schlesinger) назвал эти события «самым опасным моментом в истории человечества». Министр обороны Роберт Макнамара (Robert McNamara) вслух задавал вопрос о том, доживет ли он до следующих выходных, а позднее признавался, что «нам сильно повезло». Хотя то была удача на волоске от гибели.

Если пристальнее взглянуть на происходившее тогда, у этих оценок и высказываний появляется исключительно мрачный подтекст, отзвуки от которого звучат по сей день.

«Самый опасный момент»

Есть несколько дат-кандидатов на «самый опасный момент». Первая это 27 октября, когда американские эскадренные миноносцы, обеспечивавшие блокаду Кубы, сбрасывали глубинные бомбы на советские подводные лодки. Согласно советским отчетам, о которых сообщил Архив национальной безопасности, командиры подводных лодок были «настолько встревожены, что начали говорить об использовании ядерных торпед, чей заряд мощностью в 15 килотонн примерно соответствовал бомбе, разрушившей в августе 1945 года Хиросиму».

В одном из случаев решение о приведении в боевую готовность торпеды в ядерном снаряжении в последнюю минуту отменил капитан второго ранга Василий Архипов. Возможно, именно он спас мир от ядерной катастрофы. Мало у кого возникают вопросы по поводу возможной американской реакции на пуск такой торпеды, а также по поводу реакции русских на то, что их страна гибнет в ядерном пожарище. Кеннеди уже ввел высочайшую степень ядерной боевой готовности, за которой должен последовать пуск ракет. С введением такого уровня готовности «натовские самолеты с турецкими [или с другими] летчиками… получали разрешение на вылет, полет до Москвы и сброс бомбы», о чем на страницах Foreign Affairs пишет стратегический аналитик Гарвардского университета Грэм Аллисон (Graham Allison).

Второй кандидат это предыдущий день 26 октября. Этот день назвал «самым опасным моментом» летчик бомбардировщика B-52 майор Дон Клосон (Don Clawson), пилотировавший один из таких натовских самолетов. Он рассказывает жуткие детали о вылетах во время кризиса, о «В-52, находившихся в воздухе в постоянной готовности к применению имевшегося на борту ядерного оружия». 26 октября страна ближе всего подошла к ядерной войне, пишет Клосон в своих «непочтительных анекдотах летчика ВВС» под названием «Is That Something the Crew Should Know?» (А надо ли об этом знать экипажу?). В тот момент и сам Клосон был близок к тому, чтобы ввергнуть мир в пучину ядерной катастрофы. Он делает такой вывод:

«Нам чертовски повезло, что мы не взорвали мир - нет, не благодаря политическому и военному руководству нашей страны».

Ошибки, путаница, опасные ситуации, а также неверные представления руководства, о которых пишет Клосон, просто поражают. Но поражают меньше, чем правила оперативного управления - или их отсутствие. Клосон так описывает пережитое им во время 15-ти и 24-часовых полетов стратегических бомбардировщиков (это максимально возможное время): командиры «никак не могли помешать какому-нибудь взбунтовавшемуся экипажу или его члену поставить на боевой взвод и сбросить термоядерный заряд», или даже поставить по радио задачу, по которой «все находящиеся в воздухе самолеты отправились бы ее выполнять, и никакой возможности для ее отмены не было бы». Он так пишет о полете экипажа с термоядерным оружием на борту:

«Можно было поставить все это оружие на боевой взвод и сбросить его без команды с земли. Никакой блокировки у этих систем не было».

По словам директора по вопросам планирования из штаба ВВС генерала Дэвида Берчинала (David Burchinal), в воздухе находилось около трети всей авиации. Стратегическое авиационное командование, которое по идее должно было всем этим командовать, ничем особо не управляло. И как пишет Клосон, Стратегическое авиационное командование держало в неведении высшее военно-политическое руководство страны. А это значит, что члены президентского комитета, решавшие судьбы мира, знали еще меньше. Устный рассказ генерала Берчинала вызывает не меньшую оторопь и свидетельствует о еще большем презрении военных к гражданскому управлению. По его словам, никто не сомневался в том, что русские капитулируют. Боевые вылеты должны были четко показать им, что в военной конфронтации Россия Америке не соперница, и что ее легко можно будет уничтожить.

Основываясь на записях заседаний комитета при президенте, Стерн приходит к выводу, что 26 октября президент Кеннеди «склонялся к началу военных действий с целью уничтожения ракет» на Кубе. Согласно планам Пентагона, вслед за этим должно было состояться вторжение на остров. Тогда было очевидно, что такие действия могут привести к войне на уничтожение, и этот вывод был подкреплен позднее, когда стало ясно, что оперативно-тактическое оружие было уже развернуто, и что российские силы были намного мощнее, чем докладывала американская разведка.

Когда президентский комитет 26 октября в 6 часов вечера заканчивал свое совещание, было доставлено письмо от премьер-министра Хрущева на имя президента Кеннеди. По словам Стерна, послание Хрущева было ясным и четким.

«Ракеты будут вывезены, если Соединенные Штаты  пообещают не нападать на Кубу».

На следующий день в 10 часов утра президент снова включил секретную запись. Он вслух зачитал только что переданное ему сообщение телеграфного агентства:

«Премьер Хрущев заявил в направленном сегодня президенту Кеннеди послании, что он выведет наступательное оружие с Кубы, если Соединенные Штаты  выведут свои ракеты из Турции».

То были ракеты «Юпитер» с ядерными боеголовками. Вскоре достоверность сообщения была подтверждена. Хотя для комитета это стало подобно грому среди ясного неба, такое развитие событий не было неожиданным. «Мы уже неделю знали о том, что такое может случиться», - проинформировал членов комитета Кеннеди. Он понимал, что отказываться от молчаливого непротивления общества будет трудно. То были устаревшие ракеты, и их вывод был уже запланирован. На смену им должны были прийти гораздо более смертоносные и по сути дела неуязвимые ракеты «Поларис». Кеннеди признавал, что если предложение поступит от Хрущева, он окажется в очень сложном положении, потому что ракеты в Турции были бесполезны и все равно выводились оттуда, и потому что «любому человеку в ООН, да и вообще любому здравомыслящему человеку это покажется очень справедливой и честной сделкой».

Серьезная дилемма

Так что руководство столкнулось с серьезной дилеммой. У них на руках было два немного разных предложения от Хрущева, нацеленных на ликвидацию угрозы катастрофической войны. И каждое из них казалось «очень справедливой и честной сделкой» «любому здравомыслящему человеку». Как поступить?

Один вариант заключался в том, чтобы вздохнуть с облегчением от того, что цивилизация сохранится, с готовностью принять оба предложения, объявить миру, что США будут придерживаться норм международного права и откажутся от угроз нападения на Кубу, вывести устаревшие ракеты из Турции, а затем продолжить наращивание ядерной угрозы против Советского Союза, выведя ее на новый уровень - конечно же, в рамках глобального окружения России. Однако это было немыслимо.

Основную причину того, почему такие мысли не могли даже рассматриваться, назвал советник по национальной безопасности, бывший декан Гарварда и, по общему мнению, самая яркая звезда в окружении президента Кеннеди Макджордж Банди (McGeorge Bundy). Мир должен понять, что «сегодня угроза миру таится не в Турции, а на Кубе», где на нас нацелены ракеты. Гораздо более мощные ракетные силы США, нацеленные на более слабого и более уязвимого советского врага, никак не могут быть угрозой миру, потому что  мы Хорошие, и это могут подтвердить многие в Западном полушарии и за его пределами. Но не те, кто стали жертвами продолжающейся террористической войны США против Кубы, не те, кто начал «кампанию ненависти» в арабском мире, так озадачившую Эйзенхауэра (но не удивившую Совет национальной безопасности, который четко все объяснил).

И конечно же, мысль о том, что США могут сдержать нормы международного права, была настолько нелепа, что не заслуживала даже рассмотрения. Как объяснил недавно авторитетный либеральный комментатор Мэтью Иглесиас (Matthew Yglesias), «одна из основных функций международного порядка заключается в том, чтобы узаконить применение смертоносной силы западными державами» - то есть, Соединенными Штатами. Поэтому «исключительно наивно» и довольно «глупо» говорить о том, что США должны соблюдать нормы международного права и прочие условия, которые мы навязываем бессильным. Это очень откровенное и долгожданное разоблачение оперативных допущений, которые высокое собрание из президентского комитета считало само собой разумеющимися.

В последовавшем затем разговоре президент подчеркнул, что мы окажемся в «плохом положении», если решим разжечь мировой пожар, отвергнув предложения, которые выжившие в нем смогут посчитать весьма разумными - если кому-нибудь будет до этого дело. Такая «прагматичная» позиция стала максимумом, преодолеть который не смогли никакие нравственные соображения. Анализируя опубликованные недавно документы о терроре эпохи Кеннеди, специалист по Латинской Америке из Гарвардского университета Хорхе Домингес (Jorge Domínguez) отмечает: «Лишь один раз на этой тысяче страниц документов американский руководитель выступил с чем-то, отдаленно напоминающим слабое моральное возражение против государственного терроризма США».

Один из членов аппарата Совета национальной безопасности заявил, что «бессистемные удары, лишающие жизни ни в чем не повинных людей … могут породить неблагоприятные отклики прессы в некоторых дружественных нам странах». Такое отношение преобладало на протяжении всех дискуссий во время ракетного кризиса. Так, Роберт Кеннеди предупредил, что полномасштабное вторжение на Кубу «приведет к гибели огромного множества людей, и из-за этого на нас обрушатся с мощной критикой». Такое отношение преобладает и сегодня, лишь за редкими исключениями, что подтверждается многочисленными документами.

Без ведома общества…

Мы могли бы оказаться в еще худшем положении, если бы мир больше знал о том, что делали Соединенные Штаты  в то время. Лишь недавно удалось узнать, что за полгода до октябрьских событий Соединенные Штаты  тайком разместили на Окинаве ракеты, фактически идентичные тем, что русские позднее отправили на Кубу. Конечно, они были нацелены на Китай, и происходило это в момент обострения региональной напряженности. Окинава остается важнейшей военной базой США для проведения наступательных операций, хотя против этого активно выступают жители острова. Сейчас они не испытывают никакого энтузиазма от того, что на военной базе Футэмма будут размещены часто терпящие крушения конвертопланы V-22 Osprey - ведь база эта находится в самом центре густонаселенного города.

В ходе дальнейших совещаний Соединенные Штаты  взяли на себя обязательство убрать из Турции устаревшие ракеты. Но сделали они это не очень публично, и только в устном виде. Ведь важно было создать впечатление, что Хрущев капитулировал. В этом плане предлагается весьма интересная причина, которую считают разумной и здравой как ученые, так и комментаторы. Вот что пишет об этом Доббс:

«Если бы возникло впечатление, что Соединенные Штаты  ликвидируют ракетные базы в одностороннем порядке под давлением Советского Союза, то в альянсе [НАТО] могли возникнуть трещины».

Либо, выражаясь немного точнее, если бы Соединенные Штаты в ходе торга с Россией, который «любому здравомыслящему человеку» показался бы очень «справедливой и честной сделкой», заменили бесполезные ракеты на гораздо более смертоносные системы, как и планировалось, то в альянсе НАТО возникли бы трещины. Безусловно, когда русские вывели с Кубы единственное средство сдерживания от угрозы американского нападения, которая легко могла перейти к стадии прямого вторжения, кубинцы были возмущены. Но такое сравнение несправедливо по одной стандартной причине: мы люди важные и значимые, а они просто «нелюди», если пользоваться терминологией Оруэлла.

Кеннеди неофициально взял на себя обязательство не нападать на Кубу, но при одном условии: с Кубы не просто должны быть выведены ракеты, там должно быть прекращено, или как минимум «существенно снижено» русское военное присутствие. (В отличие от находящейся на границе с Россией Турции, где ни о чем подобном и думать было нельзя.) Когда Куба перестанет быть «вооруженным лагерем», тогда «мы, возможно, и не нападем» - таков был смысл слов президента. Он добавил, что если Куба хочет освободиться от угрозы американского вторжения, она должна положить конец своим «политическим диверсиям» (выражение Стерна) в Латинской Америке.

Политические диверсии были постоянной темой на протяжении многих лет. Она возникла, например, когда Эйзенхауэр сверг парламентскую власть в Гватемале и швырнул эту измученную страну в пропасть, из которой она так пока и не вылезла. Эта тема жила и здравствовала в 1980-е годы, когда Рейган вел свои жестокие террористические войны в Центральной Америке. «Политическая диверсия» заключалась в поддержке тем, кто противостоял смертоносным нападениям США и зависимых от них режимов, а также  - о ужас из ужасов! - в поставке оружия жертвам.

Проблема с Кастро

Что касается Кубы, то совет политического планирования Госдепартамента объяснял следующее:

«Главная опасность, с которой мы сталкиваемся в лице Кастро… заключается в том влиянии, которое само существование его режима оказывает на левые движения во многих странах Латинской Америки… То простое обстоятельство, что Кастро вполне успешно оказывает демонстративное неповиновение США, сводит на нет всю нашу политику в Западном полушарии, проводившуюся почти полтора столетия».

В доктрине Монро провозглашалось американское намерение господствовать в Западном полушарии, которое в то время было неосуществимо. Пример величайшей важности для современности приводит иранский ученый Эрванд Абрахамян (Ervand Abrahamian) в своем исследовании на тему американо-британского заговора с целью свержения парламентского режима Ирана в 1953 году. Скрупулезно изучив служебные документы, он убедительно показывает, что стандартным объяснениям верить нельзя. Основной причиной была не холодная война и вызванная ею обеспокоенность, не иранская безрассудность, подрывавшая «благие намерения» Вашингтона, и даже не доступ к нефти и прибылям от нее, а потребность «все контролировать» с более обширными последствиями для мирового господства, которому мешал независимый национализм. Эту причину мы обнаруживаем снова и снова, когда анализируем отдельные случаи.

Неудивительно, что это применимо и к Кубе - хотя в данном случае следует подумать и об элементарном фанатизме. Вся Латинская Америка, да и большая часть стран мира резко осуждала политику США в отношении Кубы. Однако слова «благопристойное уважение к мнению человечества» кажутся бессмысленной фразой, бездумно произносимой в день 4 июля. С тех пор, как по этой теме начали проводить опросы общественного мнения, значительное большинство населения США высказывается за нормализацию отношений с Кубой, однако мнение людей тоже не имеет никакого значения. Игнорировать мнение общества это, конечно, вполне нормально. Но в данном случае интересно то, что игнорируется мнение влиятельных центров экономической власти США, которые тоже выступают за нормализацию и обычно существенно влияют на выработку политического курса: это агробизнес, фармацевтическая промышленность  и прочие отрасли. Данное обстоятельство свидетельствует о мощном государственном стремлении наказать кубинцев, а также об истерии интеллектуалов из вашингтонского Камелота.

Конец… только официально

Официально карибский кризис закончился 28 октября. Его итоги были вполне понятны. В том вечер ведущий Чарльз Коллингвуд (Charles Collingwood) в специальном выпуске новостей CBS сообщил, что мир устранил «самую ужасную угрозу ядерного холокоста со времен Второй мировой войны», нанеся «унизительное поражение советской политике». Согласно комментариям Доббса, русские сделали вид, что результат кризиса стал «очередной триумфальной победой миролюбивой внешней политики Москвы над подстрекающими к войне империалистами», и что «исключительно мудрое, неизменно здравомыслящее советское руководство спасло мир от угрозы ядерного уничтожения». Если выделить факты из клубка модных насмешек, то получается, что согласие Хрущева капитулировать «спасло мир от угрозы ядерного уничтожения».

Но кризис, конечно же, не закончился. 8 ноября Пентагон объявил, что все известные советские ракетные базы ликвидированы. В тот же день, сообщает Стерн, «группа диверсантов осуществила нападение на кубинский завод», хотя кампания террора Кеннеди под названием операция «Мангуст» была официально свернута на пике кризиса. Теракт 8 ноября, конечно же, подтверждает замечание Банди о том, что угрозой миру является  Куба, а не Турция - где русские никаких смертоносных нападений не осуществляли. Но видимо Банди имел в виду что-то другое, или его неправильно поняли.

Новые детали представляет весьма авторитетный ученый Реймонд Гартхофф (Raymond Garthoff), который имеет богатый опыт работы в правительстве. Он в 1987 году представил тщательно подготовленный рассказ о Карибском кризисе. 8 ноября, пишет Гартхофф, «направленная из США кубинская диверсионная группа провела тайную операцию и успешно взорвала промышленное предприятие на Кубе». В результате погибли 400 кубинских рабочих, о чем в письме на имя Генерального Секретаря ООН сообщило правительство этой страны. Гартхофф отметил, что Советы могли увидеть в этом нападении только попытку пойти на попятную в исключительно важном для них вопросе: обещаниях США не нападать на Кубу. Ведь этот теракт был осуществлен с территории США. Эти и прочие «действия третьих сторон», заключает Гартхофф, вновь продемонстрировали, что риск и опасность для обеих стран могли быть исключительно серьезными, и что исключать катастрофу было невозможно». Он также анализирует кровавые и разрушительные операции в рамках террористической кампании Кеннеди, которые стали бы более чем убедительным оправданием для начала войны, будь США, их союзники и клиенты не исполнителями, а жертвами таких операций.

Из того же источника мы далее узнаем, что 23 августа 1962 года президент принял меморандум №181 по национальной безопасности, ставший «директивой по организации внутреннего мятежа, за которым последовала бы американская военная интервенция». Этот меморандум включал «важные военные планы США, маневры и переброски войск и техники», о которых наверняка было известно Кубе и России. В том же августе теракты стали более интенсивными. Среди них были обстрелы с быстроходного катера отеля на кубинском морском побережье, «где собиралось много советских военных технических специалистов». Результатом такой операции стала гибель «большого количества русских и кубинцев». Были атаки на британские и кубинские грузовые суда; были операции по отравлению сахара, поставляемого за рубеж; были другие зверства и диверсии. Осуществляли их в основном  эмигрантские кубинские организации, которым разрешалось беспрепятственно действовать во Флориде. Вскоре после этого и настал «самый опасный момент в истории человечества». Вряд ли это можно назвать неожиданностью.

Игра с огнем

Когда кризис пошел на убыль, Кеннеди официально возобновил террористические операции. За десять дней до смерти он утвердил план ЦРУ по проведению «разрушительных операций» силами американских ставленников на «крупном нефтеперерабатывающем заводе и хранилище, на крупной электростанции, на сахарных заводах, на железнодорожных мостах, в портах, а также по уничтожению доков и судов из-под воды». Видимо, заговор с целью убийства Кастро был инициирован в тот день, когда убили Кеннеди. Террористическую кампанию прекратили в 1965 году, однако «одним из первых действий Никсона после прихода к власти в 1969 году стало указание ЦРУ об активизации тайных операций против Кубы», сообщает Гартхофф.

В новом номере Political Science Quarterly Монтегю Керн (Montague Kern) отмечает, что Карибский ракетный кризис является  одним из тех «полномасштабных кризисов… по поводу которого существовала полная уверенность в том, что в наступление пошел идеологический противник (Советский Союз), что это заставило нацию сплотиться вокруг флага, мощно поддержать президента и дать ему в руки новые варианты политических действий». Керн прав, говоря об этой «полной уверенности» почти всей Америки, за исключением тех, кому удалось стряхнуть с глаз идеологические шоры и обратить внимание на факты. Керн был одним из таких людей. Второй - это Шелдон Стерн, признавший то, что давно уже было известно этим инакомыслящим. Из его слов мы узнаем, что:

«Первоначальные доводы Хрущева в пользу отправки ракет на Кубу были в основе своей верны. Советский лидер не намеревался использовать  это оружие в качестве угрозы безопасности США; но он считал развертывание ракет оборонительным шагом, направленным на защиту кубинских союзников от американского нападения, отчаянной попыткой придать СССР видимость равенства в соотношении ядерных сил».

С этим согласен и Доббс:

«У Кастро и его советских покровителей были реальные основания опасаться американских попыток свержения правящего режима, в том числе,  вторжения США на Кубу как средства последней инстанции… [Хрущев] был искренен в своем стремлении защитить кубинскую революцию от могущественного северного соседа».

Американский комментаторский корпус часто принижает значение нападений США, называя их глупыми проделками и происками ЦРУ, которое отбилось от рук. Но это очень далеко от правды. Наши мудрейшие и умнейшие, включая президента, отреагировали на провал вторжения в заливе Свиней на грани истерики. Президент торжественно проинформировал страну, что:

«Благодушные, потворствующие своим прихотям, слабые общества окажутся на свалке истории. Выжить могут… только сильные».

И он явно верил в то, что выживут они за счет массового террора, хотя это добавление президент сохранил в тайне, и оно до сих пор неизвестно его преданным сторонникам, считающим, что идеологический противник «перешел в наступление». Таково едва ли не всеобщее убеждение, отмечает Керн. После разгрома в заливе Свиней, пишет историк Пьеро Глейхесес (Piero Gleijeses), Джон Кеннеди ввел удушающее эмбарго, дабы покарать кубинцев за срыв организованного американцами вторжения, и «попросил своего брата, генерального прокурора Роберта Кеннеди, возглавить высокопоставленную межведомственную группу, которая направляла операцию «Мангуст». Это была широкомасштабная программа по организации действий боевиков, по ведению экономической войны и осуществлению диверсий, которую он начал в конце 1961 года, чтобы Фидель Кастро «познал все ужасы ада». Ну а если говорить более прозаическим языком, чтобы свергнуть его».

Эта фраза принадлежит Артуру Шлезингеру, и использовал он ее в своей якобы официальной биографии Роберта Кеннеди, которому было поручено вести террористическую войну и информировать ЦРУ о том, что кубинская проблема является «высшим приоритетом для правительства США, а все остальные по отношению к ней второстепенны. И нельзя жалеть ни времени, ни усилий, ни людских ресурсов» для свержения режима Кастро. Операцией «Мангуст» руководил Эдвард Лансдейл (Edward Lansdale), у которого имелся богатый опыт «противопартизанской борьбы». Это такой стандартный термин, которым мы прикрываем свой терроризм. Он представил график, предусматривавший «открытый мятеж и свержение коммунистического режима» в октябре 1962 года.

В «окончательном определении» этой программы подтверждалось, что для «достижения конечного результата потребуется решительная военная интервенция США», основу для проведения которой заложат теракты и диверсии. Подразумевалось, что такое вторжение состоится в октябре 1962 года - когда разразился Карибский кризис. Те события, о которых было только что рассказано, помогают объяснить причины, почему Куба и Россия имели все основания воспринимать такие угрозы всерьез.

Спустя годы Роберт Макнамара признался, что Куба не без причин опасалась нападения. «Будь я на месте кубинцев или Советов, я бы думал точно так же», - заявил он на крупной конференции, посвященной 40-летнему юбилею Карибского кризиса. А что до советских «отчаянных попыток придать СССР видимость равенства в соотношении ядерных сил», на которые ссылается Стерн, то следует вспомнить, что одержанная Кеннеди с минимальным перевесом победа на выборах в 1960 году была во многом обеспечена за счет сфабрикованной лжи о «ракетном отставании». Эту утку сочинили для того, чтобы напугать страну и осудить администрацию Эйзенхауэра, которая якобы слаба в вопросах национальной безопасности. Такое «ракетное отставание» действительно существовало, но отставали не США, а СССР. Как пишет аналитик по вопросам стратегии Десмонд Болл (Desmond Ball) в своем авторитетном исследовании ракетной программы Кеннеди, первое «публичное и недвусмысленное заявление администрации» о подлинных фактах прозвучало в октябре 1961 года, когда заместитель министра обороны Розуэлл Гилпатрик (Roswell Gilpatric) проинформировал Деловой совет, что «у США после внезапного нападения останется больше систем доставки ядерного оружия, чем имеется у Советского Союза для нанесения первого удара».

Конечно, русские знали об этом своем недостатке и незащищенности. Они также знали, как отреагировал Кеннеди на предложение Хрущева резко сократить наступательные военные потенциалы, что он и сделал в одностороннем порядке, когда американский президент на его предложение не ответил. Хотя «не ответил» - это неверно: Кеннеди в ответ начал осуществлять масштабную программу вооружений.

В ретроспективе

Два самых важных вопроса по поводу ракетного кризиса - это как он начался и как закончился. Начался он с террористического нападения Кеннеди на Кубу, с угрозы вторжения в октябре 1962 года. А закончился отказом президента от предложений русских, которые здравомыслящему человеку покажутся справедливыми, но которые были просто немыслимы, так как подрывали основополагающий принцип, состоящий в том, что США имеют полное одностороннее право где угодно размещать свои ракеты, нацеленные на Китай, на Россию, на любую другую страну - хоть прямо у них на границе. Был и сопутствующий принцип, состоявший в том, что Куба не имеет права размещать у себя ракеты для самообороны от казавшегося неминуемым американского вторжения. Если изложить эти принципы предельно четко, то получается следующее: вполне допустимо и правильно идти на крайний риск возникновения войны с ее невообразимыми разрушениями и жертвами, а также отвергать простые и, по общему признанию, справедливые предложения по устранению такой угрозы.

Гартхофф замечает, что «в США возникло почти единодушное одобрение действий президента Кеннеди в условиях кризиса». Доббс пишет об этом так: «Неизменно жизнерадостную тональность задал придворный историк Артур Шлезингер, написавший, что Кеннеди «поразил мир» сочетанием жесткости и сдержанности, силы воли, выдержки и мудрости, все блестяще контролируя, все бесподобно выверяя». Стерн частично соглашается с ним, но более трезво отмечает, что Кеннеди неоднократно отвергал воинственные рекомендации своих советников  и помощников, которые призывали его отказаться от мирных путей и применить военную силу.

События октября 1962 года многие называют звездным часом Кеннеди. Грэм Аллисон присоединяется к этому общему хору, называя события тех лет «путеводителем по урегулированию конфликтов, налаживанию отношений между великими державами и принятию здравых решений по внешней политике в целом». В очень узком плане такое заявление кажется разумным. Записи дискуссий президентского комитета показывают, что президент стоял в стороне от остальных, отвергая преждевременное применение силы.

Но есть и другой вопрос: как следует расценивать довольно умеренные заявления и действия Кеннеди по урегулированию кризиса на фоне более общих соображений, о которых было рассказано выше? Но в дисциплинированной интеллектуально-нравственной культуре такие вопросы не возникают. Там без вопросов признается основополагающий принцип, гласящий, что мир принадлежит США по праву, и что Америка по определению является силой добра, несмотря на периодические ошибки и недопонимание. А поэтому Соединенные Штаты  имеют полное право применять мощную военную силу по всему миру, в то время как даже легкий намек на применение такой силы остальными (если не считать союзников и вассалов США), даже мысль о сдерживании угрозы применения насилия добрым мировым гегемоном является поступком возмутительным и предосудительным.

Такая доктрина положена в основу звучащих сегодня обвинений в адрес Ирана. Ведь он может применить средства устрашения против войск США и Израиля. Такие соображения действовали и во время Карибского кризиса. В ходе внутренних дискуссий братья Кеннеди высказывали опасения по поводу того, что ракеты на Кубе могут помешать американскому вторжению в Венесуэлу, которое планировалось в то время. Так что «вторжение в заливе Свиней было действительно правильным», сделал свое заключение Джон Кеннеди.

Такие принципы до сих пор способствуют сохранению риска ядерной войны. После ракетного кризиса не было недостатка в серьезных опасностях. Спустя десять лет, когда в 1973 году разразилась арабо-израильская война, Генри Киссинджер ввел третью степень ядерной опасности, дабы предупредить русских, что им следует держать руки подальше от этой войны. А сам он тем временем тайком дал Израилю разрешение нарушить соглашение о прекращении огня, навязанное США и Россией. Когда спустя несколько  лет к власти пришел Рейган, Соединенные Штаты приступили к действиям по прощупыванию российской обороны, моделируя воздушные и морские нападения, а сами тем временем разместили в Германии ракеты «Першинг» с пятиминутным временем подлета к российским целям. Тем самым, они создали потенциал для нанесения, как выражается ЦРУ, «супервнезапного первого удара».

Естественно, в России это вызвало огромную тревогу; ведь она, в отличие от США, неоднократно подвергалась нападениям и буквально полному разрушению. Это привело к нагнетанию мощнейшего военного психоза в 1983 году. Были сотни случаев, когда благодаря вмешательству человека первый удар удавалось предотвратить за несколько минут до пуска, после того, как автоматизированные системы объявляли ложную тревогу. Данных по России у нас нет, но вряд ли можно сомневаться в том, что у них системы более безаварийные.

Несколько раз на грани ядерной войны оказывались Индия и Пакистан. Источники такого конфликта сохраняются. Обе страны отказываются от подписания договора о нераспространении, так же, как и Израиль. Они пользовались поддержкой США при разработке своих программ ядерного оружия. Индия, которая сегодня является американской союзницей, пользуется такой поддержкой по сей день. Опасность усиливается и в связи с угрозой войны на Ближнем Востоке, которая очень скоро может превратиться в реальность.

В 1962 году войну удалось предотвратить благодаря согласию Хрущева на гегемонистские требования Кеннеди. Но рассчитывать на такое здравомыслие постоянно мы вряд  ли можем. Это просто чудо, что ядерной войны удается пока избегать. Сегодня имеется больше чем когда-либо оснований для того, чтобы внять  предостережениям Бертрана Рассела и Альберта Эйнштейна, прозвучавшим почти 60 лет назад. Тогда они сказали, что мы должны сделать выбор - выбор «мрачный, страшный и неизбежный».

Так положим ли мы конец человеческой расе, или человечество отвергнет войну?